Концепция развития судебной системы и системы добровольного и принудительного исполнения решений Конституционного Суда РФ, судов общей юрисдикции, арбитражных, третейских судов и Европейского суда по правам человека - Сборник статей

Принятие ФЗ «Об исполнительном производстве» и «О судебных приставах» позволило урегулировать лишь незначительный сегмент сферы горизонтального взаимодействия ССП с иными субъектами исполнительного производства, однако практически не коснулось управленческих отношений, что, на наш взгляд, не обеспечивает должного регулирования на одном из приоритетных направлений государственной деятельности. Чрезвычайная важность этого направления деятельности обусловлена необходимостью создания более эффективного механизма защиты нарушенных прав, подтвержденных судебным решением, а также укрепления авторитета органов правосудия.

Требуется единый подход к правовому регулированию в сфере исполнительного производства и скорейшее принятие кодифицированного источника – Исполнительного кодекса Российской Федерации [4]. При этом за счет создания общей части и формулирования основных принципов удастся обеспечить единство правового регулирования в сфере исполнительного производства, сэкономить нормотворческий материал, поскольку принципиальные положения не будут нуждаться в повторении в каждом разделе особенной части. Особенная часть позволит решить проблемы детальной регламентации отдельных исполнительных процедур, что исключит чрезмерно широкое усмотрение судебных приставов-исполнителей в процессе принудительного исполнения юрисдикционных актов, связав его жесткими требованиями исполнительной процессуальной формы. Относительно регулирования горизонтальных отношений Исполнительный кодекс должен носить специальный характер.

Серьезных теоретических, да и практических препятствий для такой кодификации норм исполнительного права нет. Юридический критерий, на наш взгляд, должен быть один: повысится ли эффективность правового регулирования в сфере исполнительного производства и если да, то будет ли это соразмерно усилиям, затраченным на изменение системы права (признание наличия еще одной отрасли права) и разработку кодифицированного источника – Исполнительного кодекса [5].

Однако, несмотря на это, существование, а тем более предложенная кодификация исполнительного права вызывают возражения со стороны отдельных весьма авторитетных представителей процессуальной науки [6]. В частности, А. Т. Боннер, выступая с докладом на Ежегодной встрече процессуалистов «Развитие гражданского процессуального права в России, странах СНГ и Балтии» (Тверь, 27 сентября 2003 г.), организованной юридическим факультетом Тверского государственного университета, высказался против принятия Исполнительного кодекса Российской Федерации, предложив вновь «вернуть» эти нормы в ГПК РФ [7]. По его мнению, конструкция исполнительного права, концепция Исполнительного кодекса, как, впрочем, и концепция ФЗ «Об исполнительном производстве», основаны на абсолютно неверной позиции, а их авторами предпринята попытка искусственного отделения друг от друга процессуальных действий суда и действий, совершаемых судебным приставом-исполнителем; т. е. суд по существу исключен из правовых отношений в сфере исполнительного производства [8]. На наш взгляд, идея «вернуть» в ГПК, содержащиеся в ФЗ «Об исполнительном производстве» нормы, включенные в проект ИК, не может быть воспринята законодателем, поскольку вряд ли целесообразно в одном законодательном акте соединять нормы, направленные на регулирование различных общественных отношений: гражданских (арбитражных) процессуальных, возникающих между судом и участниками гражданского (арбитражного) процесса, и исполнительных – между судебным приставом-исполнителем и участниками исполнительного производства. Правосудие и исполнительное производство имеют прочную генетическую связь как составные элементы единого механизма защиты нарушенных и оспоренных прав, что не исключает их специфики и определенной правовой обособленности судебной системы и системы органов принудительного исполнения, а значит, и возможность существования самостоятельных кодифицированных актов в виде кодексов (АПК, ГПК и ИК).

Представляется, что, отстаивая прежние подходы к пониманию пределов гражданского процессуального права, когда исполнительное производство рассматривалось в качестве завершающей стадии гражданского процесса, регламентированной ГПК РСФСР, не учитывают очевидное: исполнительное производство по сути своей носит иной характер и не может подпадать под классическое понятие «правосудие», поскольку последнее – исключительно прерогатива суда, а следовательно, требуется специальное регулирование отношений, складывающихся в исполнительном производстве. Специфика деятельности органов принудительного исполнения неизбежно порождает специфику законодательства об исполнительном производстве и в своей совокупности предопределяет существование самостоятельной отрасли права.

В этой связи считаем уместным обращение к мнению М. С. Шакарян, которая весьма справедливо отмечала, что «идея единого процессуального права не учитывает различий в субъектном составе и содержании общественных отношений, возникающих при различных формах разрешения правовых споров и охраняемых субъективных материальных прав, и охраняемых законом интересов» [9]. И хотя это критическое высказывание касалось концепции широкого понимания гражданского процесса, предложенной в 1960‑е гг. Н. Б. Зейдером, его в полной мере можно отнести к концепции, сторонником которой сегодня является А. Т. Боннер и др. [10] (идея широкого понимания предмета гражданского процессуального права, включающего собственно гражданский процесс, а также исполнительное производство). Уместно, на наш взгляд, в данном контексте цитирование и самого А. Т. Боннера, который вслед за Т. Е. Абовой, A. A. Мельниковым, А. Ф. Козловым, М. С. Шакарян писал следующее: «Сторонники объединения норм права, регулирующих отдельные способы защиты субъективных прав, не учитывают различий в предмете и методе правового регулирования сходных общественных отношений. Игнорируется разница в субъектном составе и содержании отношений, возникающих при различных формах разрешения правовых споров. Порой забывают о месте отдельных субъектов юрисдикционной деятельности в системе органов государства, их компетенции, задачах, формах и методах деятельности. Между тем при решении вопроса об унификации либо дифференциации процессуальных и процедурных норм нельзя не учитывать, какой орган и с какой целью разрешает споры (заметим, что судебные приставы-исполнители вообще не разрешают споры о праве. – Г.У.), каковы основные функции такого органа… отождествление под видом гражданского процесса деятельности всех органов, разрешающих споры о праве, ведет к тому, что понятие правосудия сливается с более широким понятием защиты гражданских прав и растворяется в нем. Правосудие перестает быть специфически судебной функцией и становится общей для многих органов, государственных и общественных, что противоречит действующему законодательству, сложившейся практике „разделения труда“ в государственном аппарате» [11]. И если ранее размывание понятия правосудия резко критиковалось А. Т. Боннером, то как можно объяснить столь резкое изменение его суждений относительно роли правосудия сегодня, когда он пишет: «а место суда в качестве субъектов, действующего в интересах государства и общества, здесь (имеется в виду исполнительное производство. – Г. У.) занимает судебный пристав-исполнитель, функционирующий под контролем суда» [12].

В связи с изложенным вполне правомерен вопрос, который может быть адресован А. Т. Боннеру и его сторонникам [13]: почему в ходе дискуссии о целесообразности дифференциации процессуальных (гражданских и арбитражных процессуальных) и процессуально-процедурных норм (исполнительных) игнорируются различия в предмете и методе правового регулирования гражданского процессуального и исполнительного права; не учитывается специфика субъектного состава и содержания гражданских и арбитражных процессуальных и исполнительных правоотношений; забывается о месте отдельных субъектов юрисдикционной деятельности в системе органов государства, различиях в их компетенции, задачах, формах и методах деятельности и, наконец, допускается игнорирование весьма существенных и значимых различий в деятельности судов, осуществляющих правосудие по гражданским делам, и деятельности органов принудительного исполнения, обязанных исполнять судебные акты и акты иных юрисдикционных органов? Разве определяющий признак гражданских процессуальных правоотношений (равно как и арбитражных процессуальных) состоит в том, что они «возникают и существуют только между судом и другими участвующими в деле лицами перестал быть таковым» [14]? Может быть, мы отходим от традиционной точки зрения, состоящей в том, что отрасль гражданского процессуального права регулирует лишь деятельность судебных органов (М. А. Гурвич, М. К. Треушников, H. A. Чечина, М. С. Шакарян, В. М. Шерстюк, А. К. Кац и др.) и возвращаемся к концепции широкого понимания гражданского процессуального права (Н. Б. Зейдер, В. Н. Щеглов, К. С. Юдельсон) [15]?