Вечер страшных предсказаний - Мила Серебрякова

   – С этим как раз проблем не возникло. До шестого месяца он был незаметен, я ходила в просторной одежде, никому даже в голову не могло прийти, что прилежная ученица, круглаяотличница Даша Гришкова готовится стать матерью. А в апреле Тамара сделала мне справку. До летних каникул я безвылазно просидела дома. Все думали, что у меня осложнения после ангины. Сына родила в конце июля. Мне делали кесарево, и после операции у меня пропало молоко. Рожала я в клинике, в которой работала знакомая Тамары. Я с трудом помню то лето. Все произошло настолько быстро… Родила, отдала и забыла. А первого сентября отправилась в одиннадцатый класс. – Гришкова хмыкнула. – Ну чем не сюжет для слезливоймелодрамы. Малолетняя мать подарила своего сына другой женщине. Абсурд!

   Ката качнула головой:

   – Ты его не подарила, ты от него отказалась. Это две разные вещи. Подарки обычно делают от чистого сердца, а твой поступок… Извини, но я не в состоянии понять, чем ты руководствовалась, решившись на столь безрассудный шаг.

   – Говорю же, дурой была. Не осознавала, что ребенок – это святое. Тогда он мне мешал, тяготил, давил на психику. Понимаете? Я хотела оставаться прежней Дашкой, той, которой не надо было нестись сломя голову домой на переменах, чтобы покормить маленького сына. Я хотела жить, как и прежде.

   – Ну и как, удалось?

   – Поначалу да. Целых четыре года я не вспоминала Митю, – Даша запнулась. – Митя… Дмитрий… Это имя ему дала не я, так его Тамара назвала. О разводе Томы с Семеном я узнала в прошлом году от Ольги Всеволодовны. К тому времени я уже превратилась в разочарованную в жизни размазню. Сын снился мне каждую ночь, звал меня, кричал: «Мама!» – а я вскакивала в холодном поту и рыдала в подушку. Он был так близко, но я не могла, не имела права сказать ему, что он мой. И вдруг появляется Ольга. Известие о разводе и трагедии, происшедшей с Семеном, вселило в меня надежду. Я почему-то решила, что теперь смогу быть рядом с Митей, только Ольга меня быстро осадила. Запретила дажедумать о мальчике. Просила денег, плакалась, стыдила… Разумеется, я пообещала выплачивать каждый месяц сумму на воспитание Митеньки.

   – И тогда позвонила Нине?

   – Ага. Моей зарплаты едва хватало на еду и мало-мальски приличную одежду. У Клары денег нет, просить бесполезно, а Нина… Я знала, она живет хорошо, не нуждается. Ниночка сразу, без лишних вопросов, дала требуемую сумму. Через месяц я вновь обратилась к ней.

   – Про Митю рассказала?

   – Ни в коем случае.

   – Сколько раз ты занимала у нее деньги?

   – Три. А потом… потом Нину убили. У Гальки я попросила деньги в конце ноября, в декабре отвезла их Ольге.

   – А январскую сумму где раздобыла?

   Лицо Дарьи запылало.

   – Ой, мне же на работу надо. Поехали. Быстрее! Варвара Давыдовна меня живьем съест.

   Катарина порулила по скользкой дороге.

   – Даш, ты не ответила.

   – Я устроилась к Варваре, платит она хорошо, денег хватает и мне, и Митеньке.

   – Чем ты занимаешься?

   – А всем понемногу. У нее в доме есть старая помощница по хозяйству, так меня взяли вроде как ей в подмогу. Готовлю, убираю, то да се.

   Встав в пробке, Катарина вновь перевела разговор на Нину:

   – Даш, когда Нина гадала, ты спала на втором этаже, так?

   – Да.

   – А ты точно ничего не слышала?

   Из груди Гришковой вырвался слабый стон.

   – Нет! Нет! Нет! Я же уже говорила, я спала. Почему вы снова задаете одни и те же вопросы? Просите меня не юлить, а сами постоянно это делаете. Что вам от меня нужно, Катарина? Я ничего не видела. Не могла видеть. Мы с девчонками пили вино, меняразморило, и как только я рухнула на кровать, сразу отрубилась. Как мне доказать, что в ту ночь я спала, а не торчала у окна… – Даша осеклась.

   – У окна? Почему ты сейчас сказала именно это?

   – Сказала и все. Долго мы будем ехать? Я опаздываю.

   – На дороге пробка.

   – Зря я согласилась сесть к вам в машину. На метро и маршрутке добралась бы в пять раз быстрей.

   – Даша, не переводи тему. Я не идиотка, ты оговорилась… выдала себя.

   – Нет.

   – Да!

   – Я спала.

   Катарина схватила Дарью за руку:

   – Возможно, ты и правда спала. Вначале. А потом ты могла проснуться, например, отрезкого шума или голосов.

   – Ничего подобного не было.

   – Ты проснулась, подошла к окну и…

   – У вас нет доказательств. Одни домыслы и предположения. Возможно, услышала, возможно, проснулась, возможно, подошла. А почему вы не идете дальше, а? Давайте сразу обвините меня в убийстве Нины. Ну, чего молчите? Не стесняйтесь, мы же здесь одни. Говорите.

   Катка хранила молчание.

   – А хотите, я вам помогу? – кричала Дарья, брызгая слюной. – Возможно, я проснулась, спустилась вниз, и пока Галька копалась в туалете, а Кларка торчала в коридоре, вернее, на кухне, я зашла в гостиную и задушила Нинку. Теперь вы довольны? Еще нет? Хорошо. Хотите узнать, как я убила Галину и сбросила ее труп из окна шестого этажа?

   – Перестань!

   – Нет, не перестану. Я…

   – Замолчи, сказала! Приди в себя.

   Гришкова прислонилась головой к стеклу.

   – Мучение… какое же мучение. Невыносимо жить с таким грузом на сердце. Мой сын не должен ни в чем нуждаться. Сейчас, кроме меня, ему некому помочь, я единственная надежда. Мне нужна, позарез нужна моя нынешняя работа.

   – При чем здесь твоя работа?

   – Я не могу ее потерять. Нина мертва, Галя тоже, денег занять не у кого. Меня спасеттолько работа.

   – Даша, о чем ты говоришь?

   Глотая слезы, Гришкова тихо – практически бесшумно – произнесла какое-то слово. Катка не расслышала, что именно слетело с губ девушки.

   На все последующие вопросы Копейкиной Даша отвечала короткими «да», «нет».

   Высадив Дарью у двухэтажного белого коттеджа, Катка услышала:

   – Не ищите больше со мной встреч. Я отказываюсь с вами общаться. Мне попросту нечего сказать, а толочь воду в ступе – занятие бессмысленное. Спасибо, что подвезли.

   – Даш…

   Ни с того ни с сего Гришкова хохотнула:

   – Помните рекламный ролик, в котором были такие слова: «Иногда лучше жевать, чем говорить»?

   – Припоминаю.

   – Так вот, я подписываюсь под каждым словом. Прощайте.

   Она посеменила к калитке, оставив Катку, мягко говоря, в недоумении.

   Дома Розалия Станиславовна огорошила невестку заявлением:

   – Детка, у меня новость. С нами больше нет Евгении.

   До Катки не сразу дошло, о какой Евгении идет речь, а вспомнив, что Женя – одна из учениц свекрови, она замерла.

   – Как нет? А где она?

   – Ушла, – Розалия откусила кусочек от круассана и, сделав глоток кофе, добавила: – В этом есть и моя заслуга.

   – Что вы натворили? Куда она ушла? Евгения жива? Чем вы ее оглушили? Когда суд?!

   – Типун тебе на язык, дура! Никого я не глушила. А Женька благодаря моим урокам наконец обрела счастье. Она ушла от нас, то есть прекратила посещать мои уроки.

   – Неужели вы умудрились выудить из нее последние деньги?

   – Очень смешно. Евгения встретила мужчину своей мечты! Удивлена? Они познакомились позавчера в торговом центре. Если бы не я, ни черта бы у Женьки не получилось.

   – Хотите сказать, вы их свели?

   Наташка, стоя у раковины, тихо засмеялась:

   – А хорошая из вас, Розалия Станиславовна, сваха бы получилась.

   – Это кто здесь рот открыл? Кому захотелось, чтобы его расстреляли и выслали посылкойв Баден-Баден?

   Наталья мгновенно онемела.

   Свекровь продолжила:

   – Евгения – как теперь выяснилось, одна из самых способных моих учениц – неотступно следовала всем указаниям Ее Величества, то бишь моим. Вечером она отправилась в центр за шмоткой, а когда подходила к выходу, то совершенно случайно уронила на пол перчатку. Хотела наклониться, как вдруг вспомнила наш урок и платиновое правило: «Никогда не наклоняйся там, где могут наклониться другие».

   – К чему вы клоните?

   – Заткнись! Я не разрешала себя перебивать. И вообще, уйди с глаз долой, ты испортила мне все настроение. Не буду я ничего тебе рассказывать. Ни слова не скажу! И не проси, и не умоляй. Убирайся вон!

   Катка развернулась, а Розалия заорала:

   – Стой! Я тебя простила, слушай дальше. Короче, стоит Женька у входа и ждет, когда какой-нибудь импозантный мужичишка соблаговолит поднять ее перчатку. Ждет десять минут. Двадцать. Час. Ни одна сволочь не нагнулась. А Женька все стоит, я ж их учила – стойте насмерть.

   – Так до скончания века простоять можно.

   – Опять перебиваешь?!

   – Простите.

   – До скончания века она не стояла. Через полтора часа торговый центр закрывался. К Евгении подвалил охранник и говорит: че ты тут застыла, давай, мол, вали на выход. И вдруг… – Розалия засияла. – Женька повернулась, посмотрела на охранника и… пропала. Ее словно током шибануло!