Анархия – мать порядка - Александр Шубин

Давая общую оценку боеспособности махновских частей, Антонов-Овсеенко писал: "прежде всего факты свидетельствуют, что утверждения о слабости самого заразного места – района Гуляй-поля, Бердянск – неверны. Наоборот, именно этот угол оказался наиболее жизненным из всего Южного фронта (сводки за апрель-май). И это не потому, конечно, что здесь мы были лучше в военном отношении сорганизованы и обучены, а потому, что войска здесь защищали непосредственно свои очаги"[251].

Но проблема боеприпасов решена не была. В середине мая штаб Махно сообщал: «Отсутствие налаженной и срочной доставки патронов заставило оставить многие позиции и приостановить наступление. Кроме того, части совершенно не имеют патронов, и, продвинувшись вперед, находятся в угрожающем положении на случай серьезных контрнаступлений противника. Мы свой долг исполнили, но высшие органы задерживают питание армии патронами»[252]. То, что махновцев оставили фактически безоружными перед лицом врага, имело под собой множество "объективных" причин. Административно-бюрократический централизм "военно-коммунистической" системы совершенно закупоривал каналы снабжения: «В отношении продовольственного снабжения царила страшная неразбериха, ведомственная сутолока и межведомственная война»[253], – вспоминал командующий Украинским фронтом. Начальник снабжения фронта докладывал: "До настоящего времени органы снабжения Украины и России войскам фронта почти ничего не давали... Так как начснабдивам приходится пойти через инстанции пока они доберутся до комиссий, и раз комиссии не подчинены начснабдивам, то и обращения их к комиссиям остаются воплем в пустыне"[254]. «Несостоятельность работы Наркомпрода создала «самоснабжение армии” (читай – “конфискации и грабежи”)»[255], – говорилось в отчете о деятельности Народного комиссариата по военным делам Украины за март-май 1919 г.

Притом, что и красноармейские части снабжались плохо, до строптивых махновцев, естественно, вообще мало что доходило. Снабжению препятствовало и переподчинение бригады Южному фронту в конце марта, предпринятое из географических соображений (дивизия Дыбенко ушла в Крым и потеряла связь с махновцами). Это повлекло за собой путаницу, когда бригада размером с дивизию подчинялась другой дивизии, входившей в другой фронт. В итоге махновцев “курировали” два командующих фронта, командующий армией и не входящий в эту армию комдив. И никто не отвечал за снабжение фронтовиков. Махновскому начштаба Озерову приходилось вымаливать патроны у Дыбенко через бывшего анархиста, а теперь большевика С. Дыбеца: “Дыбенко моему рапорту вряд ли поверит. Ты же теперь – большевик. Добавь от себя несколько слов. Подтверди мою бумагу”[256].

В ответ на отсутствие снабжения махновцы задержали несколько составов с продовольствием, предназначенных для красных[257].

Споры вокруг трофеев между красными и махновцами были обычным делом. В Бердянске объединенный ревком конфисковал у “спекулянтов” кожу на двадцать вагонов. Махновцы “отспорили” себе 12. Член ревкома от большевиков С. Дыбец рассказывал много лет спустя, что ему удалось попросту украсть махновские вагоны, отправив их не в том направлении. А потом большевики на этом основании постоянно обвиняли махновцев в бесхозяйственности – потеряли вагоны с кожей: “Когда у нас опять пытались отобрать какие-нибудь запасы, мы неизменно отвечали:

- Ну, это опять – кожа. Лучше мы сами вас снабдим”[258]. Для большевиков было принципиально важным монополизировать снабжение в своих руках.

Были и особые, военно-политические обстоятельства задержек снабжения, свет на которые проливает Реввоенсовет 2-й Украинской армии: "Еще при образовании бригады Махно командармом 2-й были даны ей итальянские винтовки с тем расчетом, чтобы в случае надобности имелась возможность оставить их без патронов"[259]. С апреля эта угроза становилась все более реальной.

Разрыв

Развитие первого союза Махновского движения и центрального Советского правительства входило в полосу кризиса.

Дело было даже не в Махно, а в общем кризисе военного коммунизма на Украине. Крестьянство было разочаровано – коммунисты стали проводить кадетскую земельную политику, отказавшись передать селянам обширные земли сахарных заводов, которые были превращены в совхозы. Зато 13 апреля была введена продразверстка. Обострились и национальные противоречия, которые стали отражением социальных. Новая бюрократия в большинстве своем формировалась из городских слоев, то есть прежде всего из русских и евреев. Евреи проявляли особенную активность, так как в Российской империи были изолированы от государственных постов. Революция открыла невероятные возможности для карьеры, о которой раньше нельзя было и думать. Встречая непривычно большое количество евреев в качестве исполнителей решений коммунистического правительства, крестьяне решали, что «Коммуния – жидовское царство». Крестьянские восстания весны 1919 г. были направлены не против советской власти, а против коммунистов, и как правило были антисемитскими.

В апреле под Киевом восстал атаман Зеленый, что было опасным сигналом – перешедшие на сторону красных атаманы на самом деле – лишь попутчики коммунистического режима.

1 апреля восстали матросы Николаева. Эти события стали прообразом Кронштадтского восстания 1921 г. Митинг и совет избрали начальником гарнизона матроса Проскуренко, а комендантом – матроса-анархиста Евграфова. Восставшие выпустили газету «Свободное слово красного моряка», в которой утверждали: «власти советской, собственно говоря, нет, нет власти рабочих и крестьян… Если бы Советская власть была бы лучше, была бы настоящая, не было б столько врагов у Советской России»[260]. Восставшие требовали «действительной власти советов, уничтожения комиссародержавия», всеобщих выборов в советы в условиях восстановленных политических свобод, включая свободу агитации, признания всех партий, «стоящих на платформе советской власти», ликвидации ЧК, сокращения числа чиновников, выборности ответственных работников, коренного изменения продовольственной политики[261]. Эти требования были предельно близки к идеологии и практике махновского движения. С Николаевским восстанием не удалось справиться вплоть до мая – до выступления Григорьева, которое вызвало раскол среди восставших. Одни ушли к Григорьеву, другие выступили против него, а затем присоединились к махновцам.

В этих условиях большевики не были расположены к тому, чтобы мириться с самостоятельностью махновцев. 25 апреля в Харьковских "Известиях" появилась статья "Долой махновщину", в которой говорилось:

"Повстанческое движение крестьянства случайно попало под руководство Махно и его "Военно-революционного штаба", в котором нашли себе пристанище и бесшабашно анархистские, и бело-левоэсеровские, и другие остатки "бывших" революционных партий, которые разложились. Попав под руководство таких элементов, движение значительно утратило силу, успехи, связанные с его подъемом, не могли быть закреплены анархичностью действий ...Безобразиям, которые происходят в "царстве" Махно, нужно положить конец"[262].

В конце апреля махновцы собрались на свой III районный съезд в Гуляй-Поле. Как и следовало ожидать, "социалистический плюрализм", царивший в "Махновии", вылился в резкие формулировки, направленные против военно-коммунистической политики РКП(б):

"Съезд протестует против реакционных приемов большевистской власти, расстреливающей крестьян, рабочих и повстанцев.

Съезд требует проведения правильного свободного выборного начала ...

Съезд требует замены существующей продовольственной политики правильной системой товарообмена ...

Съезд требует полной свободы слова, печати, собраний всем политическим левым течениям, т.е. партиям и гражданам, и неприкосновенности личности работников партий, левых революционных организаций и вообще трудового народа..."[263]

Начдив Дыбенко ответил телеграммой: "Всякие съезды, созванные от имени распущенного согласно моему приказу военно-революционного штаба, считаются явно контрреволюционными, и организаторы таковых будут подвергнуты самым репрессивным мерам вплоть до объявления вне закона"[264].

Съезд специально продолжил свою работу, чтобы ответить комдиву. Ответ делегатов по стилю напоминал письмо казаков турецкому султану. После насмешливых разъяснений относительно истории движения и его съездов делегаты пишут: "Вы, "товарищ" Дыбенко, как видно, молоды в революционном движении на Украине. Ну что же, познакомим вас с ним, а вы, познакомившись, быть может, исправитесь немного"[265]. Намекая на слабость позиции РКП(б) в Приазовье, махновцы продолжают: "если большевистская идея будет иметь успех, то военно-революционный совет, с точки зрения большевиков, организация явно контрреволюционная, заменится другой, "более революционной" большевистской организацией. А покамест не мешайте нам, не насилуйте нас"[266].