Столица Сибири 2029. Берег монстров - Андрей Орлов

– Откуда же их столько, Карнаш… Ну, что ты молчишь? Объясни этим людям, что мы не рассматриваем обращения граждан…

Среди умученных, хотя и нормальных лиц, мелькали деформированные, изуродованные, зачастую лишенные основных человеческих примет – глаз, ушей, носа. Поднялся мужчина с вмявшимся черепом и гигантским «защечным мешком», свисающим с физиономии, словно дряблая женская грудь. Левый глаз у него отсутствовал, а правый находился явно не в своей тарелке. Зевнула и почесалась «интересная» особа, у которой вместо ушей были жалкие волдыри с отверстиями, а между толстыми пальцами на руках красовались перепонки. Еще одна «красавица подземелья» с землистым, предельно вытянутым лицом, но удивительно красивыми глазами – она была одета в длинные мешковатые юбки и зимний пуховик когда-то красного цвета – вкрадчиво приблизилась и зашептала мне на ухо, что может доставить самое райское на земле наслаждение, которое я никогда не забуду. Она шептала, что готова доставлять мне его постоянно, пока у кого-то из нас не отсохнут соответствующие части тела – и всего лишь за пустяк с моей стороны: немного еды и позволение находиться рядом, в особенности с моим автоматом. В голосе женщины звучали бархатистые чарующие нотки, в красивых глазах застыла извечная бабья тоска. Она тянулась к моей руке, чтобы погладить ее – совершенно не смущаясь присутствия Ольги. Я смущенно бормотал, что еда у нас кончилась, и ничем полезным я быть не могу. «И вообще его женщины не интересуют», – хмыкала в кулачок Ольга.

– Ой, не могу, – возмущалась она, когда я вырвался из плена удивительных глаз. – Проституция Российской Федерации, блин, просьба любить и жаловать. Какие мы нарядные и раскрепощенные…

Вскоре эти люди уверились, что у нас действительно не осталось еды. Они теряли к нам интерес, разбредались по углам. Враждебного отношения я не заметил. Эти люди хотели только есть. Ничего другого их в жизни не интересовало. Им было абсолютно безразлично, кто появляется в их компании и кто ее покидает. Многие из них давно махнули на себя рукой, жили лишь ожиданием смерти. Мы отыскали свободный уголок между изгибами холодных труб. Здесь валялось какое-то тряпье. Я застелил его сверху распахнутой фуфайкой. Ольга свернулась калачиком, потянулась ко мне. Я поцеловал ее в щеку, известив, что хочу еще пройтись, вернусь через двадцать минут. Часы показывали без малого час ночи, большинство страдальцев уже спало. Ворочались тела, укутанные рубищем. Кто-то монотонно матерился, сокрушаясь, что не может умереть. А руки на себя накладывать – смертный грех, придется терпеть. Но ничего, уже не за горами тот долгожданный день…

Местного предводителя я нашел в закутке за засыпанной аппаратной. Абсолютно седой мужчина в телогрейке нервно прохаживался между самодельными нарами и утлым раскладным столиком. Он еще не исхудал, как большинство подопечных, хотя и не сказать, что выглядел атлетом. Серое лицо изрезали глубокие морщины.

– Пойми, Борис, – с хрипотцой внушал «отец нации» унылому рябому типу. Тот слушал стоя, с опущенной головой, – ну, нет другого выхода, такой закон. Что нам делать с твоей Елизаветой – в санэпидемконтроль звонить? Отправить лечиться за границу? Заразилась твоя благоверная, хорошо, что успели поместить в карантинный бокс. Это конец, Борис. Она со дня на день в зомби превратится. А ты к ней ходишь и тоже подхватишь инфекцию. Хочешь, чтобы все от нее свалились? Извини, друг, доступ к «телу» закрыт. Мы все понимаем, скорбим вместе с тобой, твоя Елизавета была доброй покладистой женщиной, нам будет ее не хватать… В общем, завтра команда Латышевского сделает то, что должна. Прости, дружище, это необходимо. Не ходи к ней больше. Тебя все равно не пустят.

По глазам потенциального вдовца текли слезы. Он все понимал. Пошатываясь, он сгинул во тьму. Предводитель плюхнулся за стол, открыл тетрадь с обмусоленными корочками, послюнявил карандаш и на нескольких страницах что-то вычеркнул.

– Вот так и доживаем. Осталось их девяносто четыре… – резюмировал он со вздохом, пожимая мне руку и всматриваясь в мое лицо. – Жалко Бориса, но что поделать? На собственной шкуре знаю, что это такое. Моя жена скончалась полгода назад. Подхватила инфекцию на свежем воздухе. Хоть не выходи из этого подземелья… Гусак Алексей Захарович, – представился предводитель. Я тоже представился. – Тезка, значит, ну, что ж, хорошо… – он оценивающе обозрел мое еще не исхудавшее туловище. – В армии, похоже, служили, Алексей, выживать умеете. Вы же не с неба сюда свалились?

Я поведал, что считал нужным. Он внимательно слушал, покачивал головой. На слове «Академгородок» его глаза выбрались из запавших глазниц, сделались большими и удивленными.

– Глупости, Алексей, – передернул он плечами. – Безнадежная затея. Мне жалко вашего пацана, но прогулка в Академгородок… Далеко. И слухи разные о дальних землях гуляют. Назад вы не вернетесь. На вашем месте я смирился бы с потерей. Может, останетесь? – спросил он с надеждой. – До зарезу нужны такие люди, как вы. Полторы калеки осталось в подчинении… Жалко, – опечалился Гусак, когда я вежливо отклонил «заманчивое» предложение. – Не бережете вы себя…

– Может, знаете дорогу, Алексей Захарович? – спросил я. – Или люди ваши знают?

– Да нечего тут знать, – отмахнулся Гусак. – Напрямую вне трассы, конечно, не пройдете – там горы выросли, все окрестности ТЭЦ-5 и Ключ-Камышенского плато – загадочная горная страна. Как ни верти, только Большевичка и Бердское шоссе. Два варианта. Первый – по Каменской магистрали через автовокзал. Но это опасно, вы даже до Южной площади не дойдете. Сильвестра, я слышал, угомонили еще осенью, но свято место пусто не бывает, там сейчас каннибалы промышляют. У этой публики тоже дела не ахти, – Гусак вздохнул, словно и себя причислял к этому гордому племени. – Человечество вымерло почти полностью, есть им нечего, друг дружку жрать приходится… Вторая дорога вам больше подойдет. Метрах в трехстах по Каменской магистрали начинается глубокий разлом. Он тянется до улицы Кирова. Бандитов и каннибалов там не встретите – им нечем поживиться в том районе, а вот за прочих божьих тварей ничего не скажу…

– Спасибо, Алексей Захарович, – искренне поблагодарил я. – Вы нам очень помогли.

– Да в чем помог-то? – отмахнулся предводитель. – Попасть в могилу раньше времени помог?

Подошел сутулый бородач с автоматом за спиной, начал что-то нашептывать Гусаку на ухо. Тот понятливо кивал, искоса поглядывая в мою сторону. Бородач испарился. Взгляд Алексея Захаровича потеплел.

– Доложили, что вы накормили наших людей. Благодарствую, Алексей. Понимаю, что всю толпу шестью хлебами не накормите, но хоть за это спасибо… В общем, ночуйте у нас, располагайтесь. Если передумаете лезть в могилу, будем рады пополнению. А если нет, то вас выпустят через южный вход, я распоряжусь. Это там, – он махнул куда-то в темноту.

– Кем вы были в мирное время, Алексей Захарович? – поинтересовался я перед уходом.

Он как-то зябко поводил плечами, вымученно рассмеялся.

– Не поверите, Алексей. Муниципальным депутатом, – рука отправилась в карман (за депутатским мандатом?), но передумала. – Попутно работал директором завода электровакуумной аппаратуры. Считался молодым и перспективным. Давно это было, черт возьми…

По пути назад меня перехватили. Окликнули по имени. Приподнялся мужчина с заплывшим лицом и выпадающими волосами. Я с трудом его узнал. Парня звали Иван. В бытность мою обитателем колонии в Оби он на пару с братом Марио держал заведение, где любили столоваться гвардейцы полковника Гнатюка и сам полковник. Пришлось остановиться, поговорить с человеком. Лучше бы я не слышал эту грустную историю! Но я ведь не знал, что случилось с колонией. Я сбежал из нее десять месяцев назад, опасаясь страшной мести полковника (он с некоторых пор крепко стоял на рогах). К Оби подкрадывались полчища зараженных, их с потерями отгоняли, но они просачивались сквозь подземные коммуникации, настырно рыли норы… И через неделю после моего исчезновения вновь прорвало фурункул! Твари ударили внезапно, словно фонтан вырвался из-под земли. Откуда их столько взялось? Не меньше тысячи оголодавших «мертвяков» набросились на людей, смяли позиции военных, распотрошили все дома. Половину удалось перестрелять, но остановить эту лавину было невозможно. Иван лично видел, как негодующему полковнику озверевший монстр отгрыз голову. Уцелевшие люди – примерно сотни полторы – отступили в гарнизонный клуб, где и забаррикадировались. Людей с оружием там оказалось совсем немного. Боеприпасы подошли к концу. Орда зараженных (непрерывно получающая из-под земли подкрепление!) осадила «очаг культуры». Двери уже выламывали. Кто-то бросил клич: люди, мы же не хотим, чтобы нас сожрали заживо? В общем… вынесли на рассмотрение идею массового самоубийства. На этом месте рассказа у меня волосы встали дыбом. Люди умоляли горстку уцелевших автоматчиков расстрелять их. Те были бледные как мел, но стреляли, валили людей пачками. Потом в себя… Иван и его брат Марио имели при себе пистолет. С двумя патронами. Прощание вышло каким-то скомканным. Рыдали друг у друга в объятиях, а двери уже трещали, лезла озверевшая толпа. Марио выстрелил в Ивана, потом в себя. Но в Ивана он фактически промазал – пуля царапнула висок. От боли Иван лишился сознания, кровь залила лицо. Он очнулся, когда неподалеку хлопнула граната – кто-то из автоматчиков предпочел забрать с собой десяток тварей. В полу образовалась яма, в общей сумятице Иван туда и провалился. Практически двое суток он лежал в этой дыре, а когда выбрался, все уже кончилось. Колония опустела. Остались обглоданные кости. Горели «стратегические» запасы горючего в цистернах. Зараженные ушли. Потрясенный Иван побрел в город – куда еще идти?