Скаутский галстук - Олег Верещагин

А я и пел-то всё это только для Юльки. Даже если её не было рядом. Правда иногда думал: ну не все же погибнут. И лет через пятьдесят какой-нибудь дедок будет уверять, случайно услышав магнитофон своего внука, что это пел в отряде такой парнишка — Борька Шалыгин по прозвищу Шалыга; небось сам и сочинял, а теперь эти молодые-наглючие его обобрали…

Смешно. «Не тот ли вы Володька Высоцкий, с которым мы выходили из-под окружения под Оршей?..»

— Юль, — сказал я негромко, — пошли погуляем?..

…Мы шагали босиком по галечному дну ручья, держа обувку в руках.

— И такой аппарат — на нем считать можно, в игры играть — ну, в шахматы, например, и кино смотреть, какое сам закажешь, и книжки писать и читать. Компьютер называется. Он почти думать может.

— Как человек?

— Ну, не как человек, конечно… Это фантастика, как в «Луне», которую я тебе рассказывал… А на кухне — всё с машинами, с электрическими. От мясорубки до печки…

— Ну, это сколько же тока нужно?

— А это вообще не проблема… Тот идёт по проводам от здоровенных электростанций. Они на нефти работают.

— Так здорово всё рассказываешь — как по правде, — Юлька улыбнулась задумчиво, покачала ботинками. — Неужели так будет?

— Фашистов разобьём — и будет, — сказал я. — Обязательно.

Мы дальше пошли молча. Мне расхотелось говорить, потому что вспоминалось и другое — вся грязь, которая, как мне временами казалось, переполнила моё время. До такой степени, что до вступления в дружину мне иногда просто хотелось умереть — это было не так страшно, как жить. А Юлька просто шла, подфутболивала воду и чему-то улыбалась задумчиво. И мне совершенно не верилось, что идёт война — страшная, тяжёлая, что каждую секунду гибнут люди… Потому что мне-то было… хорошо. И всё тут, хоть режьте.

Наверное, поэтому я остановился и взял Юльку за руку. Она посмотрела, но руку не отняла. Я, не сводя с неё глаз, встал на колени в ручей и медленно поднёс руку к губам. Коснулся её — рука была прохладная, я задержал губы, потом провёл её рукой по щеке и прижался, закрыв глаза. Журчала вода, надрывались птицы. Юлька тихо дышала, ничего не говорила и не делала.

— Юлька, — сказал я, не открывая глаз. — Юлька… Юлька, Юлька, Юль-ка… — и опять провёл щекой — уже другой — по её руке. — Юлька…

— Пусти, — тихонько попросила она. Я сразу отпустил её руку и встал с колен. — Зачем ты так, Борька?

Ответить я не успел — со стороны лагеря резко свистнули…

… — Р-5, — задрав голову, сказал Сашка.

Среди трофеев кто-то обнаружил толстый справочник с неудобоваримым названием готическим шрифтом. Но ценен он был тем, что там содержались буквально сотни рисованных силуэтов техники почти всех стран мира, в том числе — и нашей. Сперва мы листали его от любопытства, потом начали соревноваться в распознании. Сашка неплохо насобачился, различив силуэт заходящего на посадку самолёта, мелькнувший в ночном небе. Я так не мог — но это был, к моему удивлению небольшой бипланчик. Такой первый посетитель нашего аэродрома показался мне почти оскорбительным.

«Эр-пять» вполне резво, подскакивая и покачиваясь, пробежал по поляне между костров. Мы близко не подходили и только видели, как Мефодий Алексеевич передал туго набитый портфель, а из самолёта, даже не вылезая, сунули в протянутые руки наших партизан несколько ящиков, которые тут же погрузили на телегу. Самолёт не выглядел серьёзно, даже с пулемётами. Большие красные звёзды не утешали. Не прошло и пяти минут, а машина, повторив свой пробег, взмыла в воздух и исчезла.

Наши тушили костры. Мы подошли к телеге, на которую вспрыгнул командир — вид у него был вполне довольный.

— И это всё? — не выдержал я.

— А ты это, чего ожидал-то? — не понял Мефодий Алексеевич, но потом необидно рассмеялся: — Дурак ты, Бориска, это, значит… Ну это сам подумай. Объявились это мы после это — полугода молчания это считай. И нам сразу это в ладошки захлопали и посылают это — полный транспорт взрывчатки, патронов, это — медикаментов и это, представителя Штаба. А это и не мы вовсе, а это — немцы. Тут это осторожно надо. Ты вот это — недоволен, а я будто это — воздуху свежего глотнул. Это — лекарств прислали, машинку пишущую…

— Вот уж необходимость, — проворчал Сашка.

— И ты это туда же! — рассердился командир. — Долдоны вы это, прости Господи! А листовки?! Да это — в сёлах окрест и знать это не знают, как это на фронте дела?! Одними это — фрицевскими баснями кормятся и уж это — и носы и хвосты повесили! Ты ж слушай — они и Ленинград взяли, и это — в Сталинграде шашлык кушают, и это — на Кавказе, значит, в море трусы стирают! А тут это мы — сводку Совинформбюро! Это — свеженькую! Это — проверили нас теперь, так и большой транспорт можно это — ждать, с патронами, со взрывчаткой, может это — врача пришлют… Хоть одного на три отряда, а то и это — и не одного…

— Хорошо бы… — вздохнул Женька.

— Ладно, — махнул рукой Сашка, — наше дело простое… Нам сейчас в Вяхирево идти?

— В Вяхирево?.. — командир задумался. — А, насчёт железки, это… Да, это сейчас уж идите, потом отоспитесь… Да, это. Отца Николая с собой возьмите.

— Зачем? — не понял Сашка, поддергивая ремень ППШ.

— Дед там один это — отходит. Уж больное ему это — поп нужен, — Мефодий Алексеевич развёл руками. — Уважить надо.

— Ладно, — махнул рукой Сашка. — Мы его тут подождём, всё равно по пути…

…Я и раньше знал, что отец Николай очень неплохой ходок. И сейчас он шагал широким ровным шагом и дискутировал с Зинкой.

— У вас, Зина, примитивное, извините, представление о том, что есть Бог. С чего вы вообще решили, что это старик на облаке? Вы ещё приведите мне пример — мол, лётчики в небо летали, Бога не нашли.

— А чем плох пример? — Зинаида (решительная, курносая, с косой не хуже Юлькиной, она держала братьев в ежовых рукавицах, только вот Димкиной веры в Господа переломить не могла)

— А тем, что наивно это. Бог есть всё. Он во всём. И искать его в небе бессмысленно. Точнее — ничем не лучше и не хуже, чем в себе, например.

— Отец Николай, признание идеи Бога умаляет достижения самого человека. Мы — страна безбожников. И тем не менее Днепрогэс и Магнитку построили мы. Мы освоили Арктику и заставили плодоносить пустыни Азии[32]. По логике, существуй Бог, он должен был бы всеми силами мешать нам, отказавшимся от него, — как ни крути, а спор девчонка вела умело и напористо. — Но мы сделали всё это. А тем, кто кричал о вере в Бога, он и не подумал помогать. Например — отбиться от фашистов. И кстати — у них на пряжках написано «С нами Бог!» Но победим мы, а не они.

— Человек не может знать, чего хочет Господь, — возразил отец Николай. — Может, всё это его замысел? И наше безверие, и…

— Тогда с тем же успехом можно поклоняться ветру или небу, — пожала плечами Зинка. — Я вон братцу своему всё твержу, твержу…

Я чуть поотстал (мы шли без строя и без особой опаски, места насквозь знакомые) и пристроился к Димке. Он легко пёр на плече солидную «зброёвку» и вопросительно взглянул на меня.

— Дим… — я помедлил. — А всё-таки… почему ты… веришь? Нет, ты не думай, я не отговаривать тебя хочу, я просто… интересуюсь.

— Потому что я видел Господа, — просто ответил Димка. Я слегка обалдел — даже для меня это было то ещё заявление. А Димка, увидев мои спятившие глаза, улыбнулся немного застенчиво: — Не, правда… Я маленький был совсем… ну, может, не совсем, восемь лет… И утонул. Один купался, ну и… А потом увидел… человек такой. Как в книжке рисуют… в Библии, у бабушки была… Он меня вынес на берег. И по голове так погладил, а потом сказал: «Беги домой. И один больше не купайся.» Я тогда и попросил отца Панфила — у нас был такой священник — чтобы он меня тишком окрестил… А потом решил — не буду скрываться, и всё.

Димка не выглядел ни чокнутым, ни юродивым. Он здорово играл в футбол консервной банкой, стрелял и вообще. Я подумал и спросил:

— Ну а как же… Тогда правда неувязка… Немцы же в бога верят…

— Не верят, — покачал головой Димка и его лицо закаменело. — То есть… может, кто-то думает, что верит. А самые страшные не верят. Борька, я сам видел, как они людей в жертву приносили. Не просто убивали, а в жертву приносили. Один стоял на крыше и бросал вниз детей… маленьких… а их внизу ловили на штыки и подкидывали, а потом выложили из тел такой знак, как у эсэсовцев…

«Зиг-руна, — холодея, подумал я. — Руна победы… древний обычай, его уже даже викинги не практиковали…». Я и раньше читал, что эсэсовцы были язычники, но чтоб вот так…

— И отца Панфила… — Димка сглотнул. — Они его вниз головой на дверях церкви распяли. И что-то такое пели…

Я снова отошёл в сторону. И потихоньку перекрестился… а потом вздрогнул, поймав на себе взгляд.

Это был отец Николай. Он уже перестал спорить, улыбнулся мне и подошёл. Просто зашагал рядом. «Может, рассказать ему всё? — вдруг подумал я. — Всё-всё… Но зачем? Чем он поможет? И не поверит он. Да и кто бы тут поверил…» И я вместо рассказа тихо попросил его: