Курение мака - Грэм Джойс

– Эй, – сказал Мик. – Вот этого не надо. Старуха вытащила два маленьких зеленых пакетика, один из которых дала мне. Это был свернутый лист, от пальмы наверное. Она стала шамкать губами, расхаживая по хижине и при этом старательно показывая, что нужно не глотать, а жевать.

– Опять дурь какая-то? – возмутился я.

Она дала второй пакетик Мику и снова зажевала. Мик посмотрел на меня с сомнением.

– Интересно, где она это прятала?

Возможно, она почувствовала его намек, захихикала, подхватила полы юбки и пустилась в пляс. Ей, наверно, было лет девяносто, но танцевала она как заводная. Свой листок я отложил и вместо него потянулся за бутылкой. Но не успел глотнуть, как она остановилась, стала что-то возбужденно говорить и с отвращением замахала руками на виски. «Май! Май!» – закричала она, особенно раздраженная тем, что я предпочел виски ее пакетику. Прихрамывая, она вышла из хижины.

– Похоже, – сказал Мик, жуя свой листочек, – ты здорово ее обидел.

– Ты ведь не знаешь, что она тебе подсунула.

– Она меня кормила. Вряд ли у нее что плохое на уме, верно?

Думаю, он был прав, но я промолчал.

Мик хотел знать последние новости. Я рассказал ему про Джека, Чарли, генератор и про мой план сделать носилки. А он признался, что чувствует себя слабым, как котенок. Я не стал доводить до его сведения, что мы не знали точно, где находимся, и что нам скорее всего не удастся получить помощь ни от Джека, ни от жителей деревни.

Пока Мик жевал, я обратил внимание, что слюна у него стала темно-фиолетового цвета.

И тут он спросил:

– А тех ты видел?

– Кого?

– Ну тех, что к нам в хижину заходили?

Пока ребята отдыхали, мне было совершенно нечем заняться. Я не так сильно беспокоился о Мике, который все-таки пошел на поправку. А Чарли, похоже, могла спать по восемнадцать часов в сутки. Хоть по временам она и приходила в себя, но я понимал, что по джунглям нам придется ее нести, так что перспектива нашего путешествия откладывалась на несколько дней. Мик без посторонней помощи еле-еле мог дойти до туалета.

Еще меня беспокоило, что я обидел старуху, которая все же по-человечески к нам относилась. Она ухаживала за Чарли, а теперь взялась за Мика со всеми этими своими травами и снадобьями.

Когда я уходил, губы у Мика были фиолетовыми, но мне он сказал, что эта трава очень его взбодрила. Советовал попробовать, но я все равно предпочел виски. Может быть, по большому счету и нет никакой разницы, чем себя взбадривать, но я знаю, что виски хорошо на меня действует. И на желудок, и на нервы.

Может, старуха приносила Чарли опиум и от этого у нее была такая слабость? А у Мика все еще держалась высокая температура, и он иногда бредил. Спрашивал про людей в хижине. Жаловался, что как-то раз открыл глаза, а вокруг толпится полно народу, будто на вечеринку собрались, только в темноте не разобрать, кто пришел. Я сказал ему, что это у него жар, бред, вот и мерещатся всякие розовые слоны.

Я решил наладить отношения со старухой. Поскольку большинство крестьян работало на маковых полях, ее было несложно найти. Сидя на корточках у своей хижины рядом с пустырем, где стоял генератор, она курила.

Это я так говорю: «курила»; на самом деле она пыхтела бамбуковой трубкой длиной метра в полтора. Голубые облака дыма окутывали ее фигуру.

– Опиум? – спросил я, показав на трубку.

– Та-бак, – ответила она. – Та-бак.

Я присел рядом с ней и постучал себя по груди:

– Я Дэнни, Дэн-ни.

Она поняла и, указав на себя, произнесла: «Набао», – хотя моим произношением так и не удовлетворилась. Отложив свою трубку, она повела меня в хижину.

Внутри царил образцовый порядок: земляной пол чисто выметен, мебель – табуретки, столы – сработана грубо и незатейливо, но попадались и другие вещи, резко выделявшиеся на общем фоне, например совсем не старый сборный платяной шкаф. Диковинно смотрелись пластмассовые часы на стене, все еще в полиэтиленовой упаковке, но показывающие верное время.

Набао взяла со стола тряпочку и повязала мне на левое запястье. Не переставая тараторить, она подсунула под нее маленький металлический диск и проверила узелок. Не развязался ли? Мне показалось, это было что-то вроде амулета.

Под столом я разглядел провод с лампочкой, подсоединенный к автомобильному аккумулятору. Я решил, что аккумулятор сел, и постучал по нему:

– Не работает?

Набао потерла ладонями друг о друга и развела руки, имея в виду, что перезаряжать выйдет себе дороже. Я решил дать ей денег, чтобы кто-нибудь заменил ей аккумулятор, но потом мне пришла в голову идея получше. Позади ее хижины проходил кабель от радиоприемника, и я вспомнил, что рядом с коробками «Калпола» видел бухту провода. Мне бы ничего не стоило кинуть времянку, так что аккумулятор ей может и не понадобится.

Через двадцать минут у нас был свет. Мне пришлось ненадолго отключить мотор, но когда я снова его запустил и вернулся к ней в хижину, Набао вскрикивала и подпрыгивала, как подросток. Она пожала мне руку, потрепала по щеке и стукнула себя по коленкам. Вот бы кто так у нас дома порадовался электрической лампочке!

Это было лучшее из всего, что я натворил в той деревне, правда, за это я и поплатился.

28

Вы наверняка заметили, что в моем повествовании отсутствуют некоторые детали, касающиеся обычаев того горного племени, с которым мы провели эти несколько дней. Но я нарочно не все рассказываю. Пока мы там жили, крестьяне начинали нравиться мне все больше, и на многое я стал смотреть другими глазами. Меня и сейчас беспокоит судьба жителей поселка, и рассказывать, где стоит деревня и как до нее добраться, я не хочу. Так что и в описание костюмов я добавил несколько выдуманных деталей, и в конструкцию хижин. Кое у кого могут оказаться другие имена.

Эти люди своим трудом выращивают мак на пыльной земле ценой тяжелых усилий, и я не хочу быть человеком, который наведет на них тайских чиновников, которым взбредет в голову выжечь их поля.

Благодаря общению с Джеком, я немало узнал о том, как выращивают опиум в тех местах. Американцы во Вьетнаме, пользуясь имеющимися у ЦРУ возможностями, установили связи с рядом национальных меньшинств в пограничных районах Таиланда и Лаоса, в особенности с повстанцами из племени мои. Вскоре у ЦРУ была трехсоттысячная партизанская армия, тренированная для войны в горной местности, готовая бороться с лаосскими коммунистическими силами. В середине шестидесятых, чтобы помочь партизанам и поддержать их союзнические чувства, ЦРУ предоставило к их услугам авиакомпанию «Эйр Америка» для транспортировки опиума в транзитные пункты для дальнейшего распространения.

Большая часть опиума перерабатывалась в то, что Джек называл героином высшего качества, «четвертым номером», и отправлялась в Сайгон. Оттуда продажные правительственные чиновники переправляли его в США, раздувая героиновую эпидемию семидесятых годов.

Основы процветания опиумных банд, орудующих на тайских холмах, были заложены в период вьетнамской войны. И если бы я хотел найти виноватых в том, что случилось с Чарли, то ЦРУ заняло бы в этом списке одно из первых мест.

Но что же мне рассказать о том племени, среди которого мы жили? Что в разведении мака по знаниям и мастерству оно не уступает племени мон? Что в искусстве изготовления украшений из серебра эти люди могут потягаться с умельцами акха и яо, а по навыкам вышивки далеко опережают каренов? Что некоторые женщины затачивают себе зубы до острых кончиков и что полигамия у них в порядке вещей? Что они делятся на кланы, как племя лаху. И что пришли они с Тибета подобно лайсу?

И что они верят в духов?

Я попытался сфотографировать Набао рядом с ее новой электрической лампой, но даже в состоянии восторга она наотрез отказалась фотографироваться. Она повернулась ко мне спиной, взмахом руки показав, чтобы я уходил. Мне было жаль упускать момент, но пришлось уважить ее просьбу.

В другой раз я попытался сделать снимки жителей деревни на полях, во время работы. Они пришли в крайнее возбуждение. Сперва я подумал, что они отказываются из опасения, что фотографии попадут в руки полиции, но позже узнал, что страх перед фотоаппаратом имел под собой в гораздо большей степени религиозную подоплеку. Зато они с удовольствием разрешили мне сделать несколько снимков цветущего мака и деревенских хижин. Эти снимки хранятся у меня до сих пор.

Мое предположение, что жители племени боятся вместе с «лицом» потерять и душу, было неточным.

На самом деле они боялись того существа или того предмета, который мог попасть вместе с ними на пленку. Они не хотели оставлять свой образ на пленке в присутствии какого-нибудь духа, который мог пролететь мимо, когда делался снимок. Они боялись, что потом дух не сможет их покинуть, так с ними и останется.

Духи для них были совершенно живыми. А их собственные изображения, в том числе и на негативе, воспринимались крестьянами как своего рода дубликаты, осужденные на непредсказуемое существование в окружающем мире.