Тульский край глазами очевидцев. Выпуск 2 - Александр Лепехин

Этот город расположен на одной из типичных российских возвышенностей. Въезд в город представляет собой крутой подъём, что не было для нас неожиданностью. В Венёве около 4000 жителей, выделяющиеся на холме одна или две церкви, деревянная тюрьма, грязные улицы и убогая почта. Всё окружено болотом и такой непроходимой грязью, что когда передвигаешься по ней, постоянно засасывает ноги. Здесь, как и в Зарайске, фундаменты домов выполнены из камня, а стены из оштукатуренного кирпича, чаще всего для строительства используется светло-жёлтый песчаник. Многие особняки выглядели когда-то весьма роскошно, украшенные пилястрами, верандами и балконами. Но теперь они в таком состоянии, что вокруг каждого окна обнажена кирпичная кладка, а крыши грозят обрушиться в любой момент. Поэтому мы советуем поклонникам русской архитектуры, которые судят о ней по столичному блеску, совершить путешествие, подобное нашему. Видимо, лет десять назад Венёв был таким же ярким, как Невский проспект.

При подъезде к Тульской губернии лес, который до этого постепенно редел, теперь предстал в виде отдельных участков, расположенных на большом удалении друг от друга. Дома, которые до сих пор были деревянные, теперь стали глиняными, а в некоторых местах плетёными. На каждом холме крутятся ветряные мельницы, которые нечасто встречаются близ Санкт-Петербурга, но достаточно многочисленны в окрестностях Нижнего Новгорода, да и по всей стране тоже.

Как мы поняли, поля были уже распаханы для следующего посева, но жатва, в основном, была завершена только наполовину.

Деревня Аниськино состоит из одной широкой улицы, на каждой стороне которой стоит по одному ряду домов. Единственное место для ночлега, которое мы смогли найти, было в примыкающем к почте бедном доме, где жила одинокая женщина. Грязная и шаткая внешняя лестница вела на чердак, размеры которого были примерно 7 на 8 футов, а в углу стояла жалкая соломенная кровать. Другое спальное место было на оштукатуренной печи, которое оказалось любимым местом для ночлега у местных жителей. Мы завтракали одним молоком в комнате, которая выходит на террасу место, где русские женщины даже в самых глухих деревнях проводят часы досуга. К нашему удивлению, среди дров мы нашли самовар, но было очень сомнительно: можно ли разводить в нём огонь, чтобы вскипятить воду. Теперь стало ясно, что полоса северных лесов закончилась. Добрая хозяйка, пытаясь сгладить различные недостатки, села на лавку рядом с нами, чтобы развлечь нас своим обществом. Однако, найдя наше веселье слишком вялым, она быстро заснула в течение нескольких минут. Когда мы её разбудили, чтобы заплатить деньги, она была в таком восторге от этого мелкого вознаграждения, что не смогла удержаться, бросилась на землю и стала касаться её своим лбом; сначала перед ногами того, кто заплатил, а потом перед всеми остальным.

Вскоре, покинув это место, мы проехали мимо небольшого лагеря цыган, который представлял собой пару ветхих повозок, стоявших распряжёнными в куче зелёного торфа, прямо посередине дороги. Встретить цыган можно в любом уголке Мира, и эти странные существа выглядят везде одинаково. Тёмные спутанные волосы и блестящие глаза, женский стон, протянутые и готовые пошалить детские руки, хмурый взгляд мужчин, лохмотья, сквернословие всё точно так же, как в цыганском таборе, стоящим рядом с Пондю-Гар[1] или где-нибудь ещё в Европе. Вокруг них меняются обычаи, династии и общественные нормы поведения, но этот таинственный народ остаётся таким же в любом королевстве и при любой погоде.

Но где же ослы? Цыганский табор без ослов выглядит каким-то неполным. Подивившись этому недостатку, мы установили интересный факт: в России нет ослов, по крайней мере в тех местах, где мы побывали.

Двигаясь дальше на юг, мы часто встречали цыган и в сельской местности, и на рынках больших городов и всегда восхищались неизменностью их быта. Цыган невозможно ни с кем спутать. Они встречаются почти во всех уголках Европы и всегда выделяются тёмными глазами, специфическим внешним видом и свирепым взглядом, в котором присутствует нечто такое, что внушает ужас ещё в раннем детстве и не забывается на протяжении всей жизни. В одном из городов русский господин, с которым мы ездили на рынок, спросил молодую цыганку, сможет ли она привести свой табор, чтобы спеть для нас. Предложение было принято с энтузиазмом, но по некоторым причинам выступление не состоялось. Создаётся впечатление, что цыгане считаются в России лучшими певцами. Когда в какой-нибудь семье случается праздник, они обычно приглашают компанию цыган, чтобы те спели перед присутствующими. Вышеупомянутое представление, несмотря на свою исключительную дикость, всё-таки очень красиво. Цыганское гадание за деньги процветает здесь, как и во всех других местах. Русские домохозяйки начинают беспокоится за свою домашнюю птицу, когда по-соседству появляется рваная палатка. Увы! Другая сторона их жизни (по крайней мере, столь ненавистная и до сих пор характерная в России) это их полная безнравственность и готовность заняться за деньги самыми отвратительными делами.

Недалеко от дороги, по которой мы сейчас проезжаем, находится небольшое озеро Ивановское, которое является истоком Дона. Эта река, известная в древности как Танаис, не является крупнейшей в России, но её имя остаётся самым известным, так как всегда ассоциируется с самыми могущественными племенами казаков, чья страна лежит на берегах Дона в его нижнем течении. От истока до впадения в Азовское море близ Черкасска река петляет на протяжении девятисот миль, но на ней такое медленное течение и так много отмелей, что судоходство во многих местах затруднено. С середины апреля до конца июня небольшие суда доплывают до Задонска, но в остальное время глубина воды у песчаных берегов составляет не более двух футов. Устье Дона так сильно занесено песком, что пройти там могут только плоскодонные лодки. У Воронежа русло пролегает среди плодородных холмов. Оттуда до Приволжской возвышенности левый берег Дона настолько низкий, что часто заливается водой и сильно заболочен, но правый берег очень высокий. В низовьях, на левой стороне расположена унылая степь, а на правой стороне меловые горы. Воды реки так сильно насыщены мелом и грязью, что опасны для питья неподготовленному человеку, но при этом здесь водятся большинство видов рыб, характерных для России. На Дону нет ни водопадов, ни водоворотов.

Наш переезд от Нижнего Новгорода до Южной дороги подходил к завершению. У нас были все причины гордиться собой, так как мы сделали это, проезжая не менее 70 вёрст в день и избежав повторного визита в Москву. Дорога также стала намного лучше, и лошади, ввиду малого количества путешественников, передвигались намного охотнее, чем во время долгих переездов. Почтовые лошади нигде так не хороши, как на южных дорогах, но найти сносную группу можно лишь от случая к случаю.

На большую одесскую дорогу мы вышли недалеко от Тулы, некогда богатого и процветающего города, который расположен в 348 милях от Нижнего и в 117 милях от Москвы (если считать по прямой). Город расположен на обоих берегах небольшой речки Упы. Широкая лощина равномерно заполнена домами вплоть до большой возвышенности, два гребня которой застроены очень богатыми усадьбами.

Мы прекрасно помнили красивое описание этого места, выполненное Доктором Кларком[2], он рисовал картины промышленно развитого города. Однако мы так и не нашли следов той суматошной жизни, которые он подробно и с таким восторгом описывал. Церквей было много, но «колокольный перезвон» мы так и не услышали, также как и «промышленный гул». Мы проехали через Кремль, но не увидели там ничего кроме осыпающихся стен и запущенной территории с несколькими никуда не годными сараями. Далее мы проехали по широкой улице и, не обнаруживая следов процветания, начали удивляться фантастичности рассказа знаменитого путешественника. Однако вскоре почерневшие фасады и пустые окна некоторых сгоревших домов напомнили нам о тех печальных событиях, благодаря которым в этом злополучном месте появились руины и разрушения. Во время недолгого царствования нынешнего императора в Туле дважды случались большие пожары. Город ещё не был восстановлен после первого, как в 1834 году случился второй, превративший половину тридцатитысячного населения Тулы в обитателей руин. В стране, где неизвестна такая вещь как страхование, подобные события мгновенно превращают обычных граждан в нищих.

Путешествуя по разным частям города, мы видели целые кварталы, превращённые в пепел, в которых не было ни одной сохранившейся стены. Там, где стояли каменные дома, можно было видеть целые улицы прекрасных особняков без крыш и окон, готовых обрушиться при первом ветре. Рынки, конторы, магазины, просто очень богатые и важные здания были разрушены. На окраинах кварталы расположены далеко друг от друга (более того, весь город расположен на удалении от реки Упы), перемежаясь с большими незастроенными пространствами, но и они пострадали наравне с центральными.