Я — особо опасный преступник - Лев Михайлович Тимофеев

дело, кажется, разворачивается. Я получил крупный заказ: полная сумка, и там еще полсотни книг. Мы хорошо заработаем… Смешно: я становлюсь модным переплетчиком… А здесь действительно нужно прибраться. Ведь я могу принимать на дому — так солиднее, чем по чужим квартирам, верно? Мне как-то не по возрасту, я все-таки известный советский журналист…

Она. В прошлом… в прошлом известный журналист, а ныне известный переплетчик.

Он. А тебе — сказать обязательно.

Она. Что же такого? Известный переплетчик, известный сапожник, известный портной… Кто ты будешь такой?

Он. В прошлом, но известный. «Тот самый?» Тот самый. И вдруг — здрасте: «Ножи точим, стекла вставляем, книги переплетаем!..» Лучше здесь принимать… Кого позовем?

Она. Кого позовем?

Он. Да… Ты говоришь, людей позвать стыдно.

Она. Никого я звать не хочу… А самим жить не противно?

Он. Как ты можешь сидеть с закрытыми окнами? День был такой душный, смотри, я все раскрыл, и никакого движения воздуха.

Она. Я все время мерзну.

Он. Мне нужно подвигаться, я должен быть в форме. (Делает несколько упражнений на шведской стенке.)

Она пытается поймать моль.

В доме полно моли. Опять что-нибудь сожрет.

Она. Это самец летает… Он просто летает, он не жрет… Дашка где-то вычитала: самец летает, а жрет самка… Самка не летает, она жрет… ма-аленький такой червячок, самочка, сидит іде-то и жрет… Самцы летают, а самки жрут.

Он. Ладно, делаем уборку и ремонт. Надо все перетрясти. Завтра встанем пораньше, зарядочку с гантелями, холодный душик…

Она. Ну понес, понес… Помолчи… Готова линия поведения, запланировал… И все планы, планы… и ничего этого не будет… целый год клеим.

Он. Вот странно, стоит мне нацелиться на какое-нибудь дело, как ты сразу встаешь на пути со своим вечным сомнением, со своим вечным нытьем. Я не пойму, мы как-то с тобой отдаляемся, что ли, друг от друга? Что происходит? Что я должен сказать, чтобы ты со мной согласилась?

Она. А ты не строй планы — как получится, так и будет.

Он. Да нет, зачем же — решено. Завтра клеим обои и приглашаем друзей. Пора изменить жизнь, а то нас моль сожрет. Я все время твержу: мы оторвались от людей, живем очень одиноко… Раньше — помнишь? Каждый вечер кто-нибудь заходил обязательно, благо — в центре живем… А теперь?.. Я вижу, тебе не хватает общения…

Она. Раньше заходили, было общее дело, общие разговоры. Теперь у всех свои дела. А у тебя дело какое?

Он. А может быть, сами пойдем куда-нибудь в гости? Плюнем на все и поедем завтра же… Или к себе позовем… Ну, скажем, пусть к нам придет наш старый друг Овсей Лисичкин, Севочка Лисичка… Ты чувствуешь, мое мышление как бы ритмизируется: пусть к нам придет наш старый друг Овсей Лисичка — как называется этот размер: та-та-та-та та-та-та-та та-та-та-та-та. Вот будет смеху, если я опять начну писать стихи.

Она. Севочку приведешь, когда я подохну. Понятно? Тебе много раз говорили, что Севочка — подонок… Как ты можешь? Меня от него тошнит. Хватит, что ты принес его отвратительный запах… Чем это он душится?

Он. Разве? А ведь он, и правда, меня тут на машине подбросил… Ну хорошо, хорошо, давай сами куда-нибудь двинемся. Мы должны жить по-новому. Ты посмотри на себя в зеркало: тебе нужно выйти отсюда, нужно в гости. В гостях ты всегда преображаешься, становишься живая, общительная, добрая. Пойдем куда-нибудь, а? Дети все равно у бабушки… Говори, куда пойдем. Нацелимся — и выполним. Ты реши, и мы пойдем. (Уходит в ванную.)

Она. У нас телефон отключили. (Как бы проверяя, берет телефонную трубку, но убеждается, что телефон до сих пор не работает). У нас телефон отключили!

Он (выглядывая из ванной). Что ты говоришь? Дай, пожалуйста, полотенце.

Она. Сам возьмешь.

Он (появляется в халате). Какая же ты злая: у тебя даже лицо изменилось, стало совсем чужое. (Проходит в другую комнату и появляется в спортивном костюме, делает несколько движений каратэ.) Принять душ — все равно, что заново родиться. После душа мне всегда хочется писать новую книгу… По рюмашке — и начнем жить заново…

Она. У нас телефон отключили.

Он. Когда отключили? Как? Ты с кем-нибудь разговаривала? Ты разговаривала — и отключили? Кто звонил? Когда ты узнала, что отключили?

Она. Я сначала тоже испугалась…

Он. Но ты же понимаешь, что значит — отключили телефон.

Она. У меня тоже сердце упало. А что? Что делают в этом случае? Ты знаешь, что в этом случае делают? Но нет, это мама звонила, а я трубку на кухне не положила — забыла. Зачем-то пришла сюда, а на кухне трубку оставила. Станция отключила — так бывает. Мама потом приходила, обещала дозвониться в бюро ремонта. Пока не включили.

Он. Ты понимаешь, что говоришь? Как можно забыть? Ну как можно забыть? Ну как можно забыть выключить свет, забыть выключить плиту, забыть телефонную трубку? Как? Как?! Ты какой-то враг в доме. Два года ты палец о палец не ударила, чтобы облегчить нашу жизнь… лежишь, лежишь… Забыла… Пойми, все это плохо кончится.

Она. Не кричи, пожалуйста, говори шепотом… Я целый день была совершенно больна… Утром, только ты ушел, явилась дашина учительница с каким-то обследованием — у меня сразу разболелась голова. Я ей улыбалась, говорила: у нас ремонт… выпроводила… А потом мама: она сегодня два раза приходила и пять раз звонила. Последний раз она позвонила и сказала, что у Танюши ангина. Я так расстроилась… Нам только этого сейчас не хватало.

Он. А я говорил, твоей маме детей отдавать нельзя — ни на три дня, ни даже на три часа.

Она. Напиши про это статью в «Комсомольскую правду».

Он. Я еще раз говорю…

Она. Да замолчи! Что же это за наказание такое! И ты еще требуешь третьего ребенка… Вот это видел?.. Ребенок заболел — спроси, не нужно ли чего, пожалей ее — она маленькая.

Он. Когда детей отдают в равнодушные руки…

Она. Ах, какой заголовок! Репортаж из зала суда.

Он. Нет, ты в последние дни совершенно невозможная. Это ведь не только сегодня… Ты что-то скрываешь от меня? Ты постоянно чем-то раздражена… Может быть, ты завела любовника, и я тебя раздражаю?.. Что бы я ни сказал, что бы я ни сделал, ты начинаешь вздорить… Вчера был скандал из-за разбитой чашки…