Митридат против Римских легионов. Это наша война! - Михаил Елисеев

Глава V

Пламя над Анатолией (84–74 гг. до н. э.)

Между Первой и Второй…

Итак, война между Римом и Митридатом закончилась, и для царя настало время подводить итоги, а они оказались довольно неутешительны. Как при осаде городов (Родос), так и в полевых сражениях (Херонея и Орхомен), понтийские армии потерпели поражения и понесли большие потери. Все территории, которые были завоеваны на первом этапе войны, были утрачены, часть кораблей пришлось отдать римлянам и вдобавок ко всему пришлось выплачивать контрибуцию. Но если посмотреть на дело с другой стороны, то получалось, что практически все свои земли, которыми он владел перед войной, Митридат сохранил, корабли у него остались, а контрибуция, которую он должен был выплатить, как уже отмечалось, не шла ни в какое сравнение с тем, что он сумел награбить. И главное, этот договор не накладывал на него никаких ограничений на количественный и качественный состав армии и флота, которые так любили навязывать побежденным врагам сыновья волчицы. Достаточно вспомнить Филиппа V Македонского и Антиоха III Великого. Но был и еще один момент, который мог утешить понтийского царя, хоть Ариобарзан и вернулся в свою страну, в Каппадокии оставались гарнизоны Митридата, и он пока не собирался их выводить. Словом, все было не так уж и плохо, как могло бы быть, но тут на царя навалились внутренние проблемы.

Сначала начались волнения в Колхиде, а затем вспыхнули беспорядки на Боспоре, население которого, отпав от державы Митридата, решило добиваться независимости. И если ситуация в Тавриде была довольно понятна, то в Колхиде все было не так просто, колхи требовали назначить им правителем Митридата Младшего, сына понтийского царя. С одной стороны, ничего необычного в этом не было, но с другой — настораживало то, что такая просьба была подкреплена вооруженным восстанием. Поэтому Евпатор действовал очень осторожно, он отправил сына в Колхиду, а сам пока решил понаблюдать за дальнейшим развитием событий. И едва Митридат Младший прибыл в Колхиду, как смуты прекратились, словно по взмаху волшебной палочки, а это еще больше насторожило его отца и усилило его подозрения. Судя по всему, они оказались не беспочвенными, поскольку царь продолжал наблюдать за сыном и в итоге утвердился во мнении, что «это произошло по плану его сына, желавшего стать царем» (Аппиан). Выждав еще время, Митридат вызвал сына к себе и распорядился взять под стражу, а затем заковать его в золотые цепи — недостойно царевичу выглядеть простым преступником. Впоследствии Митридат Младший будет казнен, но вот только о мятеже в Колхиде больше не упоминается, вполне возможно, что именно его происки и привели к смуте. А закончив с делами на Кавказе, Митридат обратил свой грозный лик на Боспор и распорядился строить новые корабли, взамен тех, что были выданы Сулле, и также стал собирать войска, подготавливая карательную экспедицию. Приготовления эти были настолько серьезны, что вызвали тревогу в Риме, где стали задумываться над тем, а не собирается ли понтийский царь взять реванш за поражение в войне? Ситуация усугублялась тем, что Луций Лициний Мурена, которого Сулла оставил в Анатолии с двумя легионами, спал и видел, как бы ему спровоцировать войну с Митридатом и увенчать себя лаврами победоносного полководца, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Войска, которыми он командовал, ранее были легионами Фимбрии, которые в свое время спокойно смотрели, как убивали их командира Флакка, а также считали, что они недостаточно поживились в прошлой войне. Поэтому желания и наместника, и его подчиненных совпадали полностью, в своем намерении развязать маленькую победоносную войну Мурена совершенно забыл об участи Мания Аквилия, которого подобные мысли привели к весьма печальному концу. Но тут сама судьба подтолкнула римлянина к действиям, поскольку произошло событие из ряда вон выходящее — от Митридата сбежал его лучший стратег Архелай и объявился в римском лагере.

Архелай вызвал недовольство Митридата не тем, как вел боевые действия в Элладе, а тем, как вел себя после их окончания, — это четко зафиксировано Аппианом: «Он (Митридат) стал подозрительно относиться и к Архелаю за то, что он в переговорах в Элладе уступил Сулле больше, чем было нужно ». То, что царь никогда не обвинял своего полководца за неудачи в войне, видно из того, что в источниках об этом нет ни слова — кроме голословных речей Дорилая, которым двигали амбиции, да предположения Плутарха о том, что Суллой «Херонейская битва выиграна нечестно». Митридат прекрасно знал, что поражения при Херонее и Орхомене были плодом коллективного творчества со стороны его стратегов, а потому конкретно ни с кого за них и не спросил, возможно, чувствовал и свою вину, поскольку в Элладу лично явиться так и не соизволил. С другой стороны, если бы он не доверял Архелаю, то не поручил бы ему столь ответственного дела, как ведение переговоров с Суллой, а потому можно сказать, что опала полководца не была связана с его военной деятельностью. Само поведение стратега во время этих переговоров, когда он неосмотрительно принимал подарки и знаки внимания Суллы, вызывало определенные подозрения, а вывод понтийских гарнизонов из городов без разрешения Митридата явно попахивал изменой. Но Архелай предателем не был, просто он слишком много на себя взял, и это в итоге его чуть не погубило. История знает немало примеров того, что когда военные начинают лезть в политику, то правители государств вынуждены применять против них суровые меры, и я думаю, что Митридат не был исключением. К тому же надо было как-то объяснить своим подданным причины поражения в войне, а поскольку Новый Дионис был безгрешен, то требовался козел отпущения, а в свете последних событий Архелай подходил для этого идеально. Официально никто стратегу обвинений не предъявлял, но почувствовав, что над ним сгущаются тучи, он поступил так же, как многие до и после него, — ударился в бега. Ну а поскольку ему требовалось заработать доверие своих новых хозяев, то он, видя желание Мурены развязать войну, стал подстрекать того первым напасть на Понт. Возможно, он сумел нарисовать достаточно яркую картину приготовлений Митридата к войне, и Мурена, не получив постановления сената, как когда-то Маний Аквилий, развязал боевые действия против Понта.

Римское вторжение началось через Каппадокию и развивалось в направлении на север — там находились Команы, крупный религиозный центр, с большим и богатым храмом. Суть войны, которую затеял легат, проявилась сразу же, сам храм и его окрестности были начисто разграблены. Послам Митридата, которые явились выразить свой протест и ссылались на Дарданский мирный договор, Мурена заявил, что никакого договора он в глаза не видел, а потому его действия правомочны. Как помним, письменного договора действительно не было. А затем римляне продолжили заниматься грабежом и разбоем, и только тогда, когда их обоз ломился от награбленного добра, вернулись в Каппадокию, где и зазимовали. А Митридат, не желая вступать в вооруженный конфликт, срочно отправил послов в сенат и к Сулле с жалобами на легата, а также требуя его письменной ратификации. Но пока послы добирались до Рима, Мурена вновь развязал агрессию против Понта и, перейдя реку Галис, служившую границей, разграбил 400 царских деревень, нигде не встречая сопротивления. А Митридат по-прежнему ничего не предпринимал, ожидал себе возвращения послов из Рима да потихонечку стягивал войска к западной границе своих владений. Словно большая, обожравшаяся змея, армия Мурены, отягощенная огромной добычей, уползла за реку Галис, и расположилась на квартиры во Фригии и Галатии. Вот там-то легата и застали послы Митридата, которые вернулись из Рима.

Глава посольства Калидий перед собравшимся народом официально заявил, что сенат запрещает Мурене вести военные действия против Понта, хотя и не предъявил легату официального постановления. Почему сенат не соизволил оформить договор письменно, можно только догадываться, скорее всего, отцов отечества полностью устраивало существующее положение дел и возможность держать понтийского царя на коротком поводке. Личная встреча Калидия с Муреной тоже не дала ровным счетом ничего. Легат, совершенно уверенный в своей безнаказанности, останавливаться не собирался, его все сильнее манили слава и богатая добыча, а о судьбе Мания Аквилия он и не вспоминал, а, как оказалось, зря! Когда римские легионы в очередной раз выступили против Понта, то терпение Митридата лопнуло и, считая что Республика находится с ним в состоянии войны, он призвал к себе Гордия и, назначив его командующим войсками на западной границе, велел перейти Галис и атаковать римские территории. Для Мурены действия понтийцев были настолько неожиданными, что он растерялся и некоторое время пребывал в смятении, решая, как поступить: то ли идти и спасать те земли, которые громили войска Гордия, то ли продолжать движение в Понт. И пока он столь глубокомысленно размышлял, понтийские войска с огромным количеством трофеев и большим количеством пленных солдат и мирных жителей ушли за Галис, оставив позади себя дым и пепел, — как аукнулось, так и откликнулось! А когда Мурена решился, наконец, двигаться прежним маршрутом, то он обнаружил, что на другом берегу реки его поджидает армия Гордия, полностью готовая к бою. Это несколько охладило пыл воинственного римлянина, и он вновь принялся размышлять, а как бы ему переправиться с наименьшими потерями, и, пока мысль его витала в неведомых далях, ситуация вновь изменилась не в его пользу. Когда легат ранним утром мирно дремал в своем походном шатре, его разбудил грохот понтийских барабанов и рев боевых труб в неприятельском лагере, понимая, что явно произошло что-то очень важное, Мурена выскочил наружу. Кутаясь в свой плащ, он внимательно вглядывался в происходящее на противоположном берегу реки, вслушивался в торжествующие крики понтийских солдат и внезапно понял, что он напрасно потратил столько времени на свои тактические изыскания, а надо было просто атаковать с ходу и постараться опрокинуть противника. Теперь же это будет сделать гораздо сложнее, потому что к армии Гордия прибыл с подкреплениями сам Митридат!