Город Антонеску. Книга 2 - Яков Григорьевич Верховский

Для того чтобы все эти пытки прекратились, Изя должен был произнести всего два слова: «Я жид!»

Но всякий раз, приходя в сознание после «пропеллера», он, вместе с кровью, выплевывал в лицо палачу хорошо заученную румынскую фразу: «Sunt karaim!» – «Я есть караим!»

Эти слова выводили Никулеску из себя, и он с еще большей жестокостью продолжал пытку.

Так уж сложилось, что личное признание Изи было ему просто необходимо, и связано это было с «Делом Асвадуровой».

«Дело Асвадуровой» вызвало огромный резонанс и оказало существенное влияние на всю полицейскую систему оккупированной Одессы.

И только удивительно, что это такое громкое дело не нашло своего отражения ни в одной исторической монографии.

Мы узнали о нем и о его последствиях только из писем Таси и говорим о нем здесь впервые.

В одесском гестапо замучили некую Лидию Асвадурову, чисто русскую женщину, заподозренную в том, что она еврейка.

Истерзанное тело Лидии выдали родственникам, и эту красивую сорокалетнюю блондинку, одну из видных представительниц «новой одесской элиты», хоронили по христианскому обычаю в открытом гробу. Тысячи провожали ее в последний путь. Похоронная процессия, возглавляемая двумя священниками с хоругвями, прошла по всему городу и вызвала большие волнения.

Румыны, естественно, были недовольны нарушением «нормальной жизни города». Они встали на сторону «жертвы» и обвинили немцев в «нарушении закона». Возник серьезный конфликт между румынами и немцами. Все это было ужасно неприятно в первую очередь для самих румын.

Результатом этого грязного дела стало некое послабление в отношении к подозреваемым в сокрытии национальности. Теперь над такими людьми проводилось даже нечто типа следствия, причем во внимание принимались имеющиеся у них документы и показания свидетелей.

Тася писала дочери о «Деле Асвадуровой» очень подробно, с профессиональным интересом, пользуясь профессиональной терминологией.

Мы, естественно, не стали вдаваться в юридические тонкости и упомянули об этом деле лишь потому, что оно оказало влияние и на судьбу Изи.

У Изи, как вы, наверное, помните, был документ, подтверждающий его «караимское происхождение». Фиктивный, естественно, документ, но очень хорошо выполненный и заверенный подлинными печатями.

Никулеску, как говорится, «нюхом чуял», что Изя еврей, но из-за новых веяний, вызванных «Делом Асвадуровой», ничего не мог поделать.

Для того чтобы пустить Изю «в расход» в административном порядке, он должен был получить нечто, опровергающее этот документ, например личное признание в еврействе. Это личное признание было так важно еще и потому, что «караимский вопрос», в отличие от «еврейского вопроса», был запутан донельзя.

Все началось с того, что, войдя в Одессу и начав уничтожение евреев, румыны не знали, как им следует поступать с близкими к ним по вере караимами.

Глава префектуры генерал Попович неоднократно, письменно и по телефону, обращался в различные инстанции с вопросом, как ему следует относиться к людям, называющим себя караимами, но внятного ответа не получал.

Но вот наконец в конце января 1942 года, скорее всего, не без помощи немецких коллег, вопрос был решен, и 1 февраля вышло официальное постановление, в котором указывалось, что «караимы не являются национальной группой, а представляют собой религиозную секту, и прежде чем решить, как следует относиться к человеку, выдающему себя за караима, следует проверить, не ЖИДОВАН ли он». [Одесский областной архив, 2242-1-1486.]

Результатом этого постановления и стал тот, уже известный нам, «Список тысячи». Этот список по требованию властей был составлен караимской общиной Одессы, и попали в него только те, кто, по мнению общины, не был «жидованом».

«Список тысячи» действительно спас от смерти тысячу караимских семей. Но, вместе с тем, стоил жизни многим евреям, всем тем, кто, вследствие известных причин, вынужден был выдавать себя за караимов, а в «Список тысячи» не попал.

Изя тоже, естественно, не был в списке.

И хотя он так и не признал себя евреем, Никулесу все-таки исхитрился и сумел окольным путем доказать его жидовское происхождение.

Участь Изи была решена. Обритый наголо, он выглядел смертником, да и на самом деле был уже в двух шагах от смерти.

И тут…

И тут Тасе повезло – она нашла наконец человека, который за приличное вознаграждение, готов был закрыть дело Изи и освободить его из-под стражи.

Этим человеком был комиссар сигуранцы Кардашев.

Тот самый Кардашев, который приезжал на дачу Арнаутовой и пытался «соблазнить» Ролли шоколадной конфетой.

Кардашев не только разыскивал Тасю, но еще вел дело Изи и, как видно, считал своим личным долгом разделаться с этой «семейкой жидов». Он, как выяснилось впоследствии, вовсе не собирался брать деньги у Таси, и вся эта история со взяткой была просто «ловушкой». В момент передачи взятки Тасю арестовали. Как сама она говорила: «Fragrante delicto» – на месте преступления.

Теперь уже они оба, и Изя, и Тася, оказались за решеткой, и, казалось, ничто не могло их спасти.

Но тут, в тысячный раз в этой невероятной истории, снова случилось «чудо». Ведь иначе чем «чудом» нельзя назвать появление в Тасиной камере адвоката Федоровой.

Федорова, давнишняя приятельница и коллега Таси, была в эти дни одним из самых востребованных русских адвокатов и вообще занимала очень высокое положение в «новой одесской элите». Связано это было с тем, что эта молодая еще и очень эффектная женщина была любовницей всесильного военного прокурора «Куртя-Марциалэ» – капитана Атанасиу.

Работая многие годы в различных архивах, мы часто натыкались на упоминания об Федоровой. Именно так – просто «Федорова», без имени.

Ее имя, кстати, кому это интересно, Надежда, точнее Надюша, Наденька, а для хорошо ее знавшей Ролли – тетя Надя.

Обычно о ней вспоминали люди, имевшие с ней «при румынах» деловые отношения и не жалевшие очень сильных «эпитетов» в ее адрес.

Видимо, Федорова многих в те дни обидела – обманула, а может, и обобрала.

Но что касается нас, то без помощи тети Нади нас, наверное, не было бы в живых.

Уже на следующий день после визита Федоровой капитан Атанасиу затребовал дело Изи из сигуранцы, и Изю перевели в «Куртя-Марциалэ».

Этот перевод был, несомненно, задуман Тасей и представлял собой еще одну авантюру в цепочке всех ее авантюр, включавших и приезд на извозчике в Тюремный замок, и побег из префектуры полиции, да и то давнее участие 16-летней еврейской барышни в подпольной белогвардейской организации «Азбука» и даже, может быть… страшно подумать… даже шпионаж в пользу Японии, за который она была сослана в Кокчетав…

Румынский Военный трибунал был чудовищным учреждением – попасть в «Куртя-Марциалэ» значило просто проститься с жизнью. И вряд ли кому-нибудь пришло