Гиппопотам - Стивен Фрай

– Если вам угодно сидеть в зрительном зале и отпускать язвительные замечания, дело ваше, Тед. Но предупреждаю, попробуйте нам все испортить, и я… я убью вас.

– Да что испортить-то?

– О господи боже… – Патриция отшвырнула молоток и прожгла меня яростным взглядом. – Вы просто какой-то кабан африканский, вот вы кто. Огромный, жирный и злобный бородавочник.

Она вертанулась кругом и потопала в дом, что-то бормоча, давясь разбушевавшимися чувствами. Глядя ей вслед, я вдруг заметил, что кто-то приближается ко мне от угла лужайки. То была улыбавшаяся во весь рот Ребекка с наполненной клубникой плетеной корзинкой в руках.

– Все та же волшебная способность ладить с женщинами, Тед?

– Есть люди, – ответил я, нагибаясь, чтобы подобрать шары, – которые терпеть не могут проигрывать.

– Да брось, Тед, дело же не только в этом, а? Пытался пощупать ее, когда она нагнулась, чтобы ударить по шару?

– Никак нет, – ответил я. – И в мыслях не имел.

– Тогда ты не Тед Уоллис, а самозванец, и мне следует пойти позвонить в полицию.

– Нет, говоря вообще, в летний день любая нагнувшаяся женщина в короткой юбочке приводит в действие определенный рефлекс, однако могу тебя заверить, что рефлекс этот погребен под годами разочарований и находится полностью под моим контролем.

– Так в чем тогда дело? Пойдем посидим на ступеньках, и ты мне все расскажешь.

Мы уселись, спинами к летнему домику.

– Что здесь происходит, Ребекка? Просто скажи мне, какого дьявола здесь происходит?

– Дорогой, ты же здесь дольше моего. Вот ты мне и скажи.

Боюсь, Джейн, что в этот миг я наполовину выдал тайну нашего маленького заговора.

– Ну, для меня все началось так, – сказал я. – Пару недель назад я столкнулся с Джейн. Она меня узнала, я ее нет, отчего и почувствовал себя полнейшим дураком.

– Я думаю, нам обоим известно, кто в этом повинен, дорогой.

– Да, хорошо, кто угодно. Мы отправились к ней домой, она рассказала мне о лейкемии и так далее.

– И наговорила кучу всякого насчет Бога?

– О чудесах сказано было, это точно. О чем-то, исходящем отсюда, из Суэффорда. Она уверяла, что была… ну… исцелена.

– Мне ли не знать! В Филлимор-Гарденз посыпались экстатические письма с восхвалениями Господа и многих чудес Его.

– Ты ей веришь?

– Как и ты, дорогой, потому я и здесь. Чтобы все выяснить. Видишь ли, у нас, у меня и Джейн, один и тот же врач.

– И что он говорит?

– Ты же знаешь врачей. Ремиссия его удивила, однако он в высшей степени осторожен.

– Значит, ремиссия была точно?

– Никаких сомнений.

– Хм. – Некоторое время я просидел, размышляя.

Ребекка разглядывала клубнику.

– Но какое отношение имеет все это, – наконец спросила она, – к данному Патрицией превосходному описанию твоей персоны как бородавочника – огромного, жирного и злобного бородавочника?

– Ей известно о чудотворном выздоровлении Джейн?

– Наверняка. Лучшие подруги.

– Кто еще знает?

– Понятия не имею, дорогой. Как я понимаю, все случилось в конце июня. Саймон привез Джейн с Норфолкской выставки совершенно обессиленной, белые кровяные тельца чуть ли не сочились из ее пор. Майкл и Энн были, разумеется, здесь, поскольку Саймона с Дэви отпустили из школы домой – отпраздновать окончание экзаменов; может, был и еще кто-то кто, не знаю. Ах да, Макс и Мери, они в это время жили в доме, я почти уверена.

– Стало быть, каждый из них уверовал в это чудо?

– Меня не спрашивай.

Я набрал пригоршню клубники и еще немного поразмышлял.

– Ладно, думаю, Саймон не уверовал. Он мне позавчера рассказывал про обморок Джейн. Сравнил ее поправку с выздоровлением знакомых ему свиней.

– Романтичный шельмец, – заметила Ребекка.

– С другой стороны, Оливер… Вот он, похоже, что-то проведал. Тут я почти не сомневаюсь.

– Если где-то подрос трюфель, Оливер его унюхает, будь спокоен.

– Да и Патриция явно считает, что мне все известно, но только я скептически посмеиваюсь в рукав.

– Ну, именно такое впечатление ты и произвел позавчера во время обеда, не так ли?

Ребекка ссылалась на беседу по поводу «целительства» и «психиатрии», которая состоялась у меня с епископом и прочими.

– Ты же понимаешь, милая, не правда ли, что весь этот разговор о чудесах попросту нелеп?

– Я знаю только одно, дорогой. Джейн должна была умереть в конце июня.

– Почему ты не дала мне знать? Почему я только благодаря случайности узнал, что моя единственная крестная дочь больна лейкемией?

– А то тебе было до этого дело. Чтобы заставить тебя оторвать твои красные зенки от стакана с виски, одной лишь умирающей крестницы не хватило бы. Я знаю, что ты собой представляешь. Оливер рассказывает мне про все твои художества. Да ему и рассказывать не нужно – я газеты читаю. Элитарный пропойца, буйствующий в Сохо и Вест-Энде, оскорбляя каждого встречного и просиживая жирную задницу в барах вместе с такими же кончеными дружками, блюющий желчью на всякого, кому меньше пятидесяти, и отгрызающий целые куски от рук, которые осмеливаются его покормить.

– Ребекка…

– Но теперь-то тебя уволили, верно? И тут вдруг понадобились богатые, влиятельные друзья, которые помогут тебе выбраться из пруда прогорклой мочи, в котором ты барахтался последние двадцать лет. Теперь ты будешь пускать слюни, изображая кроткое сочувствие, теперь тебя распирает отеческая заботливость. Да что там, дорогой, ты даже пить стал меньше и катаешься в лодочке с крестником, точно старый беловласый святой, – лишь бы тебе позволили остаться внутренне все тем же циничным, злобным, старым дерьмом, которое так хорошо знает и любит весь божий свет.

Вот тебе, Джейн, и вся твоя мать, в кратком изложении. Подозреваю, что я единственный в мире человек, который осмелился отвергнуть ее. Пусть это случилось два десятилетия назад – для умов, подобных ее, времени не существует. Месть для Ребекки – это блюдо, которое надлежит сервировать холодным, купающимся в coulis[174] из ядовитых сарказмов, обложенным побегами белладонны и со всей силы швыряемым в рожу несчастного ублюдка, которого она наметила в жертвы.

Я встал, стряхнул со штанов черенки клубники и, не сказав ни слова, ушел.

По пути к дому я столкнулся с Кларой Косоглазой.

– Добрый день, мистер Уоллис, – сказала она. – А я как раз за вами.

Во всяком случае, я полагаю, что сказала она именно это. Я бы не стал и пытаться сымитировать шепелявые речи бедняжки.

– Вот как? А зачем?

Она смотрела мне прямо в лицо (и еще на какой-то неопознанный объект, расположенный в ста двадцати градусах к западу).

– Дядя Майкл хочет видеть вас в своем кабинете.

Человеку, попадающему в кабинет лорда Логана, первым делом приходит на память штаб-квартира Эрнста Ставро Болфельда[175] . Какие-то пульты управления, шторы с электрическим приводом, проекционные экраны, средства связи, глобусы, внутри которых обретаются графинчики с виски, и большие экраны видеофонов – это всего лишь видимые и кое-как опознаваемые элементы технического оснащения.

– Выбираете город для уничтожения, мистер Бонд? Ну-с, и который же? Нью-Йорк? Ленинград? Париж? Нет, погодите, Лондон! Конечно! Гудбай Пиккадилли, прощай Лестер-сквер[176] , как любите повторять вы, англичане.

– Тед! – Майкл с сигарой в зубах полупривстал из кресла. – Прости, что вытребовал тебя, точно проштрафившегося капрала. Я жду звонка из Южной Африки.

– Бизнес или политика?

Майкл широко известен обыкновением запускать лапы в дела государств-наций. По стенам кабинета развешены фотографии, на которых он ослепительно улыбается в камеры, приняв самые разные позы, свидетельствующие о близких отношениях с мировыми лидерами: на одной его рука обнимает за талию Валенсу, на другой он застыл бок о бок с Манделой, на третьей чокается стопочкой водки с Ельциным, на четвертой восседает с Арафатом на нелепо вызолоченной софе а-ля Людовик XVI, на пятой играет в гольф с Джеймсом Бейкером[177] и Джорджем Бушем.

– Какая разница? В Йоханнесбурге есть табачная компания, к которой я присматриваюсь. Сам знаешь, Южная Африка – развивающаяся страна.

– Обожаю твой оптимизм.

Майкл отмахнулся рукой от кольца сигарного дыма, а заодно и от неуверенности всякого, кто ограничен настолько, чтобы сомневаться в нем.

– Итак, Тедвард. Что ты желал бы узнать?

Я поначалу не понял, о чем он? Потом до меня дошло, и по лицу моему расплылась широченная улыбка:

– Так ты надумал? Поможешь мне?

– Я и мои адвокаты получаем абсолютное право вето?

Я с силой закивал: