Лесная смерть - Брижит Обер

Теперь уже она дышит заметно ровнее. Наверное, понемногу успокаивается.

— В один прекрасный день вдруг понимаешь: твоя жизнь — сплошные развалины, в которых ты совершенно запуталась. Но что тут поделаешь? Никто не властен над своей судьбой, ведь так? Вот вы, например: разве вы могли когда-нибудь хотя бы представить себе, что с вами такое случится? Этот город приносит несчастье — вот в чем вся беда. Нужно уехать отсюда. А Поль говорит, что это невозможно. Боится что где-то в другом месте уже не сумеет получить такой хорошей работы. Хоть душу Дьяволу продаст, лишь бы зарплаты своей не потерять. Ничего-то он не понимает. Решил, что в глубине души я ненавижу его. Пожалуй, так оно и есть: с некоторых пор я действительно его ненавижу. Так ведь часто случается, правда? Человек думает, будто очень любит кого-то, и вдруг осознает, что просто ненавидит его. Интересно, который час? Ужас, как быстро бежит время, когда впадаешь в отчаяние. Ну-ка, пора нам с вами одеваться.

Теперь — неумело одевая меня — она тихонько напевает какую-то мелодию; напевает так быстро и нервно, что я не в состоянии ее распознать. Должно быть, в силу своей неподвижности я кажусь ужасно тяжелой. Предпринимаю попытки хоть на миг стать полегче. Это жалкое пение — несчастная попытка изобразить веселость — удается ей плохо; бедняга Элен явно сдает, что называется, на глазах. Ну вот — я одета. Теперь мы едем в столовую.

Завтрак проходит в довольно угрюмой обстановке; остатки вчерашнего пюре и рыбные палочки. К счастью, я не слишком голодна. Элен совсем не разговаривает со мной — по-прежнему напевает уже порядком надоевший мне мотивчик, запихивая мне ложку с едой в рот. Я чувствую, как она взвинчена, напряжена, и меня никак не оставляет ощущение, будто она вот-вот сделает мне больно. Стараюсь жевать как можно быстрее, чтобы поскорей покончить с этой тяжелой работенкой. Никакого сыра, никакого десерта — кофе. Черный, крепкий, вкусный, но слишком горячий. Я обжигаю рот, не имея возможности даже выразить свой протест по этому поводу. Алле-гоп — и мы уже едем в библиотеку.

Мне очень не терпится, чтобы Иветта поскорее выздоровела, и я смогла наконец вернуться домой. Особенно после того, как услышала, что Поль считает, будто я за ними шпионю. Внезапно моя коляска замирает на месте. Что еще такое?

— Элен! Я как раз собиралась вам позвонить!

Ну надо же: мисс Совершенство, то бишь Клод Мондини собственной персоной; очень быстро и тихо она добавляет:

— Сегодня утром ко мне заходил инспектор, дабы узнать у меня подробности личной жизни Софи… Я, конечно же, сказала ему, что абсолютно не в курсе этих подробностей. Ведь каждый вправе жить так, как ему нравится, правда? Но обвинять Стефана в подобных вещах!.. Я сегодня ночью вообще не могла уснуть, так что Жан-Ми был вынужден заставить меня принять снотворное. Нет, это просто ужасно!

Затем она наконец перестает шептать и произносит вполне нормальным голосом:

— Значит, и о Лиз теперь заботитесь вы?

— Иветта подвернула ногу…

— Ах да, действительно; совсем забыла из-за всех этих событий, к тому же в воскресенье для подростков приют Сен-Жана устраивает игру с поисками сокровищ — обязательно нужно сходить, это будет просто превосходно; послушайте: если хотите, я могу немного покатать Элизу на свежем воздухе в качестве прогулки, а потом доставить ее к вам в библиотеку?

— Почему бы нет? Как вы смотрите на то, чтобы немножко прогуляться, Лиз?

С этой несносной болтуньей? Нет, спасибо. Я и не подумаю поднимать палец.

— Наверное, она уснула. Слушайте, я все-таки оставлю ее вам. Спасибо, и пока, мне пора бежать: уже опаздываю, — произносит Элен.

На по-о-о-о-о-мощь!

— Элиза? Эй, Элиза, это я — Клод; вы меня слышите?

Смирившись со своей участью, приподнимаю палец.

— Сейчас мы с вами устроим себе веселенькую прогулку! Благо дождя сегодня нет. К тому же мне непременно нужно пройтись, уж очень нервная я стала последнее время… А у Элен и вовсе изможденный вид, она буквально лет на десять состарилась. Жан-Ми вчера вечером встретил Поля, так тот очень обеспокоен ее состоянием: боится, как бы у нее не началась самая настоящая депрессия… Просто в голове не укладывается: Стефан был их лучшим другом и сделал такое… с несчастным малышом Рено… и с остальными тоже… И надо же: я ведь не раз видела его за рулем той самой проклятой белой машины, но у меня и в мыслях никогда не было что-либо заподозрить… Полиция говорит, что обычно этой машиной пользовался его бригадир, когда ездил на строительные площадки. И все считали совершенно естественным, что он тоже ездит на ней. На стройплощадках всегда столько грязи — не мыть же ему было свой БМВ каждый день… А еще инспектор сказал мне, что их эксперты сейчас тщательнейшим образом осматривают этот «ситроен». Особенно багажник… Жан-Ми не хочет разговаривать со мной на эту тему: считает, что я слишком впечатлительна — но какой смысл закрывать глаза на неприятные вещи, коль скоро они все равно существуют. Да еще бедняжка Софи… из-за нее мне даже пришлось солгать.

Тут — театр, да и только! Она вдруг переходит на шепот:

— Да, вам я, конечно же, могу признаться: я знала, что у нее есть связь на стороне.

Значит, я оказалась права! Я опять оказалась права! Но, черт возьми, поведайте же мне скорее подробности!

— Однажды я видела ее — она сидела в своей машине. В том лесу, что за Ля Фютэ. Сама я туда приехала в поисках подходящей местности для велосипедных гонок в вербное воскресенье. Это было где-то часа в три или четыре дня. Сначала я заметила только машину, припаркованную за небольшой рощей, и тут же подумала о том, что напоролась на парочку влюбленных. Поэтому, естественно, постаралась вести себя потише, дабы не испортить им настроения. А потом вдруг заметила, что это — машина Софи. Ничего дурного мне и в голову тогда не пришло, однако все это выглядело несколько странным — у меня, знаете ли, даже мурашки по коже побежали… Солнце било прямо в стекла, так что внутри ничего не было видно. Естественно, мне вроде бы следовало подойти и поздороваться с ней… но что-то удерживало меня — наверное, так называемое «шестое чувство», у меня ведь страшно развита интуиция; и представьте себе: в этот самый момент дверца с правой стороны машины отворяется, выходит он, на ходу приглаживая волосы рукой, и отправляется к ближайшему дереву, чтобы справить малую нужду, — по-моему, это так вульгарно! И вообще: что он мог там делать, запершись посреди леса в машине с Софи? Именно в таких случаях поневоле приходишь к определенным выводам, нисколько не желая опорочить ближнего своего, правда? Поэтому я, разумеется, затихла, как мышь под метлой. Он вернулся в машину, та почти сразу же тронулась с места; они проехали совсем рядом со мной, так меня и не заметив: я присела на корточки в густых зарослях крапивы — представляете, как эта крапива искусала меня; короче, я видела их, и вполне отчетливо! Блаженно улыбающуюся Софи и его — с чисто животным удовлетворением на лице… Никогда не думала, что он на такое способен.

Кто «он», черт побери?

— Я ничего не стала говорить Жан-Ми, чтобы не огорчить его, но устроила все так, что постепенно мы стали встречаться с ними все реже и реже. Я же вовсе не обязана становиться сообщницей того, что они творят. И подумать только: Софи и Маню — безумие какое-то…

Маню? Она сказала: «Маню»? Но он-то тут при чем? Ведь это должен быть вовсе не Маню, а Поль! Да ты, наверное, ошиблась!

— Кстати говоря, наша бедняжка Бетти вполне могла бы уделять мужу побольше внимания — вместо того, чтобы пытаться заполнить свою духовную пустоту пророщенной пшеницей. А он — с этой черной бородой и пронзительным взглядом — всегда казался мне похожим на какого-нибудь Распутина… Брр… Однако я все болтаю и болтаю — наверное, надоела вам уже до смерти…

Ничего подобного: в кои-то веки ты говоришь именно о том, что меня действительно волнует; ну же, продолжай!

Но нет: теперь она рассказывает мне о деревьях, о том, как с них падают листья, о грядущей зиме и о том, что, судя по кожице лука, эта зима будет довольно суровой; о войне в Югославии, о голодающих народах Африки, о тех трудностях, с которыми ей приходится сталкиваться, собирая одежду и медикаменты для нуждающихся семей, о людском бесчувствии и равнодушии, а я тем временем беспрестанно повторяю про себя: «Маню и Софи, Софи и Маню» — словно некую мантру, способную привести меня к Откровению. После такого вот «веселенького» денечка, естественно, хочется покоя, и мне не терпится поскорее вернуться домой — тем более, что Поль, как выяснилось, считает меня шпионкой. Теперь он уже не жаждет потискать меня втихаря среди ночи — прошли те времена. Или у нашего дорогого Поля появились другие, более увлекательные занятия? К счастью, вчера вечером звонила Иветта: она уже совсем выздоровела и послезавтра заедет за мной на машине — разумеется, в сопровождении Жана Гийома. А здесь обстановка по-прежнему накаляется; Поль и Элен ссорятся чуть ли не беспрестанно. Она без конца принимает транквилизаторы, а он после этого кричит на нее. И все время твердит ей о том, что она нуждается в помощи врача. В данный момент мою коляску припарковали в столовой. Виржини — как ни в чем не бывало — смотрит телевизор.