Блюз бродячих собак - Карина Тихонова

Осторожно уложила на заднее сиденье старенького «Жигуля» спортивную сумку с сюрпризом для археологов и плюхнулась рядом. Воздух пах йодом и сладкими экзотическими цветами.

Как же хорошо!

До лагеря мы добрались примерно за сорок минут. Дорога была свободной, машина резво катила по новому гладкому асфальту, а слева нас сопровождала синяя сверкающая лента, над которой белыми галочками чертили воздух чайки.

Море.

К морю у меня отношение почти суеверное. Во-первых, я совершенно не сомневаюсь в том, что море — живое и разумное существо. Гораздо разумней человека. Достаточно посмотреть, как заботливо оно чистит себя весной, как выбрасывает на берег мертвые гнилые водоросли и отходы человеческой жизнедеятельности в виде мусора.

Иногда оно бывает удивительно приветливым, как бывают приветливы радушные хозяева, встречающие гостей с распростертыми объятиями.

В такие дни море щедро лучится золотым блеском. Волн на поверхности почти нет, белые маленькие барашки трутся об обнаженное тело, как игривые зверьки. Можно позволить себе буквально все: уплыть далеко от берега, нырнуть так глубоко, насколько хватит сил, потом выскочить из воды, как пробка, с распахнутым ртом и легкими, рвущимися от нехватки воздуха… Море ласково поддаст тебе под попку теплой соленой ладонью и поддержит на плаву, помогая отдышаться.

Потом хорошо перевернуться на спину, улечься поудобней на волне и долго-долго смотреть на перевернутое небо с белым кружевом облаков. Смотреть до тех пор, пока не потянет в сон.

Тогда нужно перевернуться на живот и плыть к берегу.

Выбираешься из воды, падаешь на раскаленный песок, и сразу приходит ощущение покоя и освобождения от всех мелких повседневных забот.

Словно заново рождаешься.

Зато иногда…

Иногда море становится серого цвета, а вода превращается в жидкий холодный свинец. И хотя оно не отпугивает огромными волнами, входить в воду почему-то не хочется. Воздух над морем испуганно замирает, чайки перестают издавать свои резкие гортанные крики. Природа цепенеет в ожидании чего-то неясного и грозного.

И, как правило, на следующий день начинается шторм.

С морем нельзя фамильярничать. Его нужно любить, но любить очень осторожно, не забывая, что это огромное, мудрое и не прирученное существо. Невозможно быть с ним на равных. Беспечности море человеку не прощает. Поманит русалочьими глазами, затянет на глубину — и поминай как звали!

Вот показались разбросанные на берегу палатки. Пятничный день шел к своему трудному завершению. Насколько я помню, в конце рабочей недели археологи обычно водку пьянствуют. Во всяком случае, так они это называют.

Я расплатилась с таксистом. Вышла из машины, сняла босоножки, закинула на плечо ремень спортивной сумки и побрела по горячему песку к палатке Сан Саныча.

Почему-то у меня возникло странное чувство, что я вернулась домой.

Я дошла до палатки начальника экспедиции и прислушалась к возгласам внутри. Все правильно. Лагерь в полном составе сидит за импровизированным столом, накрытым газетой. На газете, как пить дать, расставлены открытые рыбные консервы, разнокалиберные стаканы и рюмки, лежит раскрошившийся черный хлеб и поломанные столовые приборы, типа двузубых вилок. Еще на столе, конечно, стоит пара бутылок хорошей водки, ибо хорошая водка — это единственный вид снобизма, который могут себе позволить научные работники на сегодняшний день.

Я взялась за край парусиновой двери и потрепала ее в воздухе. Плотная ткань издала звук наполненного ветром паруса. Разговоры стихли.

— Можно? — спросила я громко.

— С ума сойти! — пробормотал кто-то, по-моему Игорек. — Кажется, я слышал Элькин голос.

— Допились, блин, — философски резюмировал незнакомый мне человек.

И только Рябчик номер три (первые два умерли от старости) вдруг радостно и негромко тявкнул, что вообще-то позволял себе делать крайне редко и только в знак приветствия.

Я нагнула голову и вошла. Остановилась, изучая собравшихся. Все в сборе. И все именно так, как я себе и представляла.

Сан Саныч сидел во главе стола дальше всех от входа.

— Элька, ты? — спросил он неуверенно.

Я вспомнила о своем сменившемся имидже, разлохматила замечательную стрижку и снова стала узнаваемой.

— Это я!

И археологи хором сказали:

— Добро пожаловать!

Тоска, скрутившая сердце, разжала свою корявую лапу, ноги подкосились, и я плюхнулась прямо на земляной пол палатки.

— Элька! — вскричал Сан Саныч более уверенно. — Господи! Вот уж, не ждали, не гадали… Ты чего, опять на практику?

Я шмыгнула носом. Если бы!

— Сан Саныч, я к вам дня на два. Не прогоните? Проживание и питание за мой счет…

Сан Саныч выбрался со своего места, продрался ко мне сквозь множество мужских колен и чмокнул меня в макушку.

— Живи, — разрешил он. — Рад тебя видеть.

После этого с приветствиями потянулись остальные археологи. Странно, но мне кажется, что они были действительно рады меня видеть. Перецеловавшись со всеми, я вспомнила о привезенном с собой сюрпризе. Раскрыла сумку, достала оттуда две бутылки хорошего виски и две бутылки хорошего коньяка, шлепнула их в центр стола и сказала:

— Вот!

Подумала и добавила:

— Угощайтесь!

За столом воцарилось напряженное молчание. Затем опомнившийся Ян Майорович вытянул толстую пятерню, ловко сграбастал со стола по одной бутылке виски и коньяка и унес все это в потайное место, заявив:

— Это на потом! Хватит с вас и половины!

— Ну, ты даешь! — нарушил молчание Коля. — Царский подарок! В честь чего притащила?

— Напиться хочется, — честно ответила я.

Сан Саныч глянул на меня проницательными глазами и заметил:

— Взрослеешь, девочка моя…

И пьянка покатилась по нарастающей.

Честно говоря, напиваюсь я крайне редко. По двум причинам. Во-первых, у меня не очень крепкий желудок, и после определенной порции алкоголя наступает обратный процесс. Я сижу в обнимку с белым другом (унитазом) и отдаю долги природе.

Во-вторых, одной пить противно. А компании, в которой я могла бы себе позволить подобную вольность, у меня нет. Разве только археологи.

В присутствии этих мужчин я могу напиться совершенно спокойно, не думая о том, что меня неправильно поймут, что я наговорю глупостей и назавтра надо мной станут смеяться… В общем, это люди, которым я полностью доверяю.

Через час я уже была под хорошим градусом, но подавленное настроение не прошло, а сменилось противной плаксивостью. Я хлюпала носом, вытирала его бумажной салфеткой сомнительной чистоты и взывала: