Татуировка герцога - Майя Родейл

— Повесить и не спеша разрезать на кусочки, — закончил Уиклифф. — Думаю, подошло бы мачете, которое я выиграл в соревновании по борьбе в Занзибаре.

Элиза слегка улыбнулась.

— Но, как я уже сказал, это не самая важная моя проблема, хотя газета определенно все осложнила. — Он откупорил бутылку, которую она принесла. — А почему только один бокал? — спросил он, налил вино и протянул ей.

— Я горничная, ваша светлость, и не могла предположить, что буду делить с вами вино, — сказала Элиза, однако взяла предложенный бокал. Не каждый день герцоги пьют и беседуют с горничными наедине на крыше, когда садится солнце и поднимается луна. Как она могла отказаться?

— Я бы хотел разделить с вами еще кое-что. Вашу постель, — мягко сказал он, и жар опалил ее щеки.

Но одно дело — чувствовать его желание, и совсем другое — услышать о нем. Беда в том, что и она испытывала то же самое. Неистовое, необузданное, это желание терзало ее ночью, отвлекало днем. Она хотела его в своей постели так же страстно, как хотела собственную колонку в «Лондон уикли».

Но этого никогда не будет. Никогда.

— Моя постель — это маленькая узкая койка на чердаке, — прикинулась скромницей Элиза.

— Хорошо, тогда мы разделим мою. Кровать — это единственное, по чему я скучал за границей. В определенном возрасте сон на голой земле теряет свою привлекательность, хочется большой пуховой перины.

Герцог отпил из бутылки и переплел свои пальцы с пальцами Элизы. Она думала о его упругом, мускулистом татуированном теле рядом с ней в его огромной мягкой постели, и в местах, которые раньше совершенно не чувствовала, возникли незнакомые ощущения.

— Леди Шакли… — начал он. И остановился. — Нет, я больше не хочу об этом думать.

Элиза повернулась к нему, теперь ее лицо было всего в нескольких дюймах от его.

— Тогда не думайте об этом, Уиклифф.

А потом его губы нашли ее рот.

«Нам не следует», — думала она. Но эти мысли растворились в ощущениях, которые давал ей Уиклифф.

Его ладонь легла на ее затылок, пальцы зарылись в ее волосы, Элиза смутно сознавала, что они рассыпались по плечам.

«Я хочу». Это говорило ее сердце, каждый ее нерв. Каждый дюйм плоти жаждал его прикосновения. Элиза отдалась поцелую без борьбы. Ее рот отвечал на его любовную игру. Она целовала его, потому что хотела этого, потому что не могла сопротивляться, потому что влюбилась в него, потому что…

Хоть она и сгорала от любопытства, что такого сказала или сделала леди Шакли, ей не хотелось об этом слышать. Знание опасно, ему не стоило ей доверять.

Если его рот занят, он не сможет ей рассказать, и она не сможет предать его.

И она целовала его, понимая, что делать этого не следует. Однако она давно научилась игнорировать настоящие причины своей сдержанности. Это она делала и сейчас.

Сердце стучало в груди предупреждением об опасности. Это дорога к беде. И все-таки целоваться с герцогом так прекрасно, так правильно… У его поцелуев был вкус вина, вкус желания. Она не думала, что кто-то может хотеть ее так, что она ощутит этот вкус желания.

Слезы жгли ей глаза. Элиза притянула его ближе, чтобы он не смог разглядеть, как действовал на нее его поцелуй.

Их языки то сплетались, то расходились в роскошном танце распутного поцелуя. Это и есть вкус желания? Как же остро она его чувствует!

«Лгунья», — шептала ей совесть. Она обманывала его с каждым своим дыханием, не считая этого поцелуя. Ее страсть была настоящей, вожделение непритворным. Ах, если бы пелена обмана не висела между ними!..

Сердце гулко стучало, волны тепла расходились по всему телу. Она, наверное, влюбилась.

Она определенно влюбилась в Уиклиффа!

Он потянул ее к себе на колено. Ее юбки задрались до талии, и герцог воспользовался этим.

Настоящий Буйный Уиклифф. Элиза тихо засмеялась и губами почувствовала его улыбку. Это была интимность. Как это прекрасно. Этот момент всегда будет принадлежать только им двоим.

Свет закатного солнца теперь едва теплился, быстро сменяясь темнотой. Ночной воздух холодил ее разгоряченную кожу. Его рубашка, уже расстегнутая, снята. И все же Элиза еще могла разглядеть его экзотическую татуировку.

Весь Лондон знал о татуировке, но она единственная прикасалась к извилистым линиям, знала их на ощупь. Подарок, который она будет хранить вечно. Элиза провела пальцем по черным линиям. Кожа была гладкая и горячая. Озорная улыбка заиграла на ее губах.

Подавляемое желание — опасная штука, расплывчато думал Уиклифф, и прикосновение Элизы открыло врата. Он не мог получить всего. Он жадно потянул ее к себе. Она тихо застонала.

Она нужна ему. Хорошо бы как можно глубже зарыться в нее. Его руки жадно изучали контуры ее тела: прогиб поясницы, округлость ягодиц, на которые он уже давно поглядывал с вожделением. Ее полная грудь так точно ложится в его ладони, что кажется преступлением ее отпустить.

У него давно не было женщины, и лишь теперь он сообразил, что, вернувшись в Англию, не заглянул ни в один лондонский бордель. И вообще не думал о женщинах, только об Элизе. Это так ошеломило его, что перехватило дыхание.

Целая вечность прошла с тех пор, как он был с такой женщиной, как она, — женщиной с проникновенным взглядом и озорными поцелуями. У него было такое чувство, будто его долго держали под водой и нужно глотнуть воздуха, иначе он умрет. Без Элизы — смерть.

Время шло. Наступила ночь. Он не сознавал, что произошло, но это было так: он лежит навзничь на крыше, глядя на лежащую на нем Элизу, луну и бледные звезды.

Его мужское естество пульсировало от желания. И Элиза, эта искусительница, медленно двигалась над ним. Он застонал.

— Кажется, я что-то говорил о мягкой постели… — Теперь Уиклифф явственно видел: он, Элиза, мягкий, уютный пуховик…

— Моя постель ближе, — озорно пробормотала она. И тут же отпрянула. — Господи, какая дерзость с моей стороны.

Темные волосы рассыпались у нее по плечам. Губы опухли от его поцелуев. Вот как должен выглядеть женский рот, подумал он, а не как накрашенные губы Алтеи. Эта мысль вернула его к реальности.

— Элиза, думаю, вы уже заметили, что я не образец благопристойности, — со слабой улыбкой произнес он.

— Я слышала сплетни на этот счет, — дерзко ответила она.

— Но я должен жениться на леди Шакли.

Глава 28. Почему герцог должен жениться на гарпии ада

По-прежнему на крыше

Вот оно, он сказал это. И в самый неподходящий момент. В последний возможный миг, прежде чем кровь Буйных Уиклиффов взяла в нем верх и он едва не овладел горничной на крыше. Теперь он вслух высказал то, что терзало его днем и ночью. Если раньше он с неохотой принял на себя ответственность, сопутствующую титулу, то теперь познал, что такое настоящее нежелание, даже отвращение к предстоящему исполнению своего долга. Ибо теперь не долг герцога взывал к нему, а долг мужчины.