Двойка по поведению - Ирина Семеновна Левит

— Свидетелем? Это как?! — на сей раз округлили глаза дамы.

— Общался с директором, а в этот момент сообщили, что в собственном классе обнаружили мертвую учительницу химии.

Аркадий Михайлович ожидал, что они тут же пристанут с расспросами — люди, и прежде всего женщины, обычно любят информацию из первых рук с соответствующими подробностями. Однако женщины приставать не стали. Более того, поморщились, что явно относилось не к самому Казику, а к ситуации, которой он стал невольным свидетелем.

И тут он сообразил. Ну конечно же та высокая девица-красотка, дочка Томашевской, это же она первой обнаружила Галину Антоновну. Она и еще парнишка Валера, который прибежал тогда к директору. Так что дамы уже в курсе подробностей, причем не исключено, сдобренных изрядными фантазиями.

— Моя дочь Лина и ее одноклассник первыми нашли Галину Антоновну, — подтвердила предположения Казика красивая блондинка. — Я — Ольга Сергеевна Томашевская. А это моя школьная подруга и мама подруги и одноклассницы моей дочери Маши Надежда Ильинична Зверева.

— Замечательно! — умилился Аркадий Михайлович. — Мамы — подруги. И дочки — подруги. А этот Сугробов тоже ваш друг? — выбрался Казик на интересующую его дорогу.

— Витя? — Женщины переглянулись, и Надежда Ильинична Зверева сказала: — Витя у нас с первого класса всегда был очень важным.

— Всегда! — подтвердила Ольга Сергеевна. — У него и папа был очень важным. Как сейчас помню. И сынок у него тоже был очень важнючим. Наследственность… — вспомнила высказывание собственной дочери Томашевская.

— Что значит — был? — не понял Казик. — А сейчас?

— Сейчас, думаю, маленько присмирел.

Женщины вновь переглянулись и хмыкнули. Причем как-то так, что Казик сразу понял: к Вите Сугробову и его отпрыску дамы теплых чувств отнюдь не испытывают. Однако же изобразил на лице сочувствие и произнес проникновенно:

— С мальчиком приключилась беда?

— С мальчиком приключилась обычная ситуация, — отмахнулась Томашевская. — Мальчика в оборот взяла Галина Антоновна и нацелилась ему двойку в аттестат влепить. Это в прошлом учебном году было, Витин сынок как раз гимназию заканчивал, он на год наших девочек старше. Ну, Вите пришлось так повертеться!.. Уж и не знаю, как ему удалось двойку в тройку превратить.

— Вероятно, у владельца сети супермаркетов хватило на это средств… — многозначительно заметил Аркадий Михайлович, но женщины лишь скептически скривили губы.

— Пирогову никакими деньгами было не взять, — отмела намеки Зверева. — Если бы она за свою уступчивость хоть что-то брала, сама бы давно стала хозяйкой супермаркетов. А так даже на собственные похороны ничего не накопила. Думали, как всегда директриса начнет родителей напрягать и по кругу шапку…

— Корону свою, — фыркнула Томашевская.

— …вот именно, корону по кругу пустит. А ничего подобного! Сугробов и похороны, и поминки, и гроб с памятником — все на себя взял. Кто бы мог подумать? Прямо благодетель! Именно благодетелем его в гимназии и считают.

— Действительно, благородно, — согласился Аркадий Михайлович. — Особенно с учетом непростых отношений с убиенной…

Женщины пожали плечами, а Казик подумал, что с точки зрения психологии не столь уж необычная ситуация. И объяснений этому — целый букет: от желания, как говорится, собственными руками закопать врага в землю до самого настоящего благородства.

Глава 15

Володя Гриневич, как и все члены гимназического коллектива, конечно же явился на проводы Пироговой — ему даже в голову не пришло оторваться от этого самого коллектива. Начали бы шушукаться, сплетничать, смотреть косо… Или, того гляди, настучали бы кому надо — не директрисе, нет, та сама все приметит, а если не приметит, Капитоша должит, — а прямиком товарищам из полиции. Дескать, с чего-то не явился, хотя был жив-здоров и в доброй памяти, подозрительно это очень и тому подобное — никакие романтические сказки Саранцевой не помогут. Опять же сама Саранцева тоже уже не чистая невинная дева — как-никак именно в ее классе обнаружилась исчезнувшая тетрадь Пироговой. Та самая тетрадь, о которой никто бы и не вспомнил, если бы Лизавета не поведала следователю, что видела ее буквально накануне смерти химички, а теперь, когда химичку нашли мертвой, уже не видит. Про вновь обретенный кондуит Лизавета тоже могла бы промолчать. Да, тетрадь вывалилась ей на голову прямо на уроке, но, если бы она ею при всем классе не трясла, ребята могли и внимания не обратить. Но Лизавета ничего не скрыла — понеслась с кондуитом к начальству. А в конечном счете тоже стала подозрительной особой.

Володя слышал, что основная часть преступлений раскрывается «по горячим следам», но уже прошло несколько дней и, по всем прикидкам, «следы» начали основательно остывать. По крайней мере, его, Гриневича, вроде как позабыли, на допросы не вызывали, дополнительные вопросы не задавали. С Лизой, правда, побеседовали, но только относительно тетради. Хотя директриса, которой Капитоша, без сомнения, немедленно поведала про «чувства», наверняка полицию проинформировала. Но в полиции Лизу ничего подтверждать не заставили и вообще на эту тему не заикнулись. Странно как-то… Или он, Гриневич, просто ничего не смыслит в полицейской работе? А с чего бы ему в ней смыслить?

Имелась, впрочем, еще одна причина, по которой Володе (по его разумению) следовало непременно быть на проводах Пироговой.

Первый и последний раз он принимал участие в похоронах совсем ребенком. Провожали в последний путь соседку, всеми уважаемую одинокую бабульку, некогда мамину коллегу — участковую врачицу. И делали это всем подъездом, поскольку больше некому было. Володя помнил, как собирали деньги — кто сколько может. Как тетя Наташа с четвертого этажа матом крыла служителей кладбища, у которых она, опять же матом, выбила сухое место — служители очень хотели засунуть бабульку чуть ли не в болото. Как по блату добывали более или менее приличный гроб. Но самое главное, как соседи несли этот гроб, уже с покойной, едва протискиваясь в узких лестничных пролетах панельной «хрущевки», потом тащили его чуть не километр, отделявший «выбитое» сухое место от дороги, и немногочисленные представители мужского пола, обитавшие в подъезде, кряхтели, покрывались испариной, а женщины старались помочь им в поддержании тяжелой ноши. И все ругали похоронный сервис, который, казалось, был создан исключительно для того, чтобы оставшихся в живых людей измордовать до смерти.

Пирогова тоже была одинокой (ну, почти одинокой), и хоронить ее предстояло всей школой, а мужчин здесь насчитывалось опять же немного, и Володя полагал, что оставить коллег без дополнительной физической силы совсем не по-товарищески.

— Гриневич, ты чокнутый! — заявила Зойка, когда они вместе ехали в гимназию. — На хрена кому нужна твоя мужская сила? Сейчас фирмы берут на себя все — от