Подозреваются все (вариант перевода Фантом Пресс) - Иоанна Хмелевская

— Потревожить помои могли и раньше, ведь неизвестно, когда именно заперли дверь.

— Ну, не знаю… тогда вряд ли в вазоне развелось бы столько мошек. Многие улетели бы… Не знаю, с какой скоростью они размножаются.

— Оставим помои, мы этим займемся позже. Сейчас предположим, что убийца вынул ключ из ящика стола. Что он делает потом?

— Потом выбирает подходящий момент… Нет, сначала звонит по телефону.

Стараясь сосредоточиться, я напряженно смотрела на прокурора. Он тоже напряженно смотрел на меня, стараясь представить действия преступника, затем вроде бы позабыл о преступнике и смотрел просто так, но тут же одернул себя и опять сосредоточился на преступнике.

— О чем вы думаете, пани Иоанна?

— Телефон зазвонил в двенадцать пятнадцать. Задушили Тадеуша самое раннее через пятнадцать минут. Что это может означать?

— Это может означать, что убийца говорил с ним целых пятнадцать минут.

— Вот это мне и не нравится. Очень рискованно. На целых пятнадцать минут убийца скрывается с глаз сослуживцев и сразу после этого совершает убийство. Верх неосторожности!

— Мы не можем исключить верха неосторожности. Каждое преступление само по себе уже представляет рискованное предприятие. Действительно, разумнее предположить, что звонил ему один человек, а убил другой. Мы немного позже вернемся к этому моменту, а пока не отвлекайтесь, пожалуйста. Итак, преступник позвонил, поговорил, давайте займемся самим убийством.

— Ладно, займемся. Преступник выбирает момент, когда в прихожей никого нет. Если бы это была Ядвига, для нее достаточно отсутствия Веси. Мы знаем, что Веся полдня проторчала в средней комнате, тем самым весьма облегчив преступнику его задачу. Ну вот, дождался, в прихожей никого нет. Он входит в конференц-зал и запирает дверь на ключ.

— Ну сами подумайте, что вы такое говорите, пани Иоанна! Представьте себя на месте жертвы. Разве вас не удивило бы, если кто-то, войдя к вам в комнату, запер бы дверь на ключ?

— Удивило бы, ну и что? Во-первых, только одну дверь, а во-вторых, даже удивившись, я не умчалась бы вон из комнаты с криком ужаса, а подождала, что он еще сделает. И тут он мог спокойно пристукнуть меня дыроколом.

— Предварительно вежливо попросив повернуться к нему спиной?

— О господи, опять вы не знаете очень важной вещи! Со мной такой номер не прошел бы, но с Тадеушем… Из окна нашего конференц-зала открываемая прекрасный вид на окно поликлиники, где работает поразительной красоты медсестра. Ни один мужик в нашей мастерской не усидит спокойно, если кто-нибудь крикнет: «О, вон красотка Зося в окошке!»

— Вот как? — явно заинтересовался прокурор. — И что же, она действительно так хороша?

— Еще как хороша! — с жаром подтвердила я. — Рост метр семьдесят, фигура статная, сама черноволосая, ну вылитая Юнона!

— А-а… — разочарованно произнес прокурор, сразу теряя интерес к медсестре. — Юнона отпадает.

— Не в вашем вкусе? Возможно, но уверена, вы бы тоже глаз не отвели. А Тадеуш так просто с ума сходил.

— Что ж, очень правдоподобная версия… Видите, как полезно с вами беседовать, интересно, какие еще открытия меня ждут? Надо будет проверить, не заметил ли кто-нибудь из поликлиники чего интересного в вашем конференц-зале.

— Исключено, ведь окно поликлиники намного ниже нашего, от нас прекрасно видно, что делается у них в помещении, а от них ничего не видать, разве что кто-нибудь выглянет из нашего окна.

— Вернемся к моменту убийства. Тадеуш Столярек не испугался, когда при нем убийца запер дверь, повернулся к окну, чтобы полюбоваться медсестрой, и получил удар дыроколом по голове. Упал. Что теперь делает преступник?

— Теперь ему нужно поскорее отпереть дверь, ведущую в кабинет, и самому выйти из зала так, чтобы его никто не увидел. Двери не отпер. Или от волнения забыл, или ему помешали. Может, услышал, что в кабинет кто-то вошел, и не стал вставлять в замок ключ, чтобы не привлекать внимания?

Прокурор опять обратился к своим записям.

— Давайте по секундам проверим эти решающие пятнадцать минут. Что происходило между двенадцатью тридцатью и двенадцатью сорока пятью?

Я уткнулась в наш график.

Зенон был у себя в кабинете, это подтверждает Ирэна, входившая к нему. У него были Ольгерд с Моникой, которые сразу же вышли. Через минуту в кабинет вернулся Збигнев, и именно тогда он услышал голоса в конференц-зале. Зенон вышел. Збигнев вышел. Зенон вернулся. И тут в кабинет опять заглянула Ирэна, чтоб ей пусто было, как будто нарочно для подтверждения его алиби. По какому-то пустяковому делу заглянула. Збигнев из средней комнаты отправился к сантехникам. Сколько туда шел — не удалось уточнить окончательно, кое-какие расхождения в минутах остались. Ну и кретины мои коллеги, не могли такой малости запомнить! Одни утверждают — еще не кончился полонез, а другие — началась передача о ланолиновом мыле. Не могли слушать на одной волне, идиоты! Все это время Ядвиги нигде не было, то есть никто не знал, где именно она была в эти минуты. По ее собственным словам, сначала в туалете, а потом готовила себе чай. Янек вышел из нашей комнаты почти в тот самый момент, когда Збигнев входил к сантехникам. Рышард до этого выходил, Каспер пришел почти вслед за ним. Прямо какое-то вселенское переселение! Столько народу моталось по коридорам, как они там друг на друга не налетали?

Интересно, а как обстоят дела у прокурора? Я вопросительно посмотрела на него.

Прокурор ознакомил меня с их графиком.

Кабинет действительно какое-то время был пустым, но очень недолго. А потом там все время кто-то находился, так что у преступника и в самом деле не было возможности отпереть дверь. А вот когда он ее запер? Логично предположить — когда в кабинете никого не было. Вряд ли он случайно попал на такой момент…

— Значит, Зенон или Збигнев?

— Заведующего видела секретарша. Конечно, он мог бы пройти в зал из кабинета и так же вернуться, но не хотел рисковать, ведь кто-нибудь из сотрудников, находящихся в прихожей, мог засвидетельствовать, что за это время никто в кабинет не проходил. Значит, кто-то прошел прямо из зала, и это был бы конец. Нет, так он не мог поступить. Да и секретарша могла в любой момент войти по делу в кабинет и очень удивилась бы, обнаружив, что он пуст, — ведь мимо нее заведующий не проходил. А второй подозреваемый, главный инженер, тоже имел возможность, оставшись один, запереть дверь, выйти, увидеть, что в прихожей никого нет… Мог и ключ взять свободно в отличие от других сотрудников.

Ну вот, теперь он вцепился в Збышека. Что за человек! И я кинулась на помощь Збышеку.

— Я же уже вам говорила! Этот человек вне подозрений, официально вам заявляю еще раз!

— С чего вы это взяли? Какие у вас основания так утверждать?

— Я это знаю! Знаю совершенно точно! Вы мне не дали договорить, а я хотела сказать, что если он слышал, как в конференц-зале убийца говорил со своей жертвой, то, естественно, Збышек убийцей не мог быть!

— Да кто подтвердит, что он и в самом деле слышал? У вас есть доказательства? К тому же говорить могли совсем другие люди.

— Не знаю, о господи, какое это имеет значение? Головой ручаюсь, что Збышек не преступник! И учтите, на вас моя надежда. Сделайте что-нибудь, снимите с него подозрение, он невиновен! Найдите тряпку, которой протерли дырокол! Прижмите к стенке Зенона, что-то он крутит с ключом! Да сделайте же что-нибудь!

— Уж очень горячо защищаете вы нашего главного подозреваемого! — насмешливо заметил прокурор.

— Потому что он единственный порядочный человек в нашей конторе! И он не совершал преступления, я это точно знаю! Боже милостивый, неужели мне придется в конце концов самой взяться за это проклятое расследование?

— Счастливчик этот ваш главный! Вон как женщина за него ратует!

— Перестаньте меня дразнить!

Гнев плохой советчик. Потеряв способность рассуждать хладнокровно, я принялась сыпать подозрения на всех сотрудников нашей мастерской, в том числе на тех, которые априори считались вне подозрений. Не помня себя, выдумывала несусветные глупости, лишь бы от Збышека отвести подозрения. Естественно, тем самым добилась прямо противоположного. Не теряя хладнокровия, все с той же ядовитой улыбочкой прокурор без труда разбивал мои аргументы, выдвигая против Збышека все новые обвинения.

— Не иначе как вас с этим человеком связывает что-то личное, — с издевательской вежливостью заметил он, склонив голову набок и внимательно разглядывая меня, как какое-нибудь интересное насекомое.

Должно быть, я и в самом деле выглядела забавно — растрепанная, красная от ярости, с размазанным макияжем, изрекающая одну глупость за другой, ибо в таком состоянии просто неспособна трезво мыслить. Я уже открыла рот, чтобы ответить на гнусные инсинуации коротким и очень выразительным словечком, но сдержалась, зато выпалила Збышекову тайну: