Творящие любовь - Джудит Гулд

Сидящая внутри нее взрослая женщина все время старалась вырваться наружу, прорваться сквозь внешность школьницы, но дома, среди своих, Шарлотт-Энн скрывала эту часть своего существа. Она боялась показаться смешной, страшилась насмешек и снисходительных улыбок. Но сейчас ею завладело удивительное чувство свободы и облегчения. Мужчины оценивающе смотрели ей вслед, оборачивались, а женщины бросали завистливые взгляды. Шарлотт-Энн делала вид, что ничего не замечает, но она наслаждалась каждым мгновением.

Оказавшись снова на улице, она вздрогнула от холода. Дождь полил еще сильнее. Если Шарлотт-Энн станет пережидать ненастье, то опоздает, и Микки это не понравится. Подобно своей любовнице, он воровал эти часы, и каждая минута у них была на счету.

Шарлотт-Энн подняла воротник пальто. Она снова промокнет, это ужасно, но что ей еще остается? Она не должна делать ничего такого, что раздражало бы Микки, особенно теперь, после того, что он обещал ей во время их последней встречи.

Она устремилась на восток через Сорок вторую улицу. Отель «Алгонкин» не так далеко, и если повезет, то дождь скоро кончится.

Но этого не произошло.

Пробираясь сквозь бурю, Шарлотт-Энн думала не о ливне, а о своей карьере и Микки Хойте. Да, именно в таком порядке.

Что до нее, то ее судьба решилась в тот самый вечер, около года назад, когда она впервые увидела шоу на Бродвее. Сидя в зрительном зале, дрожа от возбуждения, захваченная происходящим на сцене, Шарлотт-Энн наконец поняла, кем она хотела бы стать. Ее место не в партере, а на подмостках. Девушка сгорала от желания стать звездой, похожей на одну из тех, что очаровывали ее. Ей хотелось стать великой актрисой американского театра, купающейся в аплодисментах. Но что важнее всего, она станет лучшей из лучших, настоящей великой актрисой. Она завоюет себе массу поклонников, они будут плакать и смеяться, любить и ненавидеть. Это не казалось выдумкой, у нее есть талант, каждый это скажет.

В прошлом году в школе она начала ходить в драматическую студию и попыталась сыграть в пьесе. Ей досталась очень маленькая роль, но она так старалась, что ей удалось выделиться среди остальных, и премьера стала ее триумфом. Шарлотт-Энн сыграла настолько хорошо, что в этом году ей без борьбы досталась главная роль в великолепной короткой салонной комедии Джеймса Барри.

Она настолько увлеклась своей ролью, что запустила занятия, так что преподавателям пришлось написать язвительную записку ее матери:

«Если бы только Шарлотт-Энн уделяла столько же внимания урокам, сколько она отдает актерскому мастерству…» — так начиналась записка. Она вскипела от гнева. Неужели эти дураки ничего не видят? Ослепли они, что ли? Шарлотт-Энн должна изучать актерское искусство, а не экономику и какие-то там железы внутренней секреции.

Но в тот вечер, когда сыграли пьесу, после последнего вызова на поклон, она поняла, что это стоило всех неприятностей и даже провала по геометрии. Ее так пьянили аплодисменты, что ей с трудом удавалось удержаться от того, чтобы не упасть в обморок.

Шарлотт-Энн так хорошо справлялась с ролью, что произошло невероятное. По мере того как разворачивалось действие, она действительно превратилась в свою героиню. Взрывы оваций вознесли ее на такую высоту, какой она и представить себе не могла.

Вдруг все в школе стали ею восхищаться. Ей все время говорили, что раньше никто и не замечал, насколько она красива. Даже одноклассницы, до этого относившиеся к ней свысока или никогда не разговаривавшие с ней, и даже мальчики, игнорировавшие ее до сих пор, закружились вокруг нее. Ее приглашали на свидания, к ее советам прислушивались. Никогда еще Шарлотт-Энн не пользовалась такой популярностью. Ей и в голову не приходило, какой могущественной она может себя чувствовать.

Ее судьба, столь ясно представшая перед ней во время того бродвейского спектакля, теперь была решена бесповоротно. Она станет актрисой. Шарлотт-Энн твердо вознамерилась увидеть свое имя на афише.

Даже мать и сестры горячо поздравили ее после спектакля, но никто из них не отнесся серьезно к ее намерениям.

— Когда-нибудь, — тихо пообещала она им по дороге домой, — я стану актрисой.

— Отлично, дорогая, — ответила мать. — Ты действительно очень хорошо играла. Я на какое-то время и забыла, что это ты на сцене.

Приятные слова, настоящий комплимент, за который дорого заплатила бы любая актриса. И все-таки Шарлотт-Энн чувствовала, что никто, особенно Элизабет-Энн, не воспринял с должной серьезностью ее слова. Казалось, никто не понимает, что по сравнению с игрой на сцене все остальное ничего не значит.

Ее имя на афишах.

Незачем ей учить историю и математику. Ей нужно учиться играть, знакомиться с театром.

Шарлотт-Энн дошла до того, что однажды вечером попыталась обсудить свои планы с матерью. Элизабет-Энн улыбнулась ей:

— Но, дорогая, каждый должен знать основы. Как только ты получишь образование, ты сможешь отправиться в колледж и изучать театральное искусство. Никто и не пытается остановить тебя.

— Но… ты частенько говорила мне, что ты сама не получила хорошего образования, — уточнила Шарлотт-Энн, надеясь отбиться от посещения школы Брерли, чтобы ходить на актерские курсы. — Тебе это никак не повредило.

— Это правда, — ответила Элизабет-Энн. — Но поверь, много раз я думала о том, что нужно мне было учиться побольше. — Она вздохнула. — Но в Техасе мы жили по-другому. И в знаниях там не так нуждались, как здесь.

Шарлотт-Энн молча кивнула. Тем не менее ее точка зрения не изменилась. Да, мать понимала ее желание чем-нибудь заняться, но, очевидно, до нее не доходило, насколько важно для Шарлотт-Энн бросить бесполезные уроки и всей душой и телом отдаться выбранной ею карьере. Она отправилась спать с тяжелым сердцем и так и не сомкнула глаз, всю ночь напролет размышляя об игре на сцене. Эти мысли жгли ее огнем.

Но ранним утром, перед самым рассветом, ее осенило. Как она раньше не догадалась? Ведь, слава Богу, она живет на Манхэттене! Почему бы ей не пройти прослушивание? Тогда, если ей дадут роль, никто не посмеет остановить ее. Ни за что, если она сумеет проявить себя.

Конечно, со школой ей придется побороться.

Если необходимость — мать изобретательности, то честолюбие — отец хитрости. Шарлотт-Энн раздумывала недолго.

Должно же быть средство избавиться от школы! Она просто прогуляет. Нет никаких причин, чтобы ей не справиться с этой проблемой. Ведь она актриса, разве не так? И если ее поймают, что ж, тем хуже. Стоило рискнуть ради того, чтобы увидеть свое имя на афишах.

Так это и началось — прикрытия, печатание записок «от матери», объясняющих ее отсутствие в школе, «страдания» от многочисленных недомоганий, из-за которых ей приходилось «обращаться к врачу», старательная подделка материнской подписи, переодевание в туалетной комнате Грэнд Сентрал-стейшн. Она придумала себе имя — Карла Холл, так как не хотела пользоваться собственным. Любой актрисе нужен сценический псевдоним, рассудила Шарлотт-Энн. Карла Холл — такое имя легко запомнить. А уж она убедит всех, что его не так-то просто забыть.

Девушка просматривала газеты. Как только ей на глаза попадалось объявление об открытом прослушивании, она тут же «заболевала» и во второй половине дня отправлялась пробовать свои силы, какому бы шоу ни требовались исполнительницы. Казалось, все прослушивания происходили либо на запущенных складах, либо в грязных репетиционных залах с изломанной мебелью в Вест-Сайде.

Пробуждение от грез оказалось жестоким. Шарлотт-Энн ожидала чего-то совершенно другого, но в прослушивании не оказалось ничего хоть отдаленно напоминающего волшебство. В большинстве случаев сценарий попадал к ней в руки только тогда, когда уже надо было громко прочитать несколько строк. Либо выплывешь, либо утонешь. Она чувствовала себя, как молоденький бычок, попавший на скотобойню, подгоняемый огромным жестоким пастухом.

Шарлотт-Энн сама не понимала, как смогла выстоять, бесчисленное количество раз ей уже хотелось все бросить и снова отправиться в школу. Соревнование оказалось куда более жестким, чем ей представлялось. Ей и в голову не приходило, сколько в городе красивых девушек, куда более талантливых, чем она. И у всех было одно желание — стать актрисой.

Шарлотт-Энн быстро научилась узнавать «театральный мусор», как они сами себя называли. У них у всех был голодный вид, они так же жаждали еды, как и успеха. Они обязательно стремились не подчеркивать свою красоту, а старались доказать, что им подходит любая роль. Их одежда была довольно поношенной и небрежной. Казалось, они и внимания не обращают на то, как одеты. Важно только то, что у них в крови горел огонь, а в этом они были уверены. На каждом прослушивании Шарлотт-Энн слишком болезненно ощущала, что одета слишком элегантно и просто сияет здоровьем.