Пентаграмма - Ю Несбё

Ей принадлежал верхний этаж дома в Оппсале, где она жила с мамой. Они прекрасно ладили друг с другом, а уж отец, пока был жив, и вовсе в Беате души не чаял. Наверное, поэтому она и пошла по его стопам в полицию. Хобби у нее не было. Хотя она встречалась со следователем Халворсеном, соседом Харри по кабинету, у нее не было никакой уверенности в будущем их отношений. В журнале «Она», правда, писали, что такого рода сомнения естественны, поэтому все же стоит пойти на риск. Но риск и сомнения Беата не любила. Она любила свою работу.

Подростком она краснела от одной только мысли о том, что кто-то о ней думает, и большую часть времени искала различные способы спрятаться. Краснела она по-прежнему, зато теперь ей было куда спрятаться — за грязные кирпичные стены службы экспертизы, где часами можно было в тишине и спокойствии изучать отпечатки пальцев и следы обуви, отчеты по баллистике и сопоставлению голосов, видеозаписи, анализы ДНК, крови и фрагменты тканей — бесконечные улики, с помощью которых распутывались сложные и громкие дела. Беата поняла, что в ее работе опасностей не так уж много. Главное — говорить громко и четко, стараться не краснеть, не терять лица и не стыдиться неизвестно отчего. Кабинет на Кьёльберг-гате стал ее крепостью, а униформа — доспехами.

Было уже полпервого ночи, когда телефонный звонок оторвал ее от лабораторных отчетов по пальцу Лисбет Барли. На экране телефона высветилось «неизвестный номер», и сердце бешено забилось. Только бы не он!

— Беата Лённ.

Он! Его слова звучали, словно резкие удары.

— Почему ты не позвонила мне насчет отпечатков?

Она на секунду задержала дыхание. Потом ответила:

— Харри сказал, что передаст тебе.

— Спасибо, передал. В следующий раз информируй в первую очередь меня. Ясно?

К горлу подкатил ком — Беата не знала, от страха или от злости.

— Хорошо.

— Ты еще что-нибудь говорила ему, чего не говорила мне?

— Нет. Разве что про результаты исследования вещества, которое мы обнаружили под ногтем присланного пальца.

— У Лисбет Барли? И что вы там нашли?

— Экскременты.

— Что?

— Дерьмо! — в раздражении повысила она голос.

— Мерси, я в курсе, что такое экскременты. Есть догадки, откуда они?

— Да, — коротко ответила Беата.

Не дождавшись продолжения, он сказал:

— Задам вопрос иначе. Чьи они?

— Наверняка не знаю, но могу предположить.

— Ах, будьте так любезны…

— В них найдена кровь — вероятно, человек болен геморроем. Третья группа крови. Встречается лишь у семи процентов населения. Вилли Барли зарегистрирован как донор. И у него…

— Ясно. Так какое ты делаешь заключение?

— Не знаю, — поспешила ответить Беата.

— Но ты ведь знаешь, что анус — эрогенная зона? А, Беата? Как у женщин, так и у мужчин. Или забыла?

Беата закрыла глаза. Лишь бы он не начал снова. Не надо. Все давно прошло, и она уже начала забывать, вытеснять это из памяти. Но его голос был твердым и гладким, как змеиная кожа.

— Ты умеешь притворяться очень правильной девочкой, Беата. Мне это нравится. И нравилось, когда ты делала вид, что тебе этого не хочется.

«Никто ничего не знает», — мысленно убеждала себя она.

— А у Халворсена так же хорошо получается? — продолжал Волер.

— Всё, пока, — сказала Беата.

В ушах раздался его смех. И тогда Беата поняла: спрятаться некуда и достать ее могут повсюду. Как это случилось с теми тремя женщинами, которые чувствовали себя в полной безопасности. Потому что нет на свете ни прочных крепостей, ни надежных доспехов.

Эйстен сидел в такси на Тересес-гате и слушал «Роллинг Стоунз», когда вдруг зазвонил телефон.

— Такси Осло, — сказал он в трубку.

— Привет, Эйстен. Это Харри. У тебя в машине кто-нибудь есть?

— Только Мик и Кит.

— Кто?

— Лучшая группа в мире.

— Эйстен!

— Нда?

— «Стоунз» не лучшая группа в мире. Да и песню «Wild Horses» написали не Кит с Миком, а Грэм Парсонс.

— Все это сплетни, и ты это знаешь. Бывай…

— Алло? Эйстен?!

— Скажи мне что-нибудь хорошее. Быстро.

— «Under My Thumb» — действительно неплохая песня. И в «Exile On Main Street» есть интересные моменты.

— Хорошо. Чего хотел?

— Помощь нужна.

— На дворе — три часа ночи. Может, поспишь?

— Не могу, — сказал Харри. — Стоит закрыть глаза, и сразу так жутко становится…

— Тот же кошмар, что и раньше?

— Кино из ада — повтор по заявкам зрителей.

— Про лифт?

— Про лифт. И я каждый раз схожу с ума. Как скоро ты сможешь подъехать?

— Ох, не нравится мне это, Харри.

— Когда?

Эйстен вздохнул:

— Подожди минут шесть.

Когда Эйстен поднимался по лестнице, Харри уже напялил джинсы и ждал его в дверях.

Они сели в гостиной. Свет включать не стали.

— Пиво будет? — Эйстен снял бейсболку с надписью «Playstation» и зачесал назад редкие потные космы.

Харри покачал головой.

— Тогда вот, — сказал Эйстен и поставил на стол черную тубу, похожую на футлярчик из-под фотопленки. — Держи. Флунипам. Вырубает с гарантией. Одной таблетки за глаза хватает.

Харри внимательно посмотрел на цилиндрик, потом сказал:

— Я позвал тебя не за этим, Эйстен.

— Нда?

— Нда. Мне хочется узнать про взлом кодов. Как это делается?

— Ты про хакеров? — Эйстен был немало удивлен. — Собираешься взломать пароль?

— Вроде того. Читал в газете про маньяка? Мне кажется, он оставляет нам закодированные послания. — Харри включил лампу. — Гляди.

Эйстен посмотрел на лист бумаги, который Харри положил на стол и удивился:

— Звезда?

— Пентаграмма. Этот символ он оставил дважды. В первый раз вырезал на балке у кровати жертвы, а во второй — нарисовал на пыльном экране телевизора в магазине напротив другого места преступления.

Эйстен посмотрел на звезду и кивнул:

— И ты думаешь, я помогу тебе разобраться, что это значит?

— Нет. — Харри подпер подбородок руками. — Но надеюсь, ты расскажешь мне про принципы расшифровки кодов.

— Харри, я же взламывал математические коды, а у человеческих — иной смысл, другая семантика. Я, например, до сих пор ни разу правильно не вычислил, что имеют в виду женщины, когда говорят «нет».

— Представь себе, что в нашем случае задействованы и человеческая логика, и некий подтекст.

— Тогда это уже криптография, тайнопись. Для этого помимо логического мышления нужно умение задействовать подсознание и интуицию — все то, что ты знаешь, но не знаешь, что знаешь. Придется использовать линейное мышление и распознавание образов. Слыхал об Алане Тьюринге?

— Нет.

— Этот англичанин в войну расшифровывал немецкие коды. Проще говоря, выиграл Вторую мировую. Он говорил, что для расшифровки нужно сначала понять, в каком измерении действует противник.

— Это как?

— Скажем так, этот уровень выше букв и цифр. Надъязыковой. И ответы надо искать не на вопрос «как», а на вопрос «зачем». Понятно?

— Нет.

— Никто не понимает. Это, скорее, особый дар — вроде ясновидения.

— Предположим, мы знаем зачем. Что дальше?

— Дальше придется потратить уйму времени. Комбинируй варианты, пока не вымрешь.

— Нельзя мне вымирать. И уймы времени у меня нет. Побыстрее можно?

— Тогда есть только один известный мне способ. Транс.

— Ну, разумеется, транс. Вот теперь все понятно.

— Я не шучу. Продолжаешь смотреть на информацию, пока не избавляешься от всех мыслей. Все равно что перегрузить мышцу и вызвать ее спазм. Что-то в этом роде. В восемьдесят восьмом я четыре ночи подряд взламывал систему счетов Датского банка. На голом энтузиазме и капельке ЛСД. Получится подсознательно взломать код — считай себя королем. А если не получится…

— То что?

Эйстен засмеялся:

— Угодишь в психушку. Там полно таких, как я.

— Транс, говоришь?

— Ага. Транс. Интуиция. Может быть, немного фармацевтической помощи…

Харри взял со стола черный цилиндрик и поднес к глазам:

— А знаешь что, Эйстен?

— Что?

Он кинул тубу через стол, и Эйстен ловко поймал ее.

— Я пошутил насчет «Under My Thumb».

Эйстен положил тубу на край стола и нагнулся завязать шнурки на старых, ужасно грязных лыжных ботинках «Пума».

— Да знаю. Как там Ракель? — спросил он.

Харри пожал плечами.

— Ты от этого такой грустный?

— Возможно, — ответил Харри. — Мне тут предложили работу, и не знаю, смогу ли я отказаться.

— Значит, это явно не работа таксиста. Или предлагал не мой шеф.

Харри улыбнулся.

— Извини, но из меня плохой советчик по вопросам трудоустройства. — Эйстен встал. — Флунипам оставляю здесь. Поступай, как знаешь.