Отгадай или умри - Григорий Симанович

Надо рисковать! Он вошел в подъезд и поднялся двумя этажами выше, на седьмой. Стал неторопливо спускаться, прислушиваясь. К счастью, на лестнице никого не было. У Фогелевой двери, в нише справа от лифта, тускло горела под потолком люминесцентная лампа. Он приложил ухо к двери. Слышалась негромкая музыка, классическая мелодия. Он позвонил и отошел от дверного глазка – вспомнил, что он не панорамный. Приблизился звук мягких, слегка шаркающих шагов. Ее голос: «Кто там?» Вадим снял пистолет с предохранителя и назвался. К его изумлению, дверь открылась немедленно: он-то полагал, что запуганная, деморализованная хозяйка поостережется или, по крайней мере, переспросит.

Юлия Павловна предстала в домашнем халате, тапочках на босу ногу, с растрепанными волосами. Она не успела ничего произнести, а Вадим уже втолкнул ее внутрь и как мог мягко прикрыл ногой дверь, после чего довольно бесцеремонно заткнул ей одной рукою рот, второй выхватил пистолет. Шепнул на ухо: «Вы одни?» Она кивнула, преодолевая сопротивление жесткой руки сыщика. В глазах ее застыл ужас.

Он завел ее в ванну, отпустил и тотчас включил кран. Юлия Павловна по-прежнему пребывала в шоке, но уже начинала адекватно оценивать ситуацию. Вадик для верности приложил палец к губам и зашептал ей на ухо. Она едва слышала его сквозь шум воды. Но главное поняла: следствие не знает, жив ли Фима, но весь ход событий подсказывает, что, скорее всего, жив. Если да, то его удерживают в потаенном месте и чего-то от него хотят. Он, этот парень, ищет, ведет дело, но неофициально, потому что официально нельзя – это еще опаснее. Многое зависит от нее. От ее памяти. Он называет фамилию, имя и отчество человека. Надо вспомнить, кто это? Не было ли у Фимы такого знакомого, даже случайного?

Что-то свербит в памяти, увы, уже совсем не той, не той!.. Что-то далекое, безумно далекое. Кажется, Фима называл эту фамилию в связи… с чем? Когда-то давно, очень давно, в другой жизни… Годы назад. Или десятилетия. Ведь они так давно вместе, так давно… Друг юности? Коллега? Ученый-филолог? Кто-то из знакомых Лени Бошкера, их ближайшего друга? Институтский приятель, однокашник? Господи, ну разве вспомнишь – столько лет…

– У этого человека мог быть повод мстить Ефиму Романовичу или его родителям? – прошептал Вадим, зловеще акцентируя на слове «мстить».

– Господи, какая месть родителям, за что? – в тон ему отвечала Юлия Павловна, прижавшись губами к самому его уху. – Тишайшие были люди, он редактор в научном издательстве, она в литчасти театра над рукописями корпела. А если и было что – откуда мне знать? Его папа давно умер, а со свекровью общались редко, у нее характер был – не приведи бог, Фима ограждал меня…

– Спокойно, Юлия Павловна, сосредоточьтесь! Вспомните! Не был ли этот человек случайно обижен на вашего мужа? Конфликт во дворе? В трамвае? Соперничество в юности из-за вас? (Вадим произнес это и сам же мысленно назвал себя идиотом, сообразив, что девичий расцвет Юлии Павловны пришелся на весьма уже зрелые годы человека, до недавних пор лежавшего за изгородью Круглогорского кладбища. Впрочем, всякое бывает!)

– Вы никогда не бывали в Круглогорске?

– Нет, что мне там делать?

– А он дневников случайно не вел, мемуары не писал?

– Насколько я знаю, никогда. Ой, подождите! Он со студенческих лет сберег записные книжки телефонные. У него с юности бзик: вдруг потеряется, не восстановишь? Он их раз в два года переписывал с обновлениями, а старые сохранял. Бросил это дело лет восемь назад, когда компьютер появился. У него целая коробка на стеллаже книжном.

– Идемте, но… – он снова прижал палец ко рту, – …ни звука!

Вадим вышел вслед за ней на цыпочках в прихожую, чтобы микрофоны, если стоят, не засекли шагов второго человека. Юлия Павловна с помощью табуретки достала с верхнего стеллажа небольшую коробку. Они прошли в комнату, Вадим уселся прямо на палас и приступил к изучению телефонных книжек, аккуратно размещенных по хронологии. Юлия Павловна, опустившись в кресло, наблюдала за ним с такой надеждой в глазах, словно из этой коробки, как ангел, мог в любую минуту выпорхнуть ее живехонький и невредимый Фима.

Во всех шестнадцати книжках Вадик сперва просмотрел странички, соответствующие первой букве фамилии отца Мудрика и его имени-отчеству. Ничего не нашел. Стал просматривать все подряд, от «А» до «Я» – а вдруг?

Мимо.

Какая досада! Он так надеялся, что найдется зацепка, связь.

Он хотел было закончить этот бесплодный поиск, но что-то остановило. Не мог ли Фогель с его склонностью к ребусам и кроссвордам как-то зашифровать, закодировать именно это имя? Кроме того, в книжицах были и странички вне алфавита, «для заметок» или просто дополнительные. На некоторых значились фамилии без телефонов, телефоны без фамилий, какие-то названия лекарств, термины, случайные пометки – видимо, когда под рукой не оказывалось листка бумаги. Многие записи выдавали рано пробудившуюся склонность Фогеля кодировать, сокращать и шифровать.

Он решил снова пролистать книжки, всматриваясь во все записи, пометки, цифры – во все без исключения. Вот вторая по хронологии за 1974 год – потертая, с захватанной грязноватой обложкой дешевого голубого картона. Внутренняя сторона задней обложки. Мелким шрифтом восемь цифр, рядом две пары слов-сокращений: «Кон-т» и «К-к».

«Восемь цифр, начинаются с двойки. Если телефон, то межгород. Восемь плюс трехзначный код плюс четырехзначный номер. Или двухзначный и пятизначный. Какие тогда были коды и на какие города? Черт его знает! Я еще тогда не родился. «Кон-т» – что это? Непонятно. Может быть, «контакт»? А два «К»? Кисловодск? Котовск? А может, Круглогорск! Вот оно!..

Он вскинул голову, глаза победно и радостно блестели. Юлия Викторовна догадалась, что Вадик нашел. Он жестом позвал ее в ванную комнату. Вода продолжала шуметь. Он зашептал:

– Что вы помните о контактах мужа с кем-то из Круглогорска в 1974 году и позже? Напрягитесь. Что он вам мог рассказывать о телефонных разговорах или встречах с человеком из Круглогорска? Или просто из Подмосковья?

Было видно, что Юлия Павловна насилует память отчаянно. Прошла минута, Вадим ждал, глядя на нее с надеждой. Он словно сам пытался помочь ей экстрасенсорно, питая энергией своего охотничьего азарта.

– Очень смутно, Вадим, очень смутно… Что-то было, связанное то ли с журналистикой, когда он начинал только, либо с его первыми публикациями кроссвордов, или же… Да-да, что-то с кроссвордами связанное, некая проблема, с которой он столкнулся и имел какой-то неприятный разговор. Но был ли Круглогорск, или другой город, или все же Москва – не помню. Вы представляете! – больше тридцати пяти лет назад, и вряд ли что-то серьезное, иначе запечатлелось бы…

«Кроссворды, проблема, больше тридцати пяти лет назад… То есть 1974-й, год смерти Сергея Сергеевича. А телефон непонятно чей. Фогель в молодости с ним разговаривал. Звонил в Круглогорск. Или друг Фединого отца Мудрик ему звонил и оставил телефон. Но почему нет фамилии в блокноте, а запись на «обочине» книжки, впопыхах? Если бы была, Фогель с его памятью непременно бы вспомнил. Ему не представились? Поэтому пишет просто «Кон-т», то есть «контакт». Нет, не может быть. Это слово как-то не подходит к ситуации. И вообще противоестественно обозначать в записной книжке конкретного человека, с которым поговорил по телефону, словом «контакт». Тогда что? И почему он звонил или ему звонили? И о чем могла быть речь?

– Юлия Павловна, две вещи! Первое: мне нужен обратный словарь русского языка, уверен, что есть.

– Конечно, сейчас принесу.

– Второе: а у вас не сохранились ли случайно подшивки ранних публикаций мужа и первых кроссвордов, которые он составлял?

– Разумеется! Он же собирал архив с самого начала. Потом, правда, оставлял наиболее заметное, основательное. Иначе квартира бы утонула в подшивках. Это на антресолях, но в глубине. Надо все выгребать. Есть лестница.

Действуя по возможности тихо, Вадик приставил лестницу и опустошал антресоли, подавая Юлии Павловне всякую всячину, пока не добрался до увесистой стопки подшивок. Его не напугал объем. Если что-то и найдется, то только в начале. Хотя…

Юлия Павловна принесла обратный словарь русского языка и жестом показала, что идет на кухню ставить чайник. Вадим раскрыл первый альбом вырезок.

Юноша Фогель, очевидно, надеялся на прижизненную славу или, по крайней мере, на внимание потомков ко всему, что он писал и придумывал на заре творчества. Статейки о тружениках бытового обслуживания, об ударниках пятилетки, о новшестве на фабрике игрушек, интервью с поэтом-песенником, славившим Родину, – штук сорок материалов, среди которых были и совсем коротенькие информации без подписи, гордо желтели от времени, присобаченные канцелярским клеем к тонким листам увесистого крупноформатного альбома. Публикации сперва шли в комсомольской газете, потом в более серьезной и известной. А вот и первый кроссворд – снова в молодежном издании. Скорее всего – дебют: обрамлен жирно-красным карандашом. Только вот имени составителя нет – странно. И дальше – кроссворды. Также не подписанные. А вот уже с подписью, но другое издание, журнал «Ровесник».