Сцены из жизни богемы - Анри Мюрже

– Что ж, так я и знал,– сказал Марсель.– На будущий год представлю ее под названием: «Переход через „Пассаж Панорам“.

– Вот и обдуришь их… их, их, их…– пропел Шонар на оригинальный мотив собственного сочинения,– страшный мотив, построенный на аккордах, оглушительных как раскаты грома и весьма небезопасных для рояля.

– Но как же так? Они отвергают картину, а волны Красного моря не заливают их краской стыда! – шептал Марсель, созерцая свое произведение…– Подумать только, тут на сто экю краски и на миллион таланта, не считая моей цветущей юности, которая успела облысеть заодно с моей фетровой шляпой. Это серьезное произведение, открывающее новые горизонты для лессировки. Но им меня не одолеть! Буду посылать им картину до своего последнего издыхания. Пусть она врежется в их память, как в медную доску резец гравера.

– Это единственный способ сделать с нее гравюру,– жалобным голосом протянул Гюстав Коллин.

Марсель продолжал изрыгать проклятия, а Шонар продолжал перекладывать их на музыку.

– Ах, так? Они не хотят принять мою вещь? – возмущался Марсель.– Правительство содержит их, дает им квартиры, награждает орденами – и все для того, чтобы раз в год, первого марта, они отвергали мою картину, предпочитая ей сотни других, у которых лучше подрамники!… Отлично понимаю их намерения, отлично понимаю – они хотят, чтобы я отрекся от творчества.

Они, видимо, надеются, что, отвергнув мое «Чермное море», заставят меня с отчаяния броситься в него. Плохо же они меня знают, если рассчитывают, что я попадусь на такую грубую хитрость. Теперь я даже не стану дожидаться открытия выставок. Начиная с сегодняшнего дня моя картина, как некий дамоклов меч, будет вечно висеть над ними. Теперь я каждую неделю буду посылать ее поочередно всем членам жюри на дом. Она отравит их существование, омрачит семейные радости, вино будет казаться им кислым, жаркое подгоревшим, жены несносными. Они живо сойдут с ума, и на заседания Академии их будут возить в смирительных рубашках. Превосходная идея!

Несколько дней спустя, когда Марсель уже забыл о задуманной им коварной мести, к нему явился папаша Медичи. Так в их кружке прозвали еврея Соломона, который в те времена был хорошо знаком всей богеме, ибо постоянно поддерживал с нею деловые отношения.

Папаша Медичи промышлял всякого рода старьем. Он торговал гарнитурами мебели, стоимостью от двенадцати франков до тысячи экю. Он покупал все что угодно и умел все перепродать с прибылью. Операции обменного банка господина Прудона – пустяки по сравнению с системой, применявшейся Медичи, он обладал гением торговли в такой степени, какой не достигали. Даже самые ловкие из его единоверцев. Его лавочка на площади Карузель представляла собою сказочный уголок, где можно было раздобыть все что душе угодно. Любые плоды земли, любые произведения искусства, все, что рождается в недрах земли или создано человеческим гением, здесь делалось предметом купли-продажи. Все, решительно все, становилось здесь товаром, даже то, что относится к области «идеального». Медичи скупал идеи и либо сам эксплуатировал их, либо перепродавал. Его знали все литераторы и все художники, он дружил и с палитрой и с чернильницей и был истинным Асмодеем мира искусств. Он мог предложить вам сигары в обмен на парадоксы, он рассказывал журналистам всевозможные светские сплетни для газетных статеек, получая за это вознаграждение, он мог добыть пропуск на трибуны парламента и пригласительный билет на вечер в частном доме, он предоставлял кров на ночь, на неделю или на месяц бездомным мазилкам, которые расплачивались с ним копиями со знаменитых картин из Лувра. У театральных кулис не было от него никаких тайн. Он мог содействовать приему пьесы в театр, мог добиться ее постановки вне очереди. В голове у него имелся справочник с двадцатью пятью тысячами адресов, он знал местопребывание, имена и секреты всех знаменитостей, даже самых сомнительных. Несколько страничек, извлеченных из темных недр его бухгалтерских книг, дадут лучше самых подробных объяснений понятие об универсальности его торговых операций.

20 марта 184… года.

– Получено от господина Л., антиквара, за компас, которым Архимед пользовался во время осады Сиракуз,– 75 фр.

– Уплачено господину В., журналисту, за полное неразрезанное собрание сочинений академика *** – 10 фр.

– Получено от него же за критическую статью о полном собрании сочинений академика *** – 30 фр.

– Получено от академика *** за фельетон в двенадцать столбцов, посвященный разбору полного собрания его сочинений,– 250 фр.

– Уплачено господину Р., литератору, за критический очерк о собрании сочинений академика *** – 10 фр., дано, кроме того, 50 фунтов каменного угля и 2 килограмма кофея.

– Получено от господина *** за фарфоровую вазу, принадлежавшую госпоже дю Барри,– 18 фр.

– Уплачено девице Д. за ее волосы 15 фр.

– Уплачено господину Б. за серию статей о нравах и за три новых орфографических ошибки, сделанных господином префектом Сены,– 6 фр., кроме того, дана пара неаполитанских башмаков.

– Получено от мадемуазель О. за белокурые волосы – 120 фр.

– Уплачено господину М., историческому живописцу, за сюиту игривых рисунков – 25 фр.

– Получено от господина Фердинанда за указание часа, когда баронесса Р. де П. отправляется в церковь, ему же сдан на сутки мезонин в предместье Монмартр,– всего 30 фр.

– Получено от господина Изидора за его портрет в образе Аполлона – 30 фр.

– Получено от мадемуазель Р. за пару омаров и шесть пар перчаток – 2 фр. 75 сант. (Осталось за ней 33 фр. 25 сант.)

– Для нее же устроен полугодовой кредит у модистки госпожи. (Размер вознаграждения обсудить!)

– Госпоже, модистке, подыскана заказчица, мадемуазель Р. (за что получено три метра бархата и семь локтей кружев).

– Уплачено господину Р., литератору, за вексель на 120 франков, выданный под залог газеты ***, в настоящее время закрытой,– 5 фр. Кроме того, дано два фунта моравского табаку.

– Получено с господина Фердинанда за два любовных письма – 12 фр.

– Уплачено живописцу господину Ж. за портрет господина Изидора в образе Аполлона – 6 фр.

– Уплачено господину М. за его сочинение под заглавием «Подводные революции», весом 75 килограммов – 15 фр.

– Получено от графини Ж. за саксонский сервиз, данный на подержание,– 20 фр.

– Уплачено журналисту господину М. за 52 строки текста в его газете «Парижский курьер» 100 фр. Кроме того, дан каминный прибор.

– Получено с господина О… и К° за 52 строки текста в «Парижском курьере» – 300 фр. Кроме того, получен каминный прибор.

– Мадемуазель С. Ж. сдана на один день кровать и карета (долг безнадежный). (См. ее текущий счет в гроссбухе, тома 26 и 27.)

– Уплачено господину Гюставу К. за докладную записку касательно льняной промышленности – 50 фр. Кроме того, дано редкое издание сочинений Иосифа Флавия.

– Получено с мадемуазель С. Ж. за модную обстановку – 5 000 фр.

– Уплачено по ее же просьбе аптекарю по счету – 75 фр.

– То же по счету молочницы – 3 фр. 85 сант.

И т. д. и т. д.

По этим выдержкам можно судить о том, как обширен и разнообразен был круг коммерческих операций Медичи. И хотя иные из его сделок носили не вполне законный характер, его никто не беспокоил.

Еврей вошел к богемцам, как всегда, с деловым видом и сразу понял, что явился вовремя. Действительно, четверо приятелей собрались на совещание и под председательством неукротимого аппетита обсуждали важнейший вопрос – о хлебе и говядине. Дело было в воскресенье, в конце месяца.

Роковой день, зловещий срок!

Поэтому старика приветствовали радостными восклицаниями, ведь все хорошо знали, что он слишком скареден, чтобы тратить время на пустые визиты. Уж раз он явился, значит есть какое-то дело.

– Здравствуйте, господа,– сказал он.– Как поживаете?

– Коллин, будь гостеприимным хозяином, подай стул,– сказал Родольф, сам он пребывал в горизонтальном положении на кровати и так разнежился, что не мог встать.– Гость – особа священная. Приветствую вас, как некогда Авраам трех странников,– обратился он к вошедшему.

Коллин пододвинул кресло, мягкостью не уступавшее бронзовому, и радушно предложил Медичи:

– Представьте себе на минуту, что вы – Цинна, и садитесь.

Медичи опустился в кресло и хотел было сказать, что оно на редкость жесткое, да вовремя спохватился, вспомнив, что сам же дал это кресло Коллину в обмен на программную речь, которую продал некоему депутату, лишенному дара импровизации. Когда еврей садился, в его карманах что-то мелодично зазвенело, и в сердцах богемцев встрепенулась надежда.

– Аккомпанемент прелестный, посмотрим, что он запоет,– шепнул Родольф Марселю.

– Господин Марсель, я намерен вас осчастливить,– сказал Медичи.– Другими словами – вам представляется замечательный случай добиться признания в артистическом мире. Видите ли, господин Марсель, путь искусства – это тернистый путь, а слава – редкий оазис.