Мы были суворовцами - Николай Теренченко

ПОСВЯЩАЮ ПАВЛОВУ ВАСИЛИЮ ЯКОВЛЕВИЧУ

Лейтенанту сей стих посвящаю

И потомкам хранить завещаю

Чистую память о том,

Кто зажег меня этим огнем.

О том, кто сделал меня солдатом,

О том, кто сделал меня богатым

Не золотом и серебром,

А зрелостью и умом.

А Павлов действительно толково читал свой предмет! Именно читал, как читают лекции студентам биологических факультетов. Читал без конспектов и шпаргалок своей быстрой скороговоркой, обрушивая на наши стриженые головы такой водопад новых сведений об эволюции мира, единстве и противоречиях живой и неживой природы, единстве той же зоологии и ботаники, которые мы по легкомыслию игнорировали. Павлов не довольствовался тощим объемом учебника, а толковал предмет гораздо шире и глубже, старался вместить в наши головы весь тот курс знаний, который он приобрел в университете. Часов на это отводилось мало, поэтому Василий Яковлевич спешил, стараясь больше рассказывать, спрашивал мало, как на семинаре, подводя лишь итоги того или иного раздела. Рассказывал он великолепно. Интересный, доходчивый рассказ пересыпал массой примеров, сравнений и наблюдений из нашей повседневной жизни, из природы нашего края, который был нам хорошо знаком. Поэтому слушали мы его лекции со вниманием, понимая, что объем учебника, по которому мы готовились, несравним с тем, что давал нам он. Это вызывало уважение к Василию Яковлевичу.

Выставляя нам итоговые оценки, Павлов спокойном голосом читал наши фамилии и оценки. Когда же он доходил до фамилии, против которой стоял высший бал, он делал короткую паузу и громким ликующим голосом восклицал: "Пять!", вызывая веселое оживление в классе. И таких возгласов было много.

Я хорошо помню, что именно в лекциях Павлова, в его примерах часто упоминалась мушка Дрозофила. Не я ни от кого из наших преподавателей, в том числе и от Павлова, не слышал погромных речей в адрес "мухолюбов", "дрозофильщиков", которые часто прорабатывались в прессе. Эти погромы нашими учителями на уроках не выпячивались. Много лет спустя я узнал, чего стоило для многих ученых, педагогов Советской России лишь публичное упоминание об этой махонькой мушке с огромными изумрудными глазами на маленькой головке... Наши педагоги, просвещенные, образованнейшие люди своего времени, не вешали ярлыков "врагов народа" ученым советской науки, как это делали сторонники Лысенко и К. Все наши наставники от старшины до начальника училища знали нашу ребячью жизнь, наши обычаи и порядки. Знали, что в нашей среде самым тяжким грехом считалось доносительство. Беда была тому, на кого ложилась только лишь тень подозрения в сексотстве. С такими людишками мы были жестоки и беспощадны. Можно было быть тупее сибирского валенка в науках, дохляком в физическом развитии, но нельзя было жить в нашем коллективе доносителем!

Офицеры-воспитатели даже не делали какой-либо попытки склонить кого-нибудь из нас к доносительству. Такой офицер неминуемо был бы отторгнут ребячьим коллективом, несмотря на свои офицерские погоны, заслуги и даже ордена.

Подличать мы не умели, нас этому не учили. Исключительная порядочность педагогического коллектива училища обусловливала и порядочность их питомцев.

Мне кажется, что мы учили друг друга обоюдно. Наши педагоги учили нас разным наукам, этике, культуре, а у нас учились непосредственности восприятия жизни, нашему коллективизму, духу суворовского братства.

Вспоминая свое детство и юность, я не могу припомнить ни одного поступка своих учителей, который бы порочил их честь и достоинство. Они были для нас примером порядочности и нравственности. Льщу себя мыслью о том, что в годы всеобщей подозрительности, в годы репрессии ни один наш педагог не был изгнан из училища или репрессирован, и они долгие годы творчески работали бок о бок с нами в обстановке доверия, понимания и взаимного уважения... Наши наставники были в высшей степени нравственными людьми.

... Совсем недавно я совершенно случайно узнал некоторые подробности из жизни нашего учителя Василия Яковлевича Павлова, поразившие меня своей жертвенностью и величием. Семнадцать долгих лет отдал этот человек своей парализованной матери, отказавшись от такого земного, блага, как семейная жизнь. И на склоне своих лет, больной, жил и боролся со своим недугом совсем один. И, может быть, единственной радостью и отрадой нашего учителя являлись сведения о жизни и успехах его многочисленных учеников, которых он терпеливо ждал и с радостью на них отвечал своими подробными, теплыми письмами.

В апреле 1992 года Василий Яковлевич ушел из жизни

3. Милая Гамалеиха

Антонина Алексеевна Гамалеева преподавала нам русский язык и литературу с 1944 года и почти до нашего выпуска. Долгие годы учила нас уму-разуму эта маленькая, миниатюрная и прелестная женщина с высоким благородным лбом. Это ей мы обязаны любовью многих из нас к русской классической литературе и поэзии. Это она раскрыла перед нами волшебную тайну слова, красоту русской речи. Не могу представить себе нашу Гамалеиху, как мы ее называли, грубой, раздраженной, злой. Всегда ровного характера, доброжелательна и очень деликатна. В редких случаях она выходила из себя, исключительно скупо ставила низкие оценки, всегда тактично давая понять, что ты хоть что-то да знаешь, и стоит тебе еще поработать над материалом и все будет хорошо! Свой предмет, особенно литературу, любила самозабвенно. Красиво и ярко рассказывала, голое ее был негромким, выразительным. Особенно она любила Лермонтова. Мы часто просили ее прочитать что-нибудь из Лермонтова и она делала это, почти не заглядывая в томик поэта. Обучая грамматике, синтаксису, она терпеливо учила нас обращать свое внимание не только на правописание слов, но и на такую "премудрость" как пунктуация. В этой области терпение ее не знало границ. Очень часто она приходила на нашу самоподготовку и опять бралась за свое дело. Именно от нее мы впервые узнали, что маленькая запятая может стоить человеку жизни. Вспомните расхожее выражение; "Казнить нельзя, помиловать!" Стоит небрежно переставить запятую на одно слово левее, и человек станет на голову короче. Кто сейчас помнит выражение "святая ложь"? Кто помнит забытую балладу Жуковского, учителя и наставника великого Пушкина, балладу о матери, которая внушила своему сыну перед казнью мысль о том, что как только палач подымет топор над его головой, король его помилует, даруя жизнь. Мать потеряла сына, но "святой ложью" спасла честь своего рода, своей страны.

Мы уважали свою учительницу, старались поменьше огорчать ее. Но огорчения были. Однажды она задала нам очередную тему для домашнего сочинения об Обломове. Через несколько дней мы выполнили задание и сдали его для проверки. Еще через несколько дней приходит наша Гамалеиха, сама не своя от наших сочинений. Особенно досталось за злоупотребление иностранными словами Витюше Остапенко. Запомнилось, с каким сарказмом прочитала учительница Витино выражение: "Мосье под микитки взял досье". О, нет! Такого вульгарного отношения к великому, могучему русскому языку она простить не могла и влепила Вите Остапенко единицу. Это единственный кол, поставленный Гамалеихой, который я помню.