Арабский кошмар - Роберт Ирвин

Решается эта логическая задача легко, но бакалейщик пришел ко мне не ради уроков логики. Он пришел, потому что жизнь его пожирает чудовищная скука. Я до сих пор занимаюсь его лечением. Надеюсь, что при соответствующем питании у него вскоре начнутся кошмары.

Он помолчал.

– И все же нельзя не признать, что многие из расстройств, которые мы лечим, являются расстройствами, связанными с логикой. Стоит лишь указать пациенту причину, которая лежит в основе его заблуждения, и он как бы чудом выздоравливает. Таинственная депрессия развеивается. Вам такие примеры известны. Сапожнику Ахмеду снится, что он принц Хасан, которому снится, что он сапожник Ахмед. Эти люди открыто признают, что не способны отличить сон от яви, и говорят, что погибают от парадоксов.

Не приходится сомневаться, что подобные недуги являются результатом того, что образы, которыми привыкли мыслить эти люди, не соответствуют реальному положению дел. Сон и явь они мысленно представляют себе в виде неких вместилищ и думают, что либо сон заключен в оболочку яви, либо явь содержится внутри сна. Однако, как известно, сон и явь – не коробки, и их взаимосвязь следует рассматривать совсем по-другому. Вот почему столь важно было научить вас видеть сны в ясном сознании.

– Было?

– Было. Скоро подобные способности утратят смысл. Время не стоит на месте. Грядут перемены.

– Нет, в этом городе никогда ничего не происходит. Здесь только постоянно ждут, что вот-вот что-то случится.

Вейн надеялся увлечь Отца этой темой, но тот лишь уставился на него и принялся что-то фальшиво насвистывать сквозь сохранившиеся зубы. Потом:

– Кстати, забыл спросить. Как продвигаются ваши поиски? – Еще один загадочный пристальный взгляд.

– Да, забыли. Никак.

– Ну-ну. Похоже, и сегодняшние поиски безрезультатны. Предлагаю поручить охоту на Бэльяна мамлюкам. Тем более, что скоро его начнут разыскивать и другие люди. У меня дела в городе, но я жду вас к обеду.

И на этом они расстались.

Вейн пошел дальше, наслаждаясь прохладой предвечернего часа. Пересекать открытые пространства города было все равно, что двигаться по шахматной доске, холодной и темной в тени, ярко освещенной и теплой в местах, куда еще проникал солнечный свет. Он уже переходил темную площадь близ Баб-аль-Лука, где стояли дома богатых купцов, когда высоко в полумраке створного окна верхнего этажа увидел лицо, пристально смотревшее на него. Лицо было женское, пухлое и круглое, лучившееся серебристым светом, словно луна. Вейн остановился. Сердце у него билось учащенно и ныло, будто его стискивала и встряхивала чья-то невидимая рука. Фатима, это наверняка Фатима, но она так бледна! Женщина за окном молча показала на дверь внизу.

У двери сидела и пила пиво старая мавританка. Когда он входил в дом, она странно на него посмотрела и принялась энергично качать головой. Внутри было темно, но Вейн сумел разглядеть впереди широкую каменную лестницу и начал подниматься. Поднявшись примерно на дюжину ступенек, он почувствовал, что кто-то тихо крадется за ним, ступая шаг в шаг, но издавая при этом странные шлепки. Вейн обернулся, напружинившись и сжав кулаки, готовый, если понадобится, наброситься на своего невидимого спутника, но фигура позади него тоже замерла и громко закашлялась. Потом, на гортанном арабском:

– Ступайте наверх. Она ждет вас.

Вейн бросил вниз несколько монеток, стремительно поднялся к двери и вбежал в комнату.

– А вот и Майкл Вейн, лжерыцарь, который так и не был еще посвящен!

Дверь у него за спиной захлопнулась.

– Привет тебе, Рыцарь Снов!

– Добро пожаловать к помощнику гробовщика!

– Ты пришел к нам.

– Ты нашел свою шлюху.

– Милости просим. Нам надо с тобой потолковать.

– Если ты еще не видел нас во сне, то сейчас мы тебе приснимся.

– Успокойся. Твоей жизни ничто не угрожает.– Смех.

Посреди пола свеча. Серебристые и белые блики. Колышущиеся белые шторы. Две пятнистые руки, сжимающие рукоять меча. Тленный запах.

Глаза Вейна освоились с темнотой. В комнате полукругом стояли, опираясь на свои двуручные мечи и едва заметно покачиваясь, восемь рыцарей в полных доспехах, но без шлемов. Один из них, стоявший в центре, заговорил:

– Я Жан Корню, Великий Магистр рыцарей ордена Святого Лазаря Иерусалимского.

– Не пойму, кто вы и что это такое?

Но Вейн знал, кто он и что это за орден. Много лет назад он видел рыцарей Лазаря на острове Родос, где их вождей взял под свое покровительство куда более могущественный родосский орден рыцарей-госпитальеров. Орден Лазаря был немногочисленным братством воинственных монахов, насчитывавшим меньше сотни рыцарей, и многие из этих рыцарей были глубокими стариками. И все же, как обнаружил впоследствии Вейн, они нагоняли неописуемый страх на иноверцев, поскольку были Прокаженными Рыцарями, которые, как считалось – без сомнения, ошибочно, – не испытывали боли в сражении. Внимательно посмотрев на лицо Жана Корню, он увидел мерцающие белые пятна, похожие на вживленные в кожу зубы.

– Сегодня мы собрались здесь, чтобы встретиться с тобой, правда, ненадолго, ибо в городе нас ждет и другая работа. Мы хотим тебе кое-что предложить.

Вейн хранил молчание.

– Мы с Фатимой, – спокойно продолжал Жан Корню, – надеемся, что взамен ты сумеешь кое-что для нас сделать.

– Вполне возможно. Но сначала скажите мне, какое отношение имеет к вам Фатима и где она?

Корню вскинул брови и многозначительно развел руками.

– К кому же ей еще прийти, как не к братьям Святого Лазаря? Ты ее довольно быстро забыл, но Братство отнеслось к ней с большим вниманием.

От запаха и спертого воздуха у Вейна закружилась голова.

– Это неправда. Она ушла, ничего мне не сказав. Я не знал, клянусь. Где она?

– И тебе, и нам известно, что клятвы твои ничего не стоят. Она в соседней комнате. Все, что мы имеем сообщить, ты услышишь от нее.

Один из прокаженных рыцарей подошел к нему, чтобы проводить в соседнюю комнату. Когда дверь распахнулась, в лицо Вейну ударил порыв такого густого зловония, что от него, казалось, заблестел воздух. Он отпрянул, потом все же вошел. Ему пришлось пригнуться, ибо потолок был очень низкий. Фатима стояла, прижавшись к дальней стене так, словно плоть ее затвердела и впечаталась в потрескавшуюся штукатурку.

Вейн заговорил:

– Ты хотела меня видеть?

– Нет, как раз наоборот.– Она с трудом шевелила губами.– Я образ, а не тот, кто его вызывает в воображении. Ты знаешь, что я ничего не вижу, ибо существую только в глазах других людей.

– Тогда скажи, Фатима, ради Бога, чего ты хочешь? Скажи.