Загадочное дело Джека-Попрыгунчика - Марк Ходдер

Бёртон согнулся пополам, и его вырвало.

Оба — толстяк и рябой, — выругавшись, отпрянули назад.

Королевский агент, вспомнив о своей маскировке, ссутулился, вытер рот рукавом и вгляделся в месиво из порванных кишок и растерзанных органов. Глазами он проследил весь кровавый путь: раскинутые ноги, растерзанное бедро, отделенные от тканей кости, мокро блестевшие в тусклом свете, зиявшая страшной черной дырой грудная клетка. Среди лоскутьев пальто, рубашки и кожи остекленелые глаза Монтегю Пеннифорса слепо глядели сквозь туман на то неведомое, что уже не могли видеть.

— Это были собаки, — прошептал хныкающий голос.

Изможденный немолодой мужчина на деревянном протезе протиснулся вперед, на правой руке у него не хватало трех пальцев.

— Откуда ты, мистер? — спросил он на удивление мягко.

— Из Майл-Энда, — промямлил Бёртон.

— Тебе повезло; собаки не тронули тебя.

— Они не собаки. И они утащили мальчугана, — добавил он.

— Они всегда так делают. Ты иди домой, мы тут сами разберемся.

— Разберемся? Что ты хочешь этим сказать?

— Ну… надо убрать трупы… извини, если этот парень, — мужчина кивнул на тело Пеннифорса, — твой родственник.

— Куда убрать?

— Куда обычно.

Бёртон знал, что это означает: то, что осталось от Монти, сбросят в Темзу.

Он сжал руками голову.

Сколько смертей на его совести?! Лейтенант Строян в Бербере, Спик, который наверняка уже умер, и вот теперь Монтегю Пеннифорс.

Ему стало горько до одурения. Зачем он сюда поперся? Зачем взял с собой Монти? Что теперь делать? Он даже не может вызвать полицию или гробовщика, чтобы собрать то, что осталось от Монти. Как бы он ни желал достойно похоронить несчастного кэбби, он не в состоянии вывезти труп из Котла, не вызвав подозрений, а если его разоблачат, он сам закончит там же, где и Монти, — в Темзе.

Голову разрывала дикая боль. Он провел рукой по волосам — так и есть, свежая кровь.

Бёртон опустил руку и сжал ее так, что ногти вонзились в ладонь. А что это у него в другой руке? Записка, которую дал Файндли?

Нет, какой Файндли, откуда он здесь? А кто тогда?

Он выждал, пока толстяк, рябой и человек на деревянном протезе отошли подальше, незаметно развернул бумажку и прочел: «Mes у eux discernent mieux les choses que la plupart ici. Je vois a travers votre masque. Rencontrez moi vers la Thames, an bout de Mews Street dans moins dune heure».[11]

Он сунул записку в карман и подошел к мужчине с протезом.

— Эй, приятель, мне надо на Мьюз-стрит. Где это?

— А ты чего там забыл? — удивился тот, и его слезящиеся глаза подозрительно оглядели Бёртона с ног до головы.

— Дело там у меня, усек?! — с вызовом ответил Бёртон.

— Ну-ну, кореш, не лезь в бутылку. Пойдешь по этому переулку до реки, потом повернешь направо. Дальше дуй вдоль берега, пока не увидишь ломбард. Это как раз угол Мьюз-стрит. А ты… того… дойдешь? Ты знаешь, что твой ствол сперли?

— Да, чертовы ворюги. Ничего, как-нибудь доберусь. А там меня братан ждет, я и так задержался часов на пять.

— В пивнухе, что ли?

— Ну.

— Жаль твоего приятеля, или кто он тебе. Гребаные собаки!

Бёртон мысленно простился с кровавым Ист-Эндом и, шаркая ногами, побрел по туманному переулку туда, куда ему указал человек с протезом. Каждый его шаг как будто натягивал незримую нить между ним и Пеннифорсом; она натягивалась все сильнее, но не рвалась. Он знал, что, как и в случае со Строяном и Спиком, эта нить затягивалась вокруг его сердца, чтобы сжимать его в этой удавке всю оставшуюся жизнь. Только сейчас он понял: за назначение королевским агентом ему придется заплатить страшную цену.

Тесный, почти не освещенный переулок, изгибаясь, спускался к реке. Бёртон шел ощупью, шаря пальцами правой руки по стене и доверяя только осязанию. Несколько раз он наткнулся на лежащие ничком тела. Некоторые бродяги ругались, когда он спотыкался о них, другие, вдрызг пьяные, только стонали, а большинство вообще не реагировали.

Во рту было кисло от рвоты, пива и джина. Ядовитый смог жег глаза и ноздри. Хотелось вернуться домой и забыть эту гибельную экспедицию. А еще лучше — забыть все гибельные экспедиции.

«Женись на своей любовнице, Бёртон. Остепенись. Стань консулом в Фернандо-По, в Бразилии, в Дамаске, в любой долбаной дыре, куда тебя засунут».

Бёртон не заметил, как перед ним вырос какой-то тип со словами «Эй, давай деньги, а то хуже будет!». Ничуть не удивившись, не ответив и даже не сбавив шага, Бёртон изо всех сил ударил негодяя в живот, тот перегнулся пополам и затих на земле в позе эмбриона.

Каждые несколько метров, когда переулок пересекался с другими такими же, стена исчезала из-под руки. Какое-то время Бёртон вслепую шел вперед, пока не натыкался на противоположный угол. Наконец, вместо очередного угла, он нащупал ограду возле дороги и по усилившейся вони понял, что пересек Темз-Сайд-роуд и выбрался на берег реки. Вернувшись на другую сторону улицы, он нащупал стену и поплелся на восток.

Пока он продирался сквозь едкий туман, ядовитые испарения проникали в его кожу через все поры, мозгу жутко не хватало кислорода, и он отказывался работать. Бёртон чувствовал себя так же, как в Африке, во время малярийной горячки. Ему казалось, что его плоть разделилась надвое, что в нем живут две враждующие личности, которые остервенело сражаются друг с другом, и ни одна не собирается уступать.

Полем боя для этих противоборствующих сил стала гибель Пеннифорса, — Бёртон это понимал. Всеохватывающее чувство вины сражалось внутри него с неистовой жаждой мести; импульсивное желание отказаться от роли секретного агента боролось с решимостью найти вервольфов, выяснить, с какой целью они похищают детей, и положить этому конец во что бы то ни стало.

— Месье, — свистящим шепотом произнес кто-то в дверном проеме.

Бёртон остановился, пытаясь справиться с внезапным головокружением. Приглядевшись, он различил фигуру, съежившуюся в прямоугольнике среди густых теней.

— Месье! — повторился шепот.

— Доре? — тихо спросил Бёртон.

— Oui, Monsieu.[12]

Бёртон подошел к двери и спросил по-французски:

— Как вы меня узнали?

— Па! Неужели вы думаете, что можете обмануть глаз художника мазком театрального грима и париком? Я видел ваше фото в газете, месье Бёртон. Я не мог ошибиться: глубоко посаженные глаза, жесткий рот, выпирающие скулы. У вас чело бога и челюсть дьявола!

Бёртон фыркнул:

— Что вы здесь делаете, Доре? Ист-Энд — не место для француза.

— Я не просто француз, я художник.