Завещание императора - Александр Старшинов

В награду за спасение Приск приказал оглушенной случившимся хозяйке выдать каждому участнику штурма из отбитой добычи по серебряному денарию. Хозяйка сделала, как велели. Дом был богатый, но теперь судьба поместья представлялась сомнительной и смутной. Матрона была растеряна и не ведала, что делать. Сын ее служил военным трибуном в легионе и готовился, как и Приск, к предстоящей военной кампании, а три дочери, еще совсем девочки, жили в доме. Вторая юница, лет пятнадцати, извлеченная из огромного кувшина с бобами, растрепанная и грязная, ревела, обнявшись с младшей сестрой, которую изнасиловал главарь.

«Здесь как повсюду», — подумал Приск, вспоминая разграбление усадьбы Корнелия, отца Кориоллы.

Воспоминание о Мезии заставило его развернуться и направиться к повозке ненадежных гладиаторов. Он не ошибся — в клетке сидел Тифон. Тот самый раб, с которым он столкнулся при штурме Эска.

— Привет, старый знакомец, — сказал Приск.

Тифон поднял на трибуна тяжелый взгляд. Кажется, не узнал. Столько лет прошло. Да и римляне для варвара все на одно лицо. Как и варвары — для римлян. Один Приск запоминал каждого.

— Вспомни Эск. Тебя продали на рынке, а потом ты вернулся и штурмовал лагерь. Вспомнил? Мир тесен, а все дороги ведут в Рим. Значит, на одной из дорог всегда тебя поджидает старый враг.

Тифон дернулся (ага, вспомнил штурм), но вряд ли узнал Приска. Но уж коли перед ним был военный, римлянин, то значит — враг. Так что никакого узнавания и не требовалось.

— Хочешь поглядеть, как я сдохну на арене? — скривил губы Тифон.

— Не особенно люблю гладиаторские бои… но да, как ты умираешь — приду поглядеть, — пообещал Приск.

Хотя сомневался, что это обещание выполнит.

Спать легли за полночь. Пленных разбойников заперли в эргастуле, из преданных ланисте гладиаторов трибун выставил караул у ворот — кто знает, быть может, в суматохе двоим или троим фальшивым стражникам удалось сбежать в окружавшие виллу сады. Приску совсем не улыбалось быть прирезанным во время сна.

Максим вызвался дежурить во вторую стражу (первая незаметно пролетела в пылу драки) и приглядывать за ненадежным караулом. Затем наступит очередь ланисты и потом уже — Приска.

Военный трибун улегся в одной из спален.

— Да оставь ты эту дуреху в покое… — услышал он жаркий шепот за занавеской. — Отсиделась в бочке с бобами и рада. Ты же едешь в Антиохию… Понимаешь, в Антиохию. Возьми меня с собой, красавчик… ну во-озьми…

Сладостный шепот сделался совсем тихим. Похоже, юному Марку не придется в эту ночь спать.

Из-за занавески выскочила полуголая девчонка и с ревом кинулась на кухню. Ну да, та самая, что спасалась в глиняной бочке. Приск поднялся, выругался и вернулся в триклиний. Картинка немного поменялась, но незначительно. Теперь на ложе хозяина возлежал Вибий, пристраивая подле себя на боку хозяйку. Женщина глядела покорно, как корова, и даже не делала попытку воспротивиться. Девочек, правда, в триклинии не было. Младшенькая сидела на кухне, прижимаясь к няньке и дрожа от страха. Гладиаторы вместо разбойников — плохая замена. Приск запер дверь на кухню изнутри и улегся на пол на свернутом плаще.

«Так всегда и бывает, — подумал он, засыпая, — человек живет, уверенный в неизменном устройстве мира. А потом твой мир внезапно рушится и исчезает. Навсегда. И ты не можешь подпереть его плечом и удержать, как Атлант. Ты только можешь его оплакать…»

Однако утро принесло с собой новые сюрпризы. Приск, поднявшись затемно, обошел караулы, разбудил спящих на посту, наградив для порядку оплеухами. Проверил комнаты, коридоры и конюшни. Ополоснулся у фонтана. Дождался рассвета, наслаждаясь удивительной прозрачной тишиной этого утра. Еще раз обошел дом и застал в саду Марка и ту дуреху из бочки с бобами. Сейчас, умытая и причесанная, в длинной препоясанной цветной тунике, она выглядела очень даже мило. Шейка изящная, на щеках — румянец.

— Я же ничего такого не хотел… — оправдывался Марк. — А ты убежала сразу. Я как тебя увидел…

— Так и я… — бормотала, смущаясь, красотка.

Приск кашлянул, после чего, помедлив, вступил в сад.

Полагал, парочка смутится и исчезнет. А он усмехнется, глядя им вслед, да пойдет поднимать спящих — готовить караван к отправке.

Ничего подобного. Марк ухватил девчонку за руку и дерзко шагнул Приску навстречу.

— Трибун Гай Осторий Приск, — обратился Марк к патрону и даже стукнул себя по груди кулаком, как если бы уже служил в легионе. — Я хочу жениться.

— Что… что ты сказал… — Во всяком случае Приску показалось, что он сумел задать этот вопрос, а не прохрипел что-то совершено невнятное.

— Мы с Аннией Младшей решили пожениться. И просим твоего позволения, поскольку отец мой далеко, а ее отец мертв.

— Вот именно, мертв… траур… — нашелся Приск. — Ты же знаешь — жениться в период траура противозаконно. А для военного человека — вдвойне[64].

— Поженимся как только кончится траур. А пока разреши нам обручиться.

— Я что… должен пойти к хозяйке и сговорить вас? — понял наконец, к чему клонит Марк.

— Ну да… — радостно закивал сопляк.

Приск вздохнул. Покосился на Аннию… Девочка так и сияла. Все это обман — пережитый страх, унижение, счастливая случайность, спасшая ее от насильников, — вот ей и кажется, что сама Тихе, богиня случайностей, покровительница Антиохии, протянула ей руку и подала знак… А, плевать!

— Хорошо. Сговорю, но свадьба не раньше чем через год.

Анния вдруг подпрыгнула, будто горная козочка, кинулась на шею Приску и чмокнула того в щеку.

Приск так и не понял, что случилось накануне, — предавалась эта парочка любовным утехам или дело кончилось поцелуями, а затем — ссорой.

— Ты же собирался вроде как служить легионером, — напомнил Марку Приск. — А легионерам нельзя жениться.

— Но я же в твоей свите, а значит — очень даже могу.

«Ага, передумал подаваться в легионеры… Надеюсь, и с женитьбой все так же разрешится… А то Афраний точно меня убьет. Завещание — простит, а женитьбу сына и наследника не пойми на ком — точно нет…»

Глава II

ДРИАН

Осень 866 года от основания Рима

Провинция Сирия

Император Траян по-дружески возложил на наместника Сирии задачу не из простых: обеспечить боеспособность расквартированных в Сирии легионов. Наместнику стоило прежде всего воззвать к заповедям предков и восстановить дисциплину, что было делом совсем непростым, пробудить в солдатах доблесть и так далее, и прочая, и прочая.

Адриан первым делом вызвал к себе квесторов и проверил, много ли уворовали из положенного для легионов довольствия. Вышло, что немало. Потом наместник отправился инспектировать лагеря. Первым на пути был Четвертый Флавиев легион. Адриан прошелся по домикам трибунов, оценил шикарные ложа, девиц, что торчали в лагере на положении не поймешь кого, и уж конечно же — не законных жен, а также выяснил, как много берут центурионы за то, чтобы разрешить солдатам шастать по окрестностям и ничего не делать. Потом собрал солдат на плацу, взошел на трибунал и объявил, что веселье кончилось, пора приниматься за работу — до пота. Центурионов самых рьяных, несмотря на центурионские чины, велел выпороть (трибунов пороть не стал — такое давно вышло из моды), кто провинился поменьше — приказал стоять у своего претория в одних туниках без калиг и поясов, держа в руках какую-нибудь дрянь. Расхищенное приказал вернуть (нашлось немало), а из возвращенного выдать солдатам помимо жалованья новые туники и хорошую обувь. Какой-нибудь блюститель нравов тут же бы счел подобные поступки заискиванием перед солдатами и потребовал бы вернуться к истинной римской суровости, но Адриан в армии не был новичком и отличал потакание безделью от необходимой заботы за состоянием быта. Даже вопрос о дезертирстве[65] разбирал он с учетом прежних солдатских заслуг, а от новичков, еще не приученных к лагерной жизни, всегда требовал меньше, нежели от тех, кто отслужил год и более. Разобравшись с начальством и снабжением легиона, принялся за солдат — выбивал из легионеров лень и многодневный хмель, выселял за лагерную ограду девок и торговцев…

Кроме тренировок (новичкам, как и положено, две тренировки в день, ветеранам — одна), велел он подряжать солдат на ремонт дорог, а также на заготовку леса — куда бы ни отправился в предстоящем походе Траян, ему придется строить суда — и лес ему пригодится в любом случае.

Но, разумеется, особое внимание приходилось уделять кавалерии — превратить набранные не так давно отряды буйной молодежи в боеспособные части, прежде чем они окажутся в бою, — задача непростая и трудоемкая.