Правила бунта - Калли Харт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Давай просто продолжим занятие, хорошо? Поскольку вы так увлечены моим сегодняшним уроком, лорд Ловетт, почему бы вам не подойти сюда и не поиграть в небольшую игру. Расскажи нам о графе Монте-Кристо. Думаю, нам следует немного поспорить.
«Неправильный выбор слов. Ты не хочешь играть со мной ни в какие игры».
Большинство моих одноклассников стали бы спорить о том, что им поручили это задание, но я не подаю виду. Встаю и направляюсь в начало класса, одаривая Фитца холодной, отстраненной улыбкой, становясь рядом с ним. Когда мы все сидим на удобных диванах или в изъеденных молью креслах с откидной спинкой, Фитцу, должно быть, так легко чувствовать, что он контролирует ситуацию. При росте в шесть футов он, должно быть, чувствует себя гигантом, возвышаясь над всеми нами. Ну, сейчас я стою рядом с ним, и у него ни хрена не осталось преимущества.
«Может, я и вдвое моложе тебя, но во мне шесть футов три дюйма, ублюдок, и я определенно накаченнее тебя».
Фитц прочищает горло. Подходит к своему столу и садится на его край, сложив руки перед собой с выжидающим выражением на лице.
— Ну? У тебя есть тема для дебатов? Ты вообще читал эту книгу, Дэш, или... ты просто стоишь здесь и тратишь время впустую?
О, выпускаем когти, не так ли? Бедняге не нравится, что я доставляю ему неприятности. Скорее всего он боится того, что, по его мнению, я знаю, и пытается заставить меня вести себя прилично. Ну, я не из тех, кого можно запугать. Может быть, пришло время Уэсли Фитцпатрику понять это.
Смотрю на него сверху вниз и в уголках моего рта появляется легкая улыбка.
— Хочешь тему для дебатов? Как насчет концепции неизбежности в книге? Я думаю, что враги Эдмона неизбежно в конце концов станут жертвами его гнева. До того как Эдмона заперли в этой камере, он был рассеян. Но как только оказался в ловушке, ему не оставалось ничего лучшего, как планировать свою месть. Обстоятельства были таковы, что не оставалось ничего лучшего, как сосредоточиться на этом отчаянном порыве. «Только несчастье раскрывает тайные богатства человеческого ума, — цитирую я. — Для того чтобы взорвать порох, его надо сжать. Тюрьма сосредоточила все мои способности, рассеянные в разных направлениях. Они столкнулись на узком пространстве, а вы знаете, из столкновений рождается электричество, из электричества молния, из молнии — свет». — Я пригвождаю его ледяным взглядом. — Мне продолжать?
Фитц массирует пальцами висок, смеясь с излишним энтузиазмом.
— Ну, черт возьми. Очень впечатляет. Мне следовало бы знать лучше, чем бросать вызов человеку твоего воспитания о знании классики. Ты ведь выучил наизусть все произведения Александра Дюма еще до того, как тебе исполнилось шесть лет, не так ли? — Он качает головой, все еще ухмыляясь, как идиот. — Мне действительно жаль тебя. У тебя, наверное, было немного друзей в детстве, а?
«Ух. Агрессия? Опрометчиво, чувак. Очень опрометчиво».
Я показываю ему зубы.
— Думаю, да. Наверное, именно поэтому мои друзья так важны для меня сейчас. И я буду отчаянно защищать их.
Мои угрозы уже даже не завуалированы. Я выбрал эту цитату из «Графа Монте-Кристо» по определенной причине. Раньше мое внимание не было сосредоточено. Я не был сосредоточен на нем, но теперь, когда это так, потребуется лишь малейший толчок, чтобы подтолкнуть меня к действию. «Из столкновений рождается электричество, из электричества молния, из молнии — свет». Его действия будут иметь последствия, и я — последствие, с которым Фитц не захочет иметь дело.
— Боже, Ловетт, какого черта ты делаешь? — Необычайно крикливая Мара Бэнкрофт, сидит на диване с цветочным принтом рядом с Кариной. — Ты задал нам тему. Садись уже. Никто из нас не подписывался на твой душещипательный момент: «Боже мой, я так люблю своих друзей».
Фальшивый английский акцент, которым она попугайничает, оскорбителен. Во-первых, это акцент «кокни»7, который совсем не похож на классический британский акцент, который отец вдолбил в меня с детства. Судя по пародии Мары, она не знает разницы между дальним членом королевской семьи и статистом в актерском составе гребаного «Оливера». Раньше я никогда не задумывался о ее существовании, но сейчас... очень быстро решаю, что не стал бы мочиться на нее, даже если бы она была в огне.
— Почему бы тебе не трахнуть себя зараженным гепатитом дилдо, Бэнкрофт? — четко произношу я, чтобы убедиться, что она понимает меня сквозь мой гребаный английский акцент.
Весь ад вырывается на свободу. У Мары отвисает челюсть. Она прижимает руку к груди, на лице появляется шокированное выражение, и девушки, сидящие в первом ряду, начинают визжать.
— О боже мой! Фитц! Ты не можешь позволить ему так говорить! Боже мой!
За этим следуют еще: «О, боже!». Потом в дополнение парочка: «Это сексуальное домогательство!» и «Что за отвратительные слова!». Парни просто смеются и толкают друг друга локтями, кричат и швыряют в Мару скомканные бумажки.
Рэн теперь сидит, небрежно сцепив руки за головой, как будто развалился в шезлонге на пляже, ожидая, когда наконец подалут «Пина-Коладу», которую заказал пять минут назад. На его лице появляется крошечная веселая ухмылка. Ликование же Пакса более открыто. Он лежит на полу, наставив на меня пальцы-пистолеты, как будто я только что сделал весь его чертов год.
— Жестко, Ловетт. Чертовски жестко!
— Да, это было чертовски невоспитанно. — Фитц драматично вздыхает. — Хорошо, ваша светлость. Я либеральный парень большую часть времени, но это было уже чересчур. Ты должен извиниться перед Марой.
— Спасибо за предложение, но я, пожалуй, откажусь.
Фитц выглядит удивленным.
— Никаких извинений?
Я качаю головой.
— Нет.
— Тогда ладно. — Он обходит стол с другой стороны и достает из верхнего ящика стола
