Современная демократия и альтернатива Троцкого: от кризиса к гармонии - Михаил Диченко

Таким образом, праславянская азбука представляет собой Послание – совокупность кодирующих фраз, позволяющих каждому звуку языковой системы придать однозначное графическое соответствие, то есть букву. При этом системы начертания букв для передачи одной и той же звуковой системы могут быть разными, например, кириллица = глаголица для праславянского языка, кириллица = латиница для современного сербохорватского языка, известные из истории три равноправные системы средневекового грузинского письма и т. п.

А теперь прочитаем Послание, содержащееся в праславянской азбуке. Рассмотрим три первые буквы азбуки – Аз, Буки, Веди.

Азъ – «я».

Буки (букы) – «буквы, письмена».

Веди (веде) – «познал», совершенное прошедшее время от «ведити» – знать, ведать.

Итак, далее прочитав древнеславянскую азбуку, получаем следующий осмысленный текст:

«Я знаю буквы: Письмо – это достояние.

Трудитесь усердно, земляне,

как подобает разумным людям —

постигайте мироздание!

Несите слово убежденно —

Знание – дар Божий!

Дерзайте, вникайте, чтобы

Сущего свет постичь!»

Примечательно, что архиепископ Новгородский Геннадий в конце XV века ратовал за просвещение русского духовенства, сетуя, что «…не можем добыть, кто бы горазд грамоте… кого бы избрати на поповство… он ничего не умеет, только то бредет по книге, а церковного настатия ничего не знает…».

При этом из цитируемого отзыва архиепископа ясно, что речь идет о грамотных русских людях, представленных Геннадию для экзамена на предмет пригодности к церковному богослужению, но не знающих при этом церковнославянского языка!

«В отличие от Западной Европы на Руси было много грамотных, так как религиозные книги на понятном славянском языке были доступны читателям; а на Западе для тех же целей требовалось знание латинского языка».[91]

Иными словами, гражданской русской письменностью владели гораздо больше людей, чем церковнославянской (созданной Кириллом и Мефодием). Большинство русских людей до начала XVII века и прихода к власти Романовых были грамотными – в частности, все казачество. А затем «тишайший» царь Алексей Михайлович Романов истребил поголовно грамотных староверов. При нем же и его сыне Федоре уничтожены разрядные книги и почти все подлинные документы, касавшиеся истории доромановской Руси. Именно Алексей Михайлович окончательно закрепостил большинство населения, чем и сделал его неграмотным к началу XVIII в., так что Петру I пришлось приглашать иноземных учителей. После смерти Петра во времена бироновщины Миллеры-Байеры-Шлецеры и начали писать «древнерусскую» историю на западноевропейский лад.

В житии Кирилла добросовестный летописец прямо описал, что прежде чем создать церковнославянскую грамоту и перевести на нее Евангелие, Кирилл, который в течение длительного времени заведовал библиотекой Константинопольского университета, много путешествовал по миру, – познакомился с русскими письменами, научился читать их, различать гласные и согласные. На Юге (а Кирилл из Византии) часто писали одними согласными, совершая при чтении «огласовку». Одними согласными, например, написан оригинал Библии.

«Согласно новым исследованиям, по всей видимости, уцелели только доли процента былого книжного богатства Руси XI–XII вв., потому что в древних городах свирепствовали пожары, возникавшие то по неосторожности обывателей, то при междоусобных войнах, но немало поработали и иноземцы».

В 1224 г. немцы сожгли Юрьев. В 1382 г. при нашествии Тохтамыша на Москву кремлевские церкви были полны «до строп», т. е. доверху, книгами и иконами. Все сгорело! В 1547 г. пожар в Москве уничтожил много рукописей. В 1612 г. Москву дотла сожгли поляки, а в 1812 г. – французы…

И как назвать поведение хранителей библиотек и архивов конца XVIII – середины XIX вв.? Монахи, тогда считавшиеся «учеными», жгли рукописи как «ненужную дрянь», топили в Волхове, гноили в сырых подвалах»[92].

Что касается последнего «признака» (индивидуализм), то сам Хантингтон констатирует, что он стал «доминировать на Западе» лишь к тому же XVII веку, веку революции в Англии. Все исследования об индивидуализме, на которые ссылается Хантингтон, имеют тот же порок: сопоставляются разные фазы обществ. Это исследование степени индивидуализма разных наций, на которое ссылается Хантингтон, было опубликовано в 1983 г. Опросы проводились, видимо, в начале 1980-х. То есть опрашивался американец, француз, немец, русский, китаец, индус, египтянин, например, в 1980-м году. Заполнял анкеты, отвечал на вопросы. Получилось, что первые трое больше индивидуалисты, чем последующие четверо. И вывод следует: мол, американо-европейцы эгоисты, а русские с индусами добряки. Но эти народы находились в этот год на очень разных фазах своего социально-политического развития. Их невозможно было сравнивать. Если действительно проводить научный анализ психологических черт разных наций, то следует изучать людей из разных лет, из обществ, находящихся в одинаковых фазах. Таких исследований нет. Но есть другие исследования, подтверждающие отсутствие сколько-нибудь значимых различий в индивидуализме у разных наций, фазы которых уже синхронизировались. Нет никаких свидетельств о различиях индивидуализма немцев, французов или англичан. А ведь были века, когда эти различия кричали о себе.

Слишком большой упор на религиозно-культурные различия приводит Хантингтона к забвению экономики. Он подробно описывает торговые конфликты 1990-х годов между США и Японией, всерьез предваряя это фразой о том, что «источник противоречий между США и Азией кроется в культурных различиях»[93].

Описывая экономические успехи демократических Гонконга и Сингапура, где большинство китайцев, Хантингтон для поддержки своей концепции может многозначительно заметить:

«Конфуцианское наследие Китая, в котором особое значение придается власти авторитетов, порядку, иерархии и верховенству коллектива над личностью, создает препятствия для демократизации».[94]

Значительная доля пафоса книги направлена на доказательство существования цивилизационной войны между Исламом и Западом, причем объясняется это, конечно же, агрессивностью мусульман:

«Коран и прочие установления мусульманской веры содержат единичные запреты насилия, и в мусульманском учении и практике отсутствует концепция отказа от применения насилия».[95]

Но я не нахожу следов присутствия «концепции отказа от применения насилия» и в Евангелиях. Такой КОНЦЕПЦИИ нет ни в одной религии. Все пророки устанавливали законы поведения. Все запрещали убийства, но все разрешали справедливую войну. Никаких существенных отличий в сторону большей кровожадности у ислама нет. Во всяком случае, христиане очень долго не находили такой концепции в своих Евангелиях, успешно завоевывая и порой уничтожая соседей.

Подтверждая нестандартность мышления, Хантингтон в конце книги неожиданно пропел гимн универсальному набору ценностей, под которым я могу подписаться двумя руками:

«Культуры – относительны; мораль – абсолютна… Человеческое общество универсально потому, что оно – человеческое, а особенное потому, что оно – общество… важнейшие предпосылки для сосуществования культур требуют поисков истинно общего, того, что есть в большинстве цивилизаций»[96].

Я, конечно, не считаю, что суть мировых социально-политических процессов можно лучше понять с точки зрения «ислам против христианства» или что-то в этом роде. Последний аргумент против «цивилизационной концепции»: две самые крупные войны, мировые войны XX века, были внутрицивилизационными. Они не были, как любит выражаться Хантингтон, «по линии разлома цивилизаций», это были войны не между цивилизациями. Если рассмотреть вторую мировую, то коалиции основных участников были следующими:

1. Великобритания, Франция, СССР, США. В терминах цивилизаций Хантингтона: Западная, Западная, Православная, Западная.

2. Германия, Италия, Япония. По Хантингтону: Западная, Западная, Японская.

Понятно, что последняя и крупнейшая война была фактически на 80 % внутризападной войной.

Многие века во многих странах люди разных наций, религий и культур умели жить мирно. И если нас ждет впереди разделение и битва, то это разделение пройдет не по линиям религий, культур, наций или цивилизаций. Это разделение пройдет по линии принятия этого универсального набора ценностей, который я сформулировал выше, или его отрицания. А может, и еще проще: по линии вероятностного или уверенного мышления.