Перелом - Дик Фрэнсис

Я с трудом пробирался по лабиринту разноречивых сведений.

- Получается, что на более поздней стадии заболевания, после стерильности, наш гипотетический джентльмен, подцепивший сифилис, способен убедить себя, что ему под силу сдвинуть горы?

- Да, но и не просто убедить себя, а действительно сделать. Только он и способен двигать горы, больше никто. Такое состояние продолжается, конечно, не всю жизнь. Лет двадцать, возможно, после начала болезни.

- А потом что?

- Общий паралич, вызванный безумием. - Он отхлебнул внушительную порцию виски. - Другими словами, опускается до растительной жизни.

- Неизбежно?

- После стадии навязчивой идеи - да. Но не всякий заболевший сифилисом заканчивает общим параличом, и не всякий паралитик перенес манию величия, порожденную сифилисом. Это только частные случаи… очень редкие комплексы…

- Что-то я не ощущаю в них особой нужды, - произнес я довольно выразительно.

- И правильно. Если вам повстречается сифилитик, страдающий манией величия, бегите. Бегите со всех ног, потому что он может быть опасен. Существует теория, что Гитлер был таким маньяком… - Он задумчиво посмотрел на меня поверх своего стакана, и его старческие глаза медленно расширялись. Он перевел взгляд на мою повязку и сказал с таким видом, как будто сам себе не верил: - Значит, вы не успели убежать?

- Меня сбросила лошадь, - напомнил я.

Он покачал головой:

- Это был направленный удар. Я мог бы понять… но не мог поверить. Подумал, что все это очень странно.

- Меня сбросила лошадь, - повторил я.

Он посмотрел на меня с пробудившимся интересом:

- По вашим словам, - сказал он, - вас сбросила лошадь; хорошо, я так и запишу в карточке. - Он допил свой стакан и поднялся. - Только не вставайте больше на его пути. Я это серьезно, юноша. Просто запомните, что Генрих Восьмой снес немало голов.

- Запомню, - пообещал я.

Как будто я мог забыть.

Я заново продумал историю падения с лошади и предложил Этти другую версию - упал с лестницы.

- Какая неприятность, - сказала она, качая головой с явным сочувствием и не менее явным осуждением моей неловкости: - Я доставлю вас к Уотер-Холл в «лендровере», когда поедем на тренировку.

Я поблагодарил ее, и, пока конюхи выводили лошадей из денников на первую проездку, мы пошли проверить Архангела. Проверкой Архангела я занимался по сто раз на дню.

Его перевели в самый безопасный денник в самой безопасной конюшне, а с тех пор, как Энсо вернулся в Англию, я держал охрану днем и ночью. Этти считала, что мои заботы чрезмерны, но я настоял на своем.

Днем его бокс ни на минуту не оставляли без присмотра. На ночь устанавливали фотоэлемент, чтобы засечь непрошеных гостей. Двое специально нанятых охранников наблюдали за ним посменно из комнаты владельцев, а их собака, овчарка, на длинной цепи лежала перед входом в денник и рычала на каждого, кто приближался к нему.

Ребята жаловались на собаку, потому что каждый раз, как им надо было зайти к лошади, приходилось обращаться к охранникам. Говорят, в других конюшнях собаки несут охрану только ночью.

Этти махнула рукой охраннику, сидевшему у окна. Он кивнул, вышел в манеж и подержал собаку на коротком поводке. Архангел подошел к двери, когда я открыл верхнюю створку, и высунул нос, вдыхая нежный майский воздух. Я погладил его и потрепал по шее, любуясь блеском его шкуры и думая, что никогда еще не видел его в такой прекрасной форме.

- Завтра, - сказала ему Этти, ее глаза заблестели. - Посмотрим, на что ты способен, мальчик. - И она по-товарищески улыбнулась мне, признав наконец, что я вложил какую-то долю труда в его подготовку.

За последний месяц, когда счет наших побед начал возрастать, тревога и вопросительное выражение исчезли с ее лица, и к ней полностью вернулась уверенность в своих силах, которую я помнил с детства.

- Подумаем, что еще нам удастся сделать с ним, чтобы победить в Дерби.

- Отец вернется к тому времени, - сказал я, намереваясь успокоить ее. Но оживление улетучилось из ее улыбки, и она как-то тускло взглянула на меня.

- Так он вернется, - сказала она. - Знаете… я забыла.

Она отвернулась от денника и вышла в главный манеж. Я поблагодарил громадного охранника, бывшего полицейского, и попросил его, а также его напарника быть особенно бдительными в следующие тридцать четыре часа.

- Как сейф в Английском банке, сэр. Нечего опасаться, сэр. - Он был настроен легко и уверенно, но я подумал: вот оптимист.

Алессандро не появился на тренировке ни утром, ни после завтрака. Но когда я неуклюже выбрался из машины, вернувшись со второй проездки, он стоял в ожидании меня у входа в манеж. Я направился к дверям конторы, а он пошел навстречу, преградив путь.

Я остановился и посмотрел на него. Выражение суровое, лицо вытянулось и побледнело от напряжения.

- Извините, - сказал он отрывисто. - Извините. Он рассказал мне, что сделал… Я не хотел этого. Я не просил об этом.

- Хорошо, - произнес я небрежно. И вспомнил, что хожу, склонив голову набок, чтобы не так больно было. Я почувствовал, что самое время выпрямиться. Я выпрямился. .

- Он сказал, что теперь вы согласитесь, чтобы я завтра скакал на Архангеле.

- А как ты думаешь? - спросил я.

На лице его отразилось отчаяние, но он ответил без колебания:

- Я думаю, что вы не позволите.

- Ты значительно повзрослел, - заметил я.

- Я научился у вас… - Он внезапно закрыл рот и затряс головой. - Я хочу сказать… Умоляю вас разрешить мне скакать на Архангеле.

Я мягко ответил:

- Нет.

Алессандро заговорил торопливо:

- Но он сломает вам вторую руку. Он сказал так. А он всегда делает то, что говорит. Он опять сломает вам руку, а я… а я… - Алессандро сглотнул, совладал со своим голосом и сказал более сдержанно: - Я объяснил ему сегодня утром, что вы правы, не позволяя мне скакать на Архангеле. Я сказал ему, что, если он еще раз нанесет вам увечье, вы расскажете обо всем стюардам, и меня лишат лицензии. Я сказал ему, что не хочу, чтобы он делал что-то еще. Я хочу, чтобы он оставил меня здесь, с вами, и позволил мне поступать по-своему.

Я медленно перевел дыхание:

- И что он ответил на это?

У Алессандро был вид одновременно озадаченный и расстроенный.

- Мне кажется, он еще больше разозлился.

Я попытался объяснить:

- Он не так уж и озабочен тем, будешь ли ты скакать на Архангеле на приз в две тысячи гиней. Его занимает только одно: он должен заставить меня разрешить тебе скакать на Архангеле. Он хочет доказать тебе, что может дать тебе все, о чем ты просишь, точно так, как делал всегда.

- Но сейчас я прошу его оставить вас в покое. Оставить меня здесь. А он не слушает.

- Ты просишь его о том единственном, чего он не даст тебе, - сказал я.

- И что же это?

- Свобода.

- Я не понимаю, - сказал Алессандро.

- Твой отец не хочет, чтобы ты был свободен, и поэтому он давал тебе все остальное. Все… чтобы удержать тебя при себе. Он считает, что недавно я предоставил тебе то единственное, в чем он тебе отказывал. Возможность добиться успеха в жизни своими силами. Так что на самом деле он борется со мной не из-за того, кто поскачет завтра на Архангеле, а из-за тебя.

Алессандро все понял правильно. Хотя мои слова явились для него откровением.

- Я скажу ему, чтобы он не боялся потерять меня, - с горячностью выпалил он. - Тогда он не станет больше вредить вам.

- Не делай этого. Его страх потерять тебя - единственное, почему я до сих пор жив.

Он разинул рот. Уставился на меня черными глазами, пешка, затерявшаяся между ладьями.

- Тогда что… что мне делать?

- Сказать ему, что Томми Хойлейк будет завтра скакать на Архангеле.

Его взгляд скользнул с моего лица на бугор, образованный ключичными кольцами, и на руку в повязке под тонким свитером.

- Не могу, - сказал он.

Я слегка улыбнулся:

- Он и сам скоро все выяснит.

Алессандро вздрогнул.

- Вы не понимаете. Я видел… - Его голос замер, и он снова посмотрел на меня, как бы впервые осознав происходящее. - Я видел людей, которых он истязал. После этого я видел страх на их лицах. И позор. А я только думал… какой он умный… знает как заставить людей подчиняться. Я видел, что все вокруг боятся… и считал его необыкновенным человеком… - Он судорожно хватал воздух. - Я не хочу, чтобы он сделал вас похожим на тех, других.

- У него не выйдет, - сказал я с большей уверенностью, чем чувствовал.

- Но он просто не даст Томми скакать на Архангеле, и с этим ничего не поделаешь. Я знаю его. Я знаю, что он не допустит. Он всегда делает то, что говорит. Вы не знаете, каким он может быть… Вы должны поверить мне. Вы должны.

- Сделаю все, что в моих силах, - сухо ответил я, и Алессандро крутанулся на месте в досаде.

- Нейл, - сказал он, впервые называя меня по имени, - я боюсь за вас.

- Тогда нас уже двое, - сказал я легкомысленно, но это его нисколько не развеселило. Я посмотрел на него с состраданием. - Не воспринимай все это так тяжело, мальчик.