Современный румынский детектив - Штефан Мариан

Мы пришли. Засада держится по всем правилам: ни звука, ни шороха. Место выглядит абсолютно пустынным. Только плещет, тревожно и грозно, море, как увертюра к спектаклю, который сейчас развернется.

— Это здесь, Тебейка.

При свете фонарика его глаза посверкивают, как те штуки, о которых мы оба думаем. Он спрашивает шепотом: — Где?

— Под кустом. Можешь выкапывать и забирать.

Он молча озирается, растерянно взмахивает рукой, а когда заговаривает, в его голосе слышен страх:

— Я же как раз тут и стоял…

Память его не обманывает. Это в точности то место, где на песке я нашел следы его башмаков. Тут Тебейка прятался в вечер убийства. Я пристально смотрю ему в глаза — глаза испуганного хорька.

— Что бы тебе раньше знать…

Его начинает бить дрожь, он бросается на колени и руками гребет мокрый песок,

— Погоди, Тебейка, я тебе сейчас подам лопату.

Тебейка замирает, недоверчиво глядя на меня. Выхожу на середину прогалины. Дождичек разошелся и хлещет меня по лицу. Приостанавливаюсь. Иду дальше на слегка заплетающихся ногах к тому месту, где укрылся Паул Чернеску, и шепотом зову:

— Доктор, подойдите, мне плохо.

Пока он выбирается из-за кустов, я пошатываюсь и снова отступаю на середину прогалины. А почувствовав его рядом, со стоном прошу:

— Доктор… голова как в огне… Потрогайте, доктор! Последние слова произношу несколько громче, чем надо.

Доктор повинуется. В тот же миг нас со всех сторон охватывает мягкое голубоватое сияние, как свет звездной сентябрьской ночи. Отличные фильтры на фонарях у наших ребят! В следующую долю секунды одновременно происходят следующие события.

Тебейка вопит, как раненый зверь.

Со стороны пляжа ударяют четыре ослепительных струи света.

Женщины визжат,

Паул Чернеску отдергивает руку и интересуется:

— Какого черта? Что все это значит?

Затем Тебейка, удерживаемый Марчелом Константином, рвется к Паулу Чернеску, крича без всяких экивоков:

— Это он художника кокнул! Я его узнал! Вот на этом самом месте!

Минута всеобщей паники. Актеры и зрители перемешиваются, как на новомодных спектаклях. Эффект моей маленькой инсценировки превзошел все ожидания. Если кто и сохраняет сейчас самообладание, так это Паул Чернеску. И потому я уверенно кладу руку ему на плечо.

— Паул Чернеску, вы арестованы по обвинению в предумышленном убийстве Дана Сократе и в покушении на жизнь Адрианы Василиу.

У доктора изумленный вид человека, который не понимает, что происходит. И я ему верю. А следовательно, вынужден пояснить:

— Вас видели на месте преступления, доктор. Все шло точно по вашему плану, но вас видели. И, как вы сейчас убедились, свидетель вас узнал.

На лице Паула Чернеску изумление переходит в полнейшую оторопь, и у меня опять все основания считать ее искренней. Затем, по мере того как до его сознания доходит смысл происходящего, оторопь сменяется негодованием, а вот уж это позвольте мне считать игрой, хотя должен признать, что играет он отлично. Все остальные, естественно, замерли вокруг нас, как изваяния. Дождь стекает по их лицам в свете прожекторов, так вовремя поданных майором Исайей.

— Послушайте, Бребенел, это шутка дурного вкуса. Я протестую…

— Это ваше право.

— Но это же абсурд, господи боже ты мой! Даже если бы я убил и даже если бы при этом кто-то присутствовал, как вы изображаете, то что бы он мог увидеть в темноте? И потом, какого черта мне его убивать, скажите на милость?

Наступает звездный час моего монолога. Но я прибегну к новаторскому приему: разобью его на диалоги. Для начала — неожиданный жест: снимаю плащ и набрасываю его на плечи Виорике. Больше ни к чему прикидываться больным. Затем идет мой текст:

— Гражданка Атена Пашкану, я спрашивал вас в начале следствия, не было ли у вашего брата года два назад каких-то очень крупных расходов. Тогда вы ответили мне, что ничего не знаете. Вы и сейчас утверждаете то же?

Сестра убитого делает шаг вперед. Наконец-то она по — настоящему взволнована: кусает губы и долго мнется, прежде чем заговорить.

— Я… я не представляла… разве я могла подумать… Паул лечил Джордже… моего сына, и…

— Пора рассказать все. Этот человек — убийца вашего брата.

— В прошлом году, в январе, Дан одолжил ему девяносто тысяч, почти все свои деньги. Я узнала об этом задним числом, и Дан попросил меня: никому ни слова. Он сказал, что Паула кто-то шантажирует и что поэтому надо молчать. Потом прошло какое-то время, и Дан сказал, что деньги ему возвращены. Я знала, что это неправда, что он просто хочет меня успокоить… и потом, Паул лечил моего сына, обещал устроить его в специальный санаторий, у меня вся надежда была на него… и я постаралась на все закрыть глаза.

Оборачиваюсь к Паулу Чернеску.

— Тот человек, которого я у вас встретил, — это и есть шантажист, я точно знаю. Чем же он вас шантажирует? Вы ведь отдаете ему все, что зарабатьюаете, так?

Доктор молчит.

— Что ж, — заключаю я. — Это все равно выяснится. Непреднамеренное убийство или что-нибудь в этом роде — принципиального значения сейчас не имеет.

— И ничего не доказывает! — взрывается Чернеску.

— Ничего, кроме того, что у вас был мотив для преступления.

Теперь очередь Тебейки, которого крепко держат ручищи

Марчела Константина.

— Говори, Тебейка, смелей.

Нет, этот тип совсем не глуп. Он быстро понял ситуацию и не заставляет просить себя дважды:

— Откуда начинать?

— Опустим предысторию, публику это не интересует. Начинай с выхода из тюрьмы.

— Я перво — наперво разыскал художника, чтобы забрать у него драгоценности. Я думал так: "Я себя вел хорошо, на следствии тебя не выдал, так будь же и ты джентльменом". Шутка сказать, пятнадцать лет! Если бы меня не грела мысль, что на воле меня ждет товар…

— Для твоего душевного спокойствия должен сообщить, что драгоценности с сегодняшнего утра в надежном месте, в Констанце, в сейфе милиции. Но я тебе не соврал: художник закопал их точно на этом месте… Ну, дальше!

— Я ему стал названивать, но все не мог застать. Наконец мне сказали, что он укатил на море. Я — за ним, и мне подфартило: в первый же вечер я его увидел в Мангалии. Но и он меня увидел и дал деру. Чтобы поговорить с ним с глазу на глаз, пришлось побегать. Я его настиг как-то утром на пляже, на Вама — Веке, и мы сговорились встретиться вечером. Встретились, я ему говорю: "Маэстро, выкладывай побрякушки, а не то…"Но он даже не хотел меня слушать. "Ты что, спятил, — говорит, — хочешь, чтоб мы оба сели?""Что же мне-то делать?"Он маленько подумал и говорит: "Вот что, с драгоценностями лучше не связываться, а я тебе возмещу деньгами^ хочешь?" — "Хочешь, не хочешь — деваться некуда". — "Тогда слушай. Такого-то числа, вечером, в одиннадцать часов, приходи туда-то". — "А зачем так изнашиваться, маэстро? Лучше встретимся завтра утром, пойдем в сберкассу — и все дела!" — "У меня нет денег на книжке". — "А на что же ты тогда рассчитываешь?" — "Да есть тут один, который мне должен". — "А если он тебе до тех пор не отдаст?""Отдаст, Тебейка, он отдаст, потому что он у меня в руках так же, как я — у тебя!"

Я снова обращаюсь к Чернеску, который слушает в напряженном молчании:

— Вам не надо было раскрывать вашему другу, зачем вам нужны деньги. Вы не подумали, что наступит день, когда придется отдавать долг, и он может воспользоваться тем, что знает… Дальше, Тебейка! Или нет, дальше расскажу я, продолжение я знаю лучше тебя. Итак, доктор Чернеску, накануне отъезда в Мамаю Дан Сократе пришел к вам в сильнейшем волнении. Он потребовал срочно вернуть ему долг, угрожая, что в противном случае заявит на вас в милицию насчет той вашей туманной вины. Это был уже третий по счету шантаж в нашей истории. Он назначил и срок: 11 сентября, за час до встречи с Тебейкой, в десять вечера, на том же месте в Мамае, на пляже. То есть он дал вам достаточно, по его разумению, времени, чтобы раздобыть деньги. Вот только вам негде их раздобыть. Однако если бы вы знали, что это за место, в котором вам назначено свиданье, возможно, Дан Сократе был бы сегодня жив. Потому что тут были закопаны драгоценности, которыми его шантажировал Тебейка. Другими словами, художник предусмотрел, что вы можете не достать денег, и доносить на вас не собирался, а решил пойти на риск и отдать Тебейке драгоценности… На самом деле вам никакая опасность не угрожала. Это было бессмысленное преступление, доктор Чернеску.

Публика безмолвствует. Я продолжаю:

— Что вам оставалось? Вы пообещали ему деньги в обмен на молчание. Чтобы показать, что он вам верит, он на следующий же день переехал, вместе с Адрианой, на другой конец побережья. Но вам неоткуда было взять несколько десятков тысяч. Все ваши доходы вот уже третий год текут в карман того высокого желчного господина, который вас шантажирует. Вы все обдумали и пришли к выводу, что приятеля надо убрать.