Алмазный венец севера - Larka

Миг-другой он в сомнении разглядывал побелевший, выеденный солью домик с такой облупленной вывеской, что надо было обладать слишком уж буйной фантазией дабы признать в этом недоразумении лавку портного. Впрочем, бабка всё передала верно, да и ноги не заплутали в пяти здешних улицах и дюжине переулков — обнаруженное место оказалось именно тем, куда молодой поручик и стремился.

Хозяин в пару слов уразумел, что от него требуется. Заверив, что у него шьются-обшиваются все господа офицеры и их жёны, тощий как жердь портной проворно снял с парня мерки.

— Поскучайте четверть часа, господин поручик, — Ларка счёл приглашающий к креслу жест ничуть не оскорбительным, потому примерно указанное время и провёл там, листая потрёпанные и засаленные модные журналы на столике — и с куда большим удовольствием потягивая сок из запотевшей чаши.

— Прошу примерить, господин поручик, — хм-м, оказывается, и здесь при нужде умели работать быстро?

Ларка взглядом отодвинул бросившеося было вслед за ним служку. Вот ещё! Не калека и не больной — да и не их благородия изнеженные…

Изображение в большом зеркале качнулось, обозрело парня пристальным и чуть недоверчивым взглядом. Словно примерялось взглядом прежде чем решить — рубануть или стукнуть по темечку?

— Да вполне, — он уже хотел было совсем выйти из примерочной, но по своей привычке проверять всё попытался осмотреть себя сзади.

Ну да, как же — всё-таки в талии он не сгибался и не проворачивался подобно той худущей из труппы бродячих лицедеев… но чтобы он да не нашёл выход из положения? Замучитесь ждать!

Рука чуть приоткрыла дверцу высокого тёмного шифоньера сзади. Во всю высоту там было прикреплено ещё одно зеркало — и вот в отражение-то его отражения в главном зеркале Ларка попытался увидеть себя с тыла.

Мир сначала легонько покачнулся, когда в каком-то особом положении перед глазами возник бесконечный, уходящий в дымку ряд зеркал и дверей — и недоумённо глядящих оттуда поручиков в новеньких серо-алых мундирах. Но самое что непонятное — в голове на тот же краткий миг что-то дёрнулось, обозвалось тупой болью…

Чем бы оно ни было, но в глазах от того на мгновение будто посветлело.

Рамка обычного, слегка потусклевшего с одного края горела неземным огнём. Так и хотелось коснуться ладонью этого прямоугольника, надавить мягко — и открыть дверь в неведомое…

Пот катился градом. Какой-то мерзкий и ледяной — Ларка смахнул его с лица и упрямо прислушался к колотящемуся сердцу. Что-то такое вещало оно… да за буханьем в висках не разобрать. И тогда он медленно, страшась невесть чего, вновь протянул руку к дверце шифоньера. Ну же, не трясись, душонка! Ещё чуть — в отражении заметались ряды образов, выгнулись дугой. И словно в такт колышащимся и кривляющимся теням, в голове начала разливаться знакомая боль.

— Во хрень какая… — он сам не узнал этот хрип, вырвавшийся вместо голоса из пересохшего горла.

Нет! Стоять на пороге тайны и устрашиться? Это для слабаков — а к таковым парень после некоторых событий решил себя всё же не причислять. Иногда позволительно оказаться слабым. Когда ранен, или превратности судьбы прижмут неодолимым грузом. Не грешно оказаться слабее кого-то или чего-то, но грешно не желать стать сильнее.

Говорят, перед каждым человеком расстилаются тысячи дорог. Незримых, неощутимых — но вряд ли кто задумывался, какой же из них ступать. Как судьба сложится, куда ноги несут, всяк находит своё оправдание.

Но как быть, когда они вдруг высвечиваются перед взором огненными тропами? И вдруг осознаёшь, что тебе нужно выбирать. Лишь одну — здесь и сейчас. А схади подталкивает нетерпеливое время…

Сердце колотилось словно после хорошей тренировки с клинком или булавой. Да и по спине уже стекали капли страха. Или всего лишь тело готовилось к нешуточной драке? Да божечки ж мой, с кем? С отражением самого себя в зеркале? Неужто он страшнее святого рыцаря?

А ведь, страшнее. Чего уж тут лукавить — Ларка хрипло матюгнулся сквозь зубы, ещё так и не решаясь ни на что — паладина ему сейчас было бы одолеть куда проще и легче. А вот попробуй перебори самого себя. Вон он, стоит по ту сторону почти невидимой и невоспринимаемой сознанием поверхности. Сильный, красивый и уверенный в себе поручик. Ещё и нахально ухмыляется в ус, злыдень.

Или то под приподнявшейся губою скалятся волчьи клыки?

Зеркало пошло рябью, задрожало вместе с дверцей — так сильно затряслась придерживающая его рука. И всё же, оно успокоилось, застыло словно уснувшее под полуднем горное озерцо. Чуть повернулось, ещё… есть! В голову точно ширнули то ли раскалённой спицей, то ли и вовсе кочергой. Да так, что Ларка едва не согнулся и лишь глухо застонал, хватая воздух непослушным ртом. Но всё же, где-то на донышке души он нашёл каплю сил — отвернуть лицо в сторонку и взглянуть вновь — искоса, исподволь.

Вот оно что… недаром говорят, что магия зеркал боится. Находились, правда, сильные волшебники, которые могли зеркало обмануть или перехитрить. Или даже зачаровать. Но вот на такой оборот дела никакой магии не напасёшься — если первое отображение парня в ряду самих себя же ничем таким не отличалось, то на всех последующих вокруг его головы плавали две туманные кляксы. Извивались, мельтешили судорожно — и в такт их суете в мозгах словно прокатывались лавины тупой боли.

Так, это уже серьёзно. Кто-то сильное проклятие наложил — или два. Даже обнаружить вышло скорее всего случайно… Ларка не думая потянулся рукой и цепко ухватил в пятерню задёргавшееся под пальцами пятно. Не сразу, не вдруг, но он приноровился.

Ощущение оказалось такое, словно выдираешь сам себе мозги. И всё же он тянул, медленно и осторожно, пока со слышным лишь ему треском что-то такое удалось от себя оторвать.

Изображения в зеркале дрогнули, затуманились и расплылись. Ах нет, то всего лишь от боли на глаза навернулись слёзы… поискав по сторонам, неподвижный парень таки обнаружил предмет, на который можно было бы временно сбросить добычу. Перевести до поры, как говорят магики — а потом уж и исследовать или уничтожить. Забытая неизвестной дамочкой перчатка, надушенная до такой степени, что едва не ходили селезёнки, скорчилась и зашипела сердитым котёнком, когда на неё обрушилась неизвестная гадость.

Ещё и пальчиками матерчатыми с вышивкой зашевелила…

Со второй кляксой пришлось повозиться дольше. Не раз и не два Ларка останавливался, замирал, уже едва сдерживаясь чтобы то ли взвыть от боли, то ли бросить всё и оставить как есть. И всё же, пришёл момент, когда боль в голове исчезла. Резко, словно погасшая под порывом ветра свеча, она неприятно трепыхнулась в ладони — и оказалась брезгливо стряхнутой на дамскую перчатку.