Дворец сновидений - Исмаил Кадаре

Марк-Алем ускорил шаг, чтобы выйти побыстрее в кольцевую галерею, но ее нигде не было видно. Чем дальше он шел, тем больше ему казалось, что он заблудился. А если он устанет и его одолеет сон в одной из этих пустынных галерей? Ему снова показалось, что веки у него словно налиты свинцом. Угораздило же меня сюда спуститься, закралась в голову мысль. Он ускорил шаг еще больше, затем побежал. Звук его шагов, умноженных гулким эхом, вызвал у него еще больший ужас. Я не усну, пробормотал он. Я не попадусь в твою ловушку.

Неизвестно, как долго продолжался бы этот сумасшедший бег, если бы на перекрестке он не наткнулся на человека.

— В чем дело? — обеспокоенно спросил тот. — Что случилось?

— Ничего, — ответил Марк-Алем. — Где тут выход?

— На тебе лица нет, ты совсем бледный. Уже разузнал о том, что происходит?

— Что? — не понял Марк-Алем. — Я ищу выход.

— Я говорю, тебе наверняка что-то известно. Ни кровинки в лице.

— Это, наверное, от угольного чада, — сказал Марк-Алем.

— А я говорю, что…

— Выход где?

— Вот здесь, — ответил тот.

Марк-Алем хотел было сказать ему: да у тебя самого лицо как восковая свеча, чем тебя так удивило мое, но он не хотел задерживаться ни на одно лишнее мгновение в этом месте. Выбраться отсюда как можно скорее, о господи, вздохнул он про себя. Подняться из этого колодца.

Наконец перед ним возникла лестница, и он взбежал по ней, перескакивая через три и даже четыре ступеньки. Когда он оказался на первом этаже, у него перехватило дыхание. Ему показалось, что слышен какой-то шум. Обернувшись, он, к своему удивлению, увидел группу людей в длинных кафтанах, удалявшихся в глубину коридора.

На втором этаже он столкнулся еще с одной группой людей с мрачными лицами. Издали из галерей доносился шум шагов. Что это за оживление такое? — задумался он и вспомнил человека, встреченного в галереях Архива. Похоже, в Табир-Сарае что-то действительно происходило. Он ускорил шаг, чтобы побыстрее добраться до Интерпретации. Посеревшие стекла окон свидетельствовали о том, что день склонялся к закату.

— Где ты был? — спросил его сосед, работавший с ним за одним столом. — Где тебя носило весь день?

— В Архиве, — ответил ему Марк-Алем.

Глаза у того просто сияли. Неделю назад его посадили работать рядом с Марк-Алемом, успевшим за это время убедиться, что главным смыслом жизни у того было собирание сплетен, особенно политических, слухов, передаваемых на ушко, из уст в уста, запрещенных и опасных, и именно опасность была соусом, придававшим им вкус. Было даже удивительно, как это он до сих пор не разнюхал, что Марк-Алем принадлежит к семейству Кюприлиу.

— Что-то происходит, — поделился он, придвинувшись слева к нему всем своим телом. — Не замечаешь?

Марк-Алем пожал плечами.

— На лестнице какая-то суета, больше ничего не знаю, — ответил он.

— Трижды вызывали нашего шефа, и все три раза тот возвращался, перепуганный до смерти. Совсем недавно его вызвали в четвертый раз, и он до сих пор не вернулся.

— И что это значит? — спросил Марк-Алем.

— Да кто его знает? Все что угодно, — ответил тот.

Марк-Алем хотел было рассказать ему о человеке с испуганным лицом, которого увидел в Архиве, но это вызвало бы новую волну перешептываний между ними. Он припомнил слова архивиста о баш-эндерорах, рывшихся всю ночь в Архиве. Стало совершенно ясно: что-то действительно происходит.

— Все что угодно может произойти, — услышал Марк-Алем шепот соседа. Чтобы никто не заметил, он старался говорить, не поворачивая головы в сторону Марк-Алема и кривя уголок рта, как бы придавая нужное направление своему бормотанию. — Может произойти все что угодно, — повторил он, — от увольнения сотрудников до закрытия Дворца.

— Закрытия Табир-Сарая?

— А почему бы и нет? Вся эта суета… Эта подозрительная беготня… Я не первый год работаю в Табир-Сарае, всю подноготную знаю… Все, что сегодня происходит, мне совершенно не нравится. В такой день можно ожидать чего угодно…

— А что, когда-нибудь бывало такое, что Табир закрывали? — дрогнувшим голосом спросил Марк-Алем.

— Хм, ну и вопросик, — процедил тот сквозь зубы. — Если до такого дойдет, то тут уж пиши пропало… Ну, лично мне довелось видеть нечто подобное в те черные дни, когда самодержец особым декретом повелел прекратить рассмотрение снов. Такое происходит редко, крайне редко, понимаешь? Рассматриваются исключительно сновидения самого самодержца. Табир-Сарай тогда просто погружается в траур. Он напоминает развалины, по которым туда-сюда, словно тени, бродят сотрудники. Кажется, все вокруг словно тает на глазах, испускает душу. И все, оледенев от ужаса, дожидаются его закрытия. Хотя такую ужасную ситуацию от закрытия отделяет всего один волосок.

Марк-Алем почувствовал, как от ужаса у него холодеет под ложечкой. Он смутно припоминал слова Визиря. Не было ли все это тем самым моментом, о котором тот упоминал в разговоре, так ни разу откровенно и не высказавшись до конца? Сосед продолжал что-то говорить, но он уже не слушал его. В висках у него стучало, мысли путались… Из бесконечных разговоров о Табир-Сарае, как и из туманных откровений Визиря, Марк-Алем понял, что чем хуже идут дела у Дворца Сновидений, тем это лучше для рода Кюприлиу. И, следовательно, чем более мрачные дни наступают для Табир-Сарая, тем радостнее он должен себя чувствовать. Должен был бы чувствовать… И вот, ничего подобного. Эта окружающая его неуверенность не приносила ему ни малейшей радости, напротив, его пробирало до мозга костей.

Он прислушался к бормотанию соседа, но из него трудно было хоть что-то разобрать. Казалось, тот разговаривает больше с самим собой, чем с ним. Он вспомнил свою бабушку, у которой спросил однажды: бабуля, почему ты вздыхаешь так громко? Чтобы меня стало две, внучек, ответила она, чтобы не чувствовать себя одинокой. Марк-Алем ощутил острое желание громко вздохнуть, как его бабушка когда-то. Они все были так одиноки за этими холодными столами, заваленными полубезумными видениями чужих мозгов, никак между собой не связанными.

— Но почему? — перебил он совершенно ослабевшим голосом монотонное бормотание соседа. — Почему это все происходит?

— Почему происходит? — Марк-Алему показалось, что искривленный уголок рта собеседника вместо слов послал в его сторону ледяную ухмылку. — О господи, как ты можешь спрашивать «почему» в этом Дворце? — ответил тот.

— А что, здесь никогда ни о чем нельзя знать — «почему»?

Марк-Алем вздохнул. Судя по темным окнам, понятно было, что на улице наступила настоящая ночь. Свет фонарей слабо освещал лбы людей, склонившихся