Артемий Волынский - Игорь Курукин

Переезд в Москву произошел несколько иначе, чем желал бы сам Артемий Петрович. В июне 1730 года его «всепокорнейший раб» Борис Останков сообщил, что «в Сенате, государь, по доношению казанского архиерея дело слушано, и говорено, чтоб по тому делу послать для следствия, и того ради призван был Иван Иванов сын Бахметьев, и отговорился он от той посылки ссорою, что имелось в Саратове, и затем, государь, еще к тому делу никто не определен». Так вышел на финишную прямую конфликт губернатора с казанским архиепископом Сильвестром.

Владыка был человеком преклонного возраста, но сильного характера. Он возобновил угасшую было при его предшественнике славяно-латинскую школу, построил для нее здание и обеспечил доходами с двух закрытых им монастырей. Для духовенства в пользу школы была введена своеобразная подушная подать — по одному рублю в год за каждого мальчика из духовного сословия, не обучающегося в школе. С подчиненными Сильвестр был строг: одного из них, архимандрита Спасо-Преображенского монастыря Иону Салникеева, он обвинил в расхищении монастырской казны и снял с должности. Тот в отместку донес, что владыка самовольно «писался митрополитом и драл челобитные на высочайшее имя». Дело долго расследовалось в Синоде, и в итоге Сильвестр получил желанный сан митрополита, а Иона в 1729 году был лишен сана и монашества, бит кнутом и возвращен в Казань для взыскания денег по прежнему делу.

Поначалу архиерей и губернатор обходились без конфликтов, но после воцарения Анны Иоанновны ситуация изменилась. В марте 1730 года противники Сильвестра в Синоде возобновили дело по доносу на архиерея; в Казань отправились два церковных «следователя»; светскую же власть должен был представлять Волынский. К тому времени обнаружились и «драные» архиереем челобитные. Губернатор в отсутствие Сильвестра завладел архиерейским архивом, а секретаря архиерейского приказа Судовикова посадил под арест. 16 июня 1730 года владыка подал в Синод пространную челобитную о том, что «от него, Волынского, в бытность его в Казани губернатором, претерпеваем всякие бедствия, тому ныне третий год неповинно». 38 пунктов этой жалобы последовательно обвиняли губернатора в самоуправстве — захвате церковных «старинных мест» в городе и леса для строительства на них, архиерейского сада и огорода, «и во оном нашем саду в Великий пост он, губернатор, не сказав нам, имел сломать замки и вороты и травил собаками волков и зайцев, отчего старые деревья поломали, а вновь посаженные мной деревья приказал, выкопав, перенести и посадить на загородном своем дворе». Помимо того, Волынский приказал вырубить рощу «при домовом нашем Кизическом монастыре»; «конюший жалованный двор» принуждал «очистить под строение ему губернаторских конюшен». Его люди и солдаты избивали архиерейских служителей. Он забирал к себе на сенокос архиерейских крестьян и брал с них подводы, «домовых» мастеров заставлял бесплатно делать для него оловянную посуду, стеклянные и слюдяные окна, намеренно поместил «к домовым нашим певчим и церковным причетникам» солдат на постой, тогда как у прочих горожан «у многова числа дворов постоем обойдено». Архиерейские служители вынуждены были по воле губернатора вместе с другими посадскими людьми охранять на улицах порядок и, «оставя церковное служение, караулят со всякой печи по ночи сами на каждой неделе, где бы сколько ни было». Сам же губернатор во всякое время года со слугами ездит на псовую охоту, вытаптывая поля и покосы, и насильно берет с крестьян продовольствие и фураж. Жалобы приводят его в страшный гнев: «…оный же господин Волынский в Казани, выхватя из ножен своих шпагу, и гнался с нагольной чрез горницу Духовного нашего приказа за секретарем Осипом Судо-виковым, и хотел заколоть его той шпагой напрасно, который секретарь едва от него, Волынского, ушел и бегством тем Судовиков от смерти спасся»{198}.

Синод отправил жалобу в Сенат, а тот отрешил губернатора от следствия по делу Салникеева и архиерея. Этот удар был для Артемия Петровича неожиданным — только что, перед своим отъездом в Москву, Сильвестр любезно с ним попрощался, и ничто не предвещало такого поворота. Он немедленно отослал свои протесты в Сенат и Синод с опровержением «наглой напраслины», требовал справедливого суда и в досаде писал С.А. Салтыкову, что такой «бесчестной» жалобы «не только такому старому человеку и пастырю церквам, истинно никакому и светскому, а совестному человеку писать так ложно и затевать не возможно».

Но обвинения выглядели настольно серьезно, что даже доброжелательный «дядя» Семен Андреевич воспитаннику не поверил, тем более что митрополит опередил Волынского и первым побывал у обер-гофмейстера со своими жалобами. Салтыков не без ехидства указал гордецу-«племяннику», что тот не желал писать на других «доношения», а теперь «сами то себя показали присланные ваши два доношения на архиерея», да еще и неискусно написанные — «ни мало какого действа в тех до-ношениях, только что стыдно от людей, как будут слушать». Опытный вельможа по-житейски отчитал родственника: «И не знаю, для чего так вы, государь мой, себя в людех озлобили, что, сказывают, до вас доступ очень тяжел, и мало кого до себя допускать изволите, и это не очень хорошо, можно и оставить. Которые на вас пункты подал архиерей, и ежели то правда, что показано в пунктах, истинно мне очень удивительно… Я не знаю, как изволишь так строго поступать. А я ведаю, что друзей вам почти нет, и никто с добродетелью о имени вашем помянуть не хочет. Я как слышал, что обхождение ваше в Казане с таким сердцем, и на кого осердишься, велишь бить при себе, так же и сам из своих рук бьешь. Что в том хорошего, и с таким сердцем на што поступал и всех озлобил?.. Пожалуй, изволь жить посмирнее! Истинно лучше будет»{199}.

Хитрый Сильвестр предложил через Салтыкова дело «бросить», то есть не раздувать, и обещал, что «больше бить челом не будет». Но теперь уже Артемий Петрович решил не отступать — «жить посмирнее» было не в его характере. Он поддержал прибывших по делу Сильвестра церковных следователей и обнаружил признаки фальсификации обвинений в адрес Салникеева. Будучи не менее опытным администратором, чем его противник, Волынский знал его уязвимые места. Допросы чиновников архиерейского дома и их документы свидетельствовали о финансовых злоупотреблениях владыки — незаконных сборах и штрафах с попов, высокой плате за поставление священников (из-за чего 60 храмов епархии стояли «пустыми»), «венечных» пошлинах с прихожан, которые достигали 1—1,5 рубля при фигурировавших в отчетности 13—39 копейках, при этом разница «в приход не записывается, для того что вносится в келью к преосвященному митрополиту». Объявленная губернатором «война» выявила его противников в местном обществе, и Волынский без колебаний отрешил от дел секретаря Василия Второва и вице-губернатора Нефеда Никитича Кудрявцева, который служил в Казани уже давно, был местным помещиком и представлял не столько бюрократию, сколько верхи казанского дворянства.