Оружейный остров - Амитав Гош

У меня будто гора свалилась с плеч. Я встал и потянулся, словно пробуждаясь от долгого сна. Желая запечатлеть этот момент, я сделал несколько снимков на телефон. Когда он предложил отправить их на сайт обмена фотографиями, добавив место съемки и дату, я без колебаний дал согласие.

Ветерок, принесший восхитительный аромат чеснока и оливкового масла, разбередил мой аппетит. Близилось время обеда, и я решил где-нибудь поесть.

Венецианское гетто состоит из двух частей: Нового (Getto Nuovo) и Старого (Getto Vecchio). Как и все в этом городе, отношения между ними предсказуемо запутанные: Новое гетто старше.

В Старое гетто вел узкий проулок, с обеих сторон окаймленный высокими домами. В одном из них шел ремонт – фасад укрывала решетка лесов, слышалось гулкое эхо молотков.

Леса занимали чуть не всю ширину переулка, оставив лишь тесный проход на одного человека. Я почти миновал эту зону, когда сверху донесся крик:

– Шабдхаан! Берегись!

Сработал инстинкт, я замер, и в следующую секунду передо мной грохнулся здоровенный шмат штукатурки. Не остановись я, он угодил бы точнехонько мне в голову. Меня затрясло от осознания: сделай я еще шаг – и был бы покойник.

Объятый ужасом, я онемело смотрел на цементное крошево под ногами, и до меня не сразу дошло, что остережение, спасшее мне жизнь, прозвучало на бенгали.

Но как такое возможно в венецианском гетто?

Я посмотрел вверх и на подмостях третьего этажа увидел смуглолицего рабочего в каске.

– Ты скинул эту фигню? – крикнул я на бангла.

Парень кивнул, в глазах его плескалась паника, он был ошарашен напрочь.

– А если б я не понял, чего ты там крикнул?

– Мааф корбен, простите, господин, – заикаясь, проговорил парень.

– Ты же меня чуть не убил!

– Я не нарочно… работаю недавно…

С лесов спустились другие рабочие. Окружив меня, они разом заговорили на бенгальском с бангладешским акцентом, прося прощенья, задабривая меня и понося виновника происшествия.

– Господин, вы же не заявите в полицию, нет? – умоляюще сказал один рабочий.

Все смолкли, ожидая моего ответа. В глазах этих людей застыла тревога, говорившая о том, что положение их крайне шатко – одно мое слово начальству, и жизни их будут разрушены.

– Нет, жаловаться я не буду, но…

Все облегченно вздохнули, а говоривший со мной рабочий подхватил меня под руку.

– Господин, вы весь дрожите, вам надо присесть, выпить чаю или кофе.

Проступника вытолкнули вперед, высокий худой парень виновато понурился. Рабочий двинул локтем ему под ребра:

– Давай отведи господина к тетушке Лубне. Она угостит его кофе, чтоб он пришел в себя.

Парень поднял голову, и я смог его рассмотреть. Вдруг глаза его округлились, он вздрогнул и отвернулся, а я наконец-то узнал эти опущенные уголки рта и пушистые ресницы.

Я уж хотел обратиться к нему по имени, но взгляд его молил о молчании.

Лишь когда мы отошли подальше и нас не могли услышать, я сказал:

– Рафи, никак ты?

Одет он был по-городскому – майка, джинсы, ветровка, кроссовки, но диковатость его никуда не делась.

– Я самый. – Он робко улыбнулся. – Хорошо, что при них вы ничего не сказали.

– Почему?

– Пришлось бы сознаться, что мы уже встречались в Индии. И еще много чего объяснять.

– Зачем?

– Понимаете, никто из рабочих не знает, что я из Индии, – помявшись, сказал Рафи. – Они думают, я бангладешец. Лучше, чтоб все так и осталось.

Мы шли по горбатому мосту, и у меня вдруг ослабли колени, словно от запоздалого шока. Я вспомнил грохот, с каким приземлился тот кусок штукатурки буквально в шаге от меня. Как будто я получил предостерегающее послание. Но от кого?

Внезапно вспомнился наш разговор с Типу о загадочном санскритском корне бху, означающем “существо”, “возникновение” и многое другое. Казалось, только производным от этого корня можно объяснить наше с Рафи пребывание в гетто: мы оба бхуты в значении тех существ, что одновременно связаны и разъединены в континууме времени, пространства и бытия.

Мне стало трудно дышать, и я, остановившись, привалился к перилам деревянного моста.

– Вам нехорошо? – спросил Рафи.

– Дай мне минутку отдышаться. Как-то много всего сразу… штукатурка… ты здесь… все это очень странно.

– Почему вы так говорите? – Рафи приподнял бровь. – Что уж такого странного встретить меня здесь?

– А разве не странно?

– Нет. Здесь я уже довольно давно. В чем странность-то?

Столь удивительное равнодушие заставило меня задаться вопросом, не слишком ли большое значение я придаю нашей встрече. Я посмотрел вдоль канала на крепостные стены гетто и неожиданно вспомнил слова Рафи о повторяющемся знаке, двух концентрических кругах, на фризе святилища.

– Помнишь, в день нашего знакомства ты говорил об острове внутри острова? А если я скажу, что здесь-то он и находится и тут побывал сам Бондуки Садагар?

Рафи пожал плечами:

– Ну и что, это же просто легенда. Мне-то какое дело? Здесь я работаю и не хочу потерять место.

Я видел, что он раздосадован, однако продолжил:

– Как поживает Типу? Что новенького?

У Рафи сверкнули глаза, лицо его затвердело.

– Почему вы спрашиваете меня? – сказал он раздраженно. – С чего вы взяли, будто я знаю, где он сейчас?

Взгляд его уведомил, что лучше не развивать эту тему.

– А тебя-то что сюда привело? Как ты оказался в Венеции?

Рафи отвернулся и резво зашагал дальше, бросив на ходу:

– История долгая, сейчас рассказывать некогда.

Сойдя с моста, мы ступили в лабиринт узких улочек. Я не представлял, где мы, но Рафи, похоже, прекрасно знал дорогу. Я еле поспевал за ним, когда он уверенно сворачивал то в один, то в другой проулок.

– Куда мы идем? – спросил я, запыхавшись.

– Мне велено отвести вас к тетушке Лубне. Вот к ней и направляемся.

– А кто она такая?

Рафи глянул через плечо:

– Бангладешка, здесь уже лет двадцать. Говорит по-итальянски и все такое.

– Почему ты называешь ее тетушкой? Она что, твоя родственница?

– Нет. Мы ее так называем, потому что она во всем нам помогает. Разъясняет наши законные права и прочее. Со всякой закавыкой мы обращаемся к ней.

Рафи остановился перед домом, в котором, видимо, разместилось небольшое транспортное агентство – приклеенное к оконному стеклу объявление извещало о дешевых авиарейсах в Дакку. Открыв дверь, он пропустил меня в тесное помещение, меблированное лишь компьютерным столом и парой стульев.

При виде нас женщина лет за сорок встала из-за стола. Она была в темной блузе и длинной юбке, голову ее