Волчья ягода - Анна Данилова

– Иди домой, отдохни… Я тебе позвоню, если что…

В это время Ромих разговаривал с врачом. Это приехал приглашенный специально для Берты психиатр, светило в своей области, Валентин Николаевич Журавлев.

Пока Ромих сбивчиво объяснял ему, что произошло с его женой, бормотал, краснея, про бункер, пытки и прочее, Журавлев внимательно смотрел на самого Ромиха. По виду психиатра нетрудно было догадаться, что он не верит ни единому слову.

– Вы хотите сказать, молодой человек, – говорил Валентин Николаевич, разглядывая ногти на руках, – что на улице Воровского, в самом центре Москвы пытают молодых женщин? Вы извините меня, конечно, но я не могу в это поверить… Мне необходимо осмотреть вашу жену, побеседовать с нею… Быть может, у нее послеродовая психическая травма или что-то другое, но поверить в то, что вы мне рассказали, я пока не могу… Где она лежит?

Было одиннадцать часов вечера. В центре коридора за столиком, освещенным лампой, дежурила медсестра. Никого из врачей в этот час в терапевтическом отделении клиники не было. Ромиху насилу удалось выпытать у дежурной сестры, где врач и почему его нет в ординаторской. Он был зол, потому что заплатил и ей, и лечащему врачу хорошие деньги, лишь бы за Бертой был достойный уход. И теперь, когда наступила ночь и он больше всего боялся оставаться наедине с больной, поскольку чувствовал всю свою беспомощность перед ее тяжелым психическим и физическим состоянием, отсутствие врача сильно нервировало его и вызывало раздражение. Кроме того, его совершенно выбил из равновесия приезд Журавлева, который должен был явиться в клинику к Берте только завтра утром, к десяти. Что побудило этого солидного господина притащиться в клинику ночью, он не понимал. Ведь деньги психиатру он вручил авансом, ДО осмотра больной.

Журавлев скрылся за дверью палаты, в которой лежала Берта, и спустя минуту оттуда раздался душераздирающий крик.

Ромих, бледный как бумага, кинулся вслед за психиатром…

– Вы арестованы по подозрению в убийстве вашего друга, Храмова Виктора Александровича и его соседки Доры Леонидовны Смоковниковой…

Татьяна смотрела на следователя широко раскрытыми глазами и, прекрасно понимая, что с ней не шутят, что ее действительно обвиняют в убийстве Вика, хотела рассмеяться ему в лицо. Или сказать что-нибудь смешное, чтобы они вместе посмеялись. До чего же нелепо звучали все эти обвинения! Чтобы она и убила Вика?!

– Но я никого не убивала… Вы что… Как можно обвинять человека, который ни в чем не виноват?

– А вот в этом-то мы и попытаемся разобраться. Но пока что, Татьяна Васильевна, мы вынуждены вас задержать…

Кабинет следователя был теплый и уютный, а вот сам следователь прокуратуры, Владимир Борисович Захаров, показался Тане холодным и бесстрастным. Ни живого огонька в его глазах, ни тепла в голосе. Мрачный тип, прокуренный, прокопченный, прожженный… Черный свитер, черные брюки, грязные ботинки…

– Вы хотите посадить меня в тюрьму? Я там умру от несправедливости и грязи. Вы не должны так поступать. Докажите сначала, что я убила, а потом и сажайте. И вообще… у меня есть деньги, пригласите моего адвоката. Его зовут…

– Ваши соседи в один голос утверждают, что за пару дней до убийства вы поссорились с Виктором, что вы кричали на него и обвиняли в измене. Все это происходило в подъезде, и свидетелей вашей ссоры довольно много. Вы кричали, что убьете его, что не потерпите «такого свинского» отношения к себе… Вот видите, – Владимир Борисович водил желтым пальцем по листу с письменными показаниями гражданки Дубининой – Таниной соседки, – слово в слово… Кроме того, в вашей квартире найдено неотправленное письмо, адресованное Храмову, в котором вы угрожаете ему неприятностями, если он не перестанет встречаться с другими женщинами. Вы пишете, что поскольку он собрался на вас жениться, то должен вести себя достойным образом… Объясните, пожалуйста, о каких неприятностях шла речь?

Она пожала плечами.

– Неприятности начались уже давно… И письмо написано давно. У него была женщина, я ревновала, обычные дела… Неприятности… Конечно, я немножко шантажировала его тем, что расскажу кому надо о том, кто бывает в его клубе или казино, не знаю даже, как правильно назвать… У него ТАМ встречались люди, которые НЕ ДОЛЖНЫ были встречаться.

– Что это значит?

– А то, что это связано с политикой, с интригами… Не все, поймите, афишируют свою дружбу с мафиози. За глаза они готовы поклясться в ненависти друг к другу, а у Вика в клубе пьют за одним столом и строят совместные коммерческие и политические планы… Это игра. Большая игра, которая забавляла Вика. Но его не могли убить. Он был слишком полезен всем, чтобы его убивать. Я не верю вам… И если его кто и убил, то это сделали ваши люди, а меня вы вызвали к себе и арестовали, чтобы выпытать у меня, ЧТО ИМЕННО я знаю об этом клубе, об играх… А я ничего не знаю. Мне это было неинтересно. Я любила Вика и до сих пор не могу поверить в то, что его нет… А как его убили? Где нашли? Что с ним, наконец, случилось?

Захаров смотрел на нее, такую красивую, молодую и смелую, и диву давался, с какой легкостью она разговаривает с ним на такую опасную тему. Она, конечно, НИЧЕГО не понимала. И адвоката у нее никакого нет, так, какой-нибудь знакомый юрист, одноклассник.

На Тане был тонкий красный свитер, рыжая вязаная юбка, на груди позвякивала толстая золотая цепочка с янтарными шариками. Она была совершенно из другого мира, и ничто на первый взгляд не связывало ее с миром, в котором жил Вик. Видимо, на этой-то почве у них и происходили раздоры.

– Давайте начистоту, Татьяна Васильевна…

– Да можно просто Таня, – предложила она, тем самым обезоруживая поддавшегося на ее непосредственность Захарова. – Это уж я вас буду называть по имени-отчеству…

– Хорошо, Таня. Скажите мне, пожалуйста, что вас связывало с Храмовым? Ведь вы знали, чем он занимался и в каком вращался обществе… Вы – ученый человек, биолог… зачем вам нужен был Храмов?

– Я любила его. Я его и сейчас люблю. Но моя беда в том, что его любила не только я. У него были и другие женщины… Вы не читали роман «Невыносимая легкость бытия»?.. Конечно, нет… Так вот, мужчина подчас изменяет просто так, от скуки, или, если хотите, это у вас, как спорт, как что-то необходимое, без чего невозможно прожить… Я могу увидеть его?

– Боюсь, что нет.

– Но почему?

– Да потому, Танечка, что ВАМ не стоит видеть то, что от него осталось. И если следствие докажет, что из пистолета стреляли вы, то уж голову ему отрезали не вы – это точно…

Она побледнела.

– Ущипните меня, пожалуйста… – она протянула руку и сама вдруг ущипнула следователя за руку. Тот даже подскочил.

– Вы что, рехнулись?

Она поднялась и, тряхнув головой, сложила руки на груди и закрыла глаза:

– Умоляю вас, отпустите меня… Я никого не убивала. И перестаньте рассказывать мне эту чушь про отрезанную голову… Перестаньте, слышите?! – Она закричала уже в голос.

– Это вы прекратите истерику и перестаньте орать, а не то я вызову охрану… Вашего дружка убили, отрезали ему голову и принесли ему же на квартиру, положили в кухне на большое блюдо… А тело сбросили в Москву-реку…

– Голову принесли домой? А почему в таком случае вы не схватили Анну?

– Анну? – Захаров весь напрягся, словно боясь пропустить сказанное Татьяной мимо ушей. – Какую такую Анну?

– Обыкновенную. Хватит придуриваться! Анну Рыженкову, его бывшую жену, которая вот уже несколько дней как живет в его квартире… Я-то сначала думала, что он застрял дома с какой-нибудь девицей, приехала, а дверь мне открыла Анна… Мы с ней даже познакомились… А когда вы нашли там голову?

– Это вы у меня спрашиваете?

– По-моему, в кабинете больше никого нет…

Он был поражен подобным поведением этой молодой женщины. И одновременно восхищен. Она с таким изяществом и непосредственностью балансировала на краю пропасти, выбалтывая совершенно невозможные и опасные для нее вещи, что, конечно, меньше всего вызывала подозрение в убийстве своего жениха.

– Послушайте, вы хотя бы думайте, что говорите, – сказал он ей, почему-то волнуясь за ее судьбу. – А то несете, ей-Богу, невесть что… Вы признаетесь, что были на квартире вашего жениха четырнадцатого октября во второй половине дня?

– Разумеется!

– Кого вы встретили в квартире?

– Вы что, глухой? Я же только что сказала, дверь мне открыла его бывшая жена, Анна Рыженкова!

– Но ведь она три года тому назад покинула страну и скрылась в неизвестном направлении!

– Да бросьте вы, честное слово. Как покинула, так и возвратилась…

Захаров почувствовал себя неуютно. Он сам лично побывал на квартире Храмова и, разумеется, видел вещи, принадлежащие женщине, но все соседи, которые хорошо знали Дору, а от нее, естественно, и Храмова, в один голос утверждали, что на его квартире бывала лишь одна женщина и зовут ее Татьяна. То же самое он услышал и от соседей самой Татьяны, живущих в ее подъезде. Их часто видели вместе – Храмова и Виноградову – как в ее доме, так и в его. А от Доры знали и то, что эта пара собиралась пожениться. Разумеется, обнаружив на квартире Виктора женскую пижаму, расчески, еще какие-то мелочи, Захаров подумал, что все это принадлежит Татьяне. И не ошибся. Разве мог он предположить, что пижамой, которая действительно была Татьяниной, какое-то время пользовалась бывшая жена Храмова – Анна?