Автобиография - Маргарет Тэтчер

Помимо этих общих размышлений, моя лекция в Политическом центре Консервативной партии также содержала раздел о политике цен и доходов. Хотя я придерживалась линии теневого кабинета, который порицал политику принудительного сдерживания, при этом избегая вопроса о добровольном, я включила абзац, который гласил:

«Сегодня мы придаем так много значения контролю доходов, что слишком мало внимания уделяем ключевой роли государства в контроле денежной массы и управлении спросом. Больше внимания к этой роли и меньше пристального контроля, направленного вовне, достигнут лучших результатов для экономики. Это будет означать, конечно, что правительство должно применить к себе некоторые ограничения на расходы, которые оно так старательно возлагает на других. Это будет означать, что расходы в огромном государственном секторе будут не больше, чем суммы, полученные из фонда налогов плюс реальная экономия».

В ретроспективе мне ясно видно, как далеко простиралось мое понимание вопроса – и как далеко мне еще надо было идти. Я пришла к пониманию, что для контроля инфляции денежная масса была центральным моментом при любой политике. Но я не видела ни того, что это делало любой род политики доходов неуместным, ни что кредитно-денежная политика сама была методом, с помощью которого нужно было управлять спросом.

К тому моменту (1968) смещенное к левым взглядам единодушие по экономической политике было нетрудоспособным и продолжало быть таковым. Но новый либеральный консенсус по моральным и социальным проблемам таковым не был. То есть люди на влиятельных постах в правительстве, СМИ и университетах сумели навязать либеральные столичные взгляды обществу, которое все еще придерживалось в значительной степени консервативной морали. 1960-е застали Британию в начале того, что стало почти полным разделением между традиционными христианскими ценностями и властью государства. Некоторые политики рассматривали это как логичную программу. Но для подавляющего большинства, включая меня, это был вопрос реформ, необходимых, чтобы справиться со специфическими проблемами, в некоторых случаях жестокими и несправедливыми.

Так что в 1966 году я проголосовала за законопроект Лео Эбса, отменяющий уголовную ответственность за гомосексуальное поведение наедине при обоюдном согласии между людьми старше двадцати одного года. В том же году я проголосовала за законопроект Дэвида Стила о легализации абортов в случае, если велик риск того, что ребенок родится физически или умственно неполноценным и если для женщины быть матертью оказывается чрезвычайным перенапряжением. По обоим вопросам на меня сильное влияние оказал мой собственный опыт столкновения с людскими страданиями. Например, когда я была адвокатом, меня взволновало унижение, которому подвергся на скамье подсудимых мужчина, обладавший солидной репутацией, когда были обнаружены его гомосексуальные связи.

С другой стороны, некоторые аспекты либеральной программы, как мне казалось, шли слишком далеко. Реформа закона о разводе была таким случаем. Общаясь с избирателями в своем округе, я разговаривала с женщинами, жизнь которых была мучением из-за жестоких мужей и для которых замужество было тюрьмой, из которой они, с моей точки зрения, должны были быть выпущены. В таких ситуациях развод мог быть единственным ответом. Но, превратившись в слишком легкую процедуру, развод подмывал бы прочность тех браков, что просто встретили сложности на своем пути. Если люди смогут легко отказаться от своих обязательств, они, вероятнее всего, будут менее серьезны, изначально принимая на себя эти обязательства. Меня беспокоила судьба супруга, посвятившего себя браку и покинутого. Еще меня сильно беспокоило то, что станет с детьми от первого брака, когда мужчина (женщина) решит завести вторую семью. Так что в 1968 году я была среди меньшинства, проголосовав против законопроекта, облегчающего процедуру развода. Развод становился возможным в случае «неразрешимых противоречий» в браке, в широком смысле. Я также поддержала две поправки, первая из которых делала возможной особую форму брака, который был нерасторжим (за исключением судебного разлучения). Вторая стремилась гарантировать, чтобы в случае любого конфликта интересов между законной женой и детьми от первого брака и гражданской женой и ее детьми первые получали приоритет.

Подобным образом в 1965 году я голосовала против законопроекта Сидни Силвермана об отмене смертной казни за убийство. Как и все другие законопроекты, перечисленные выше, этот прошел в парламенте, но с поправкой Консервативной партии относительно того, что время действия закона истекало к концу июля 1970 года, в случае если парламент не проголосует иначе. В декабре 1969 года я голосовала против того, чтобы закон стал постоянным.

Я верила, что у государства есть не просто право, но обязанность сдерживать и наказывать насильственные преступления и защищать законопослушных граждан. Как ни скупо ее нужно использовать, сила лишать индивидуума свободы и при определенных обстоятельствах самой жизни неотделима от верховной власти государства. У меня никогда не было ни малейшего сомнения, что почти во всех случаях высшая мера наказания может оказать влияние на потенциального убийцу. И смертная казнь оказывает устрашающее воздействие, по крайней мере на тех, кто вовлечен в вооруженные криминальные преступления типа ограбления. По моему мнению, сложность вопроса лежит в возможности осуждения и казни невинного человека, что, несомненно, происходило в небольшом количестве случаев. Этим трагическим случаям, однако, необходимо противопоставить жертв осужденного преступника, который был выпущен на свободу после отбытия срока лишь для того, чтобы быть осужденным за убийство во второй раз, и кто, конечно, совершил многие другие преступления. Я верю, что потенциальная жертва убийства заслуживает высочайшей защиты, которую дает лишь существование смертной казни.

Что касается абортов, гомосексуализма и реформы закона о разводе, легко увидеть, что все обернулось не так, как планировалось. Для большей части парламента – и, конечно, для меня – причинами, легшими в основу этих изменений, были либо аномалии и несправедливость, которые происходили в меньшинстве случаев, либо неопределенность самого закона. Еще стояла цель признать законом то, что в любом случае происходило в реальности. Вместо этого можно сказать, что эти изменения проложили путь к более черствому, эгоистичному и безответственному обществу. Реформа закона об абортах была главным образом нацелена на то, чтобы остановить молодых женщин от совершения подпольных абортов. Это не означало, что аборт должен стать просто еще одним «выбором». И все же вопреки всеобщей доступности контрацептивов количество абортов продолжает расти. Гомосексуальные активисты, стремившиеся к праву на частную жизнь, теперь требуют общественного одобрения стиля жизни геев, равного статуса по отношению к гетеросексуальной семье и даже легального права эксплуатировать сексуальную неуверенность подростков. Реформа закона о разводе внесла свой вклад – хотя это никоим образом не единственная причина – в огромное увеличение числа разрушенных семей, в результате чего так много детей растет без постоянной опеки и любви обоих родителей.

Проголосовала ли бы я по-другому за эти законопроекты? Сейчас я вижу, что мы смотрели на вещи слишком узко. Как адвокат, я полагала, что главным является то, что закон должен быть осуществимым, а его применение справедливым по отношению к тем, кто с ним сталкивается. Но законы имеют и символическое значение: это указательные столбы на дороге общественного развития, и то, как законодатели видят общество, так оно и должно развиваться. Кроме того, если собрать все «либеральные» реформы 1960-х вместе, они предстанут как нечто большее, чем просто отдельные части. Эти реформы создали радикально новую систему взглядов, которая определяет поведение новых поколений.

Хотя Британия навела свой особенный лоск на эти тенденции, общество потребительского изобилия, к которому они привели, прежде всего можно найти в Соединенных Штатах. Я впервые посетила США в 1967 году, приехав туда по одной из программ «лидерства», проводимой американским правительством с целью собрать перспективных молодых политических и деловых лидеров со всей страны. В течение шести недель я изъездила Соединенные Штаты вдоль и поперек. Радостное волнение, которое я тогда испытала, никогда на самом деле не утихло. На каждой остановке меня встречали и предоставляли жилье дружелюбные, открытые, щедрые люди, приглашавшие меня в свои дома и жизни и с очевидной гордостью показывавшие мне свои города и поселки. Кульминацией стал мой визит в космической центр НАСА в Хьюстоне. Я познакомилась с программой подготовки астронавтов, которая уже два года спустя помогла человеку шагнуть на Луну. Как живой образец «утечки мозгов», от которой страдала чрезмерно контролируемая, задавленная налогами Британия, я встретила человека из Финчли, который уехал работать в НАСА, где мог полностью реализовать свои таланты. Я не видела в этом ничего плохого и действительно была рада, что британский ученый делает такой важный вклад. Но никоим образом Британия не могла надеяться конкурировать даже в более скромных сферах технологии, если мы не были готовы научиться экономике свободного предпринимательства.