Бумеранг судьбы - Татьяна де Росней

Воскресным утром Мелани и Люка едут завтракать на улицу Дагер. Я принимаю душ и бреюсь. Когда из своей комнаты появляется Арно, мне все так же нечего ему сказать. Мое молчание, похоже, приводит его в замешательство. Склонившись над «Journal du Dimanche», я не поднимаю головы, когда он, волоча ноги, входит на кухню. Мне не надо смотреть на него, я и так знаю, что на нем пижамные штаны бирюзового цвета, грязные и помятые, что у него обнаженный торс, выставляющий на всеобщее обозрение худую спину и торчащие ребра. У него прыщи между лопатками, а длинные волосы выглядят засаленными.

– Ну и что в этом такого? – наконец заговаривает Арно, шумно пережевывая свои кукурузные хлопья.

Я не отрываюсь от газеты.

– Ну скажи хоть что-нибудь, а? – дрожащим голосом просит он.

Я встаю, складываю газету и выхожу из кухни. Мне нельзя находиться с ним рядом. Я испытываю такое же сильное отвращение, как и тогда, в машине. Я не знал, что когда-нибудь буду так думать о своем сыне. Дети часто говорят, что испытывают отвращение к родителям, и очень редко такое можно услышать от родителей. Наверное, это запретная тема, о таком предпочитают умалчивать. Астрид, которая родила этих детей, которая носила их в себе, никогда не сможет испытать это чувство к своему сыну.

Звонок в дверь. Я смотрю на часы. Почти полдень. Для Люка и Мелани слишком рано, они недавно ушли. Наверное, это Марго. Она могла забыть ключи. Я боюсь оказаться лицом к лицу с дочерью и не суметь выразить ни нежности, ни сочувствия, которые испытываю к ней. Я со страхом открываю дверь.

Но на пороге я вижу не миниатюрную фигурку Марго, а высокую женщину в рокерской кожаной куртке, джинсах и черных ботинках. Под мышкой у нее мотоциклетный шлем. Я немедленно сжимаю ее в объятиях. С дикой силой прижимаю к себе. Она пахнет мускусом и кожей – одуряющий аромат. Я слышу за своей спиной скрип паркета. Это Арно, но мне на это плевать. Он никогда не видел меня с другой женщиной.

– Я подумала, что тебе понадобится утешение, – шепчет Анжель мне на ухо.

Я радостно приглашаю ее войти. Арно все так же неловко топчется сзади, не в силах поверить своим глазам. В нем еще не заговорил бесцеремонный подросток, он не сводит глаз с рокерской куртки.

– Привет. Я Анжель. Фанатею от твоего отца, – говорит она спокойно, осматривая моего сына с головы до ног. Потом протягивает ему руку и показывает в лукавой улыбке прекрасные белые зубы. – Кажется, мы уже встречались. В больнице, этим летом.

На лице Арно написаны удивление, шок, смущение и удовольствие. Он пожимает руку Анжель и удирает, как перепуганный заяц.

– Все хорошо? – спрашивает она у меня. – У тебя такой вид…

– В могилу краше кладут, – говорю я гримасничая.

– Раньше ты был повеселей.

– Эти последние двое суток были…

– Интересными?

Я снова ее обнимаю, зарываясь носом в блестящие волосы.

– Утомительными. Это ближе к истине. Даже не знаю, С чего начать.

– Значит, не стоит и начинать. Где твоя комната?

– Что?

Ее улыбка нетороплива и плотоядна.

– Ты прекрасно меня слышал. Где твоя комната?

Глава 33

Я ложусь спать, и моя кожа хранит ее запах. Рычание «харлея» разрывает тишину этой воскресной ночи. Она уезжает. Анжель была со мной целый день. Я знаю, что она вернется, и эта мысль меня успокаивает. Благодаря Анжель во мне зародилась новая жизненная сила, подобно тому, как ее жидкость для бальзамирования, введенная в тело «пациента», возвращает ему цвета жизни. Наша с ней история началась с хорошего секса и пока не претендует на большее, хотя и хороший секс сам по себе – штука очень полезная. Мне нравится прагматический склад ее ума, привычка всегда стоять обеими ногами на земле, даже в такие моменты, которые лично мне кажутся ужасными… Мы по очереди обсудили все волновавшие меня вопросы – здесь же, в моей постели, прижавшись друг к другу.

Марго. Получила ли она психологическую помощь? Смогла ли выговориться, рассказать, как страшно и больно видеть смерть лучшей подружки? А ведь это необходимо. Анжель объяснила мне, как подростки относятся к смерти: некоторые после такого потрясения теряются, пребывают в состоянии шока, а другие, как она сама, к примеру, выходят из этой ситуации повзрослевшими, обретая некую жесткость, которая остается с ними на всю жизнь.

Арно. То, что я дал ему пощечину, бесспорно, принесло мне облегчение, но, если смотреть правде в глаза, это не поможет нам наладить контакт. Анжель считает, что нужно выбрать момент и поговорить с ним, поговорить по-настоящему. Да, я должен установить для него некие рамки, да, у меня есть для этого все основания, но мне придется проявить твердость и придерживаться новой линии поведения. Услышав эти слова, я улыбнулся, поглаживая нежный изгиб ее бедер. И прошептал что-то вроде: «Что ты знаешь о подростках? Или у тебя есть ребенок, о котором ты забыла мне рассказать?» Она повернулась и воззрилась на меня в слабом свете лампы. Что я знаю о ее жизни помимо ее профессии? «Почти ничего», – пришлось мне признать. Оказывается, у нее есть старшая сестра по имени Надэж. Она разведена и живет в Нанте. У Надэж трое проблемных детей-подростков – четырнадцати, шестнадцати и восемнадцати лет. Их отец снова женился и отказался принимать участие в их воспитании. Анжель заняла покинутое им место главы семейства. Она бывает строга, это правда, но всегда честна и справедлива. Каждую неделю она ночует в Нанте, у сестры. Это не составляет проблемы, поскольку от больницы в Лору до дома сестры порядка двадцати километров. Анжель любит этих детей, даже когда они ведут себя как исчадия ада. Поэтому она все-таки знает, о чем говорит, когда речь идет о подростках.

Кларисс. Я показал Анжель ее фотографии. «Какая красавица! – воскликнула она. – Твоя сестра – вылитая мать!» Потом я рассказал ей, почему Мелани не справилась с автомобилем. На лице Анжель появилось серьезное выражение. Она умела смотреть в лицо смерти, знала, как быть с мятежным подростком, но эта тема оказалась трудной даже для нее. Несколько минут она размышляла. Я в общих чертах набросал портрет своей матери – порывистая искренность, детство, проведенное в деревне, контраст между богатым семейством Реев и ее прошлым типичной жительницы Севенн, о котором нам ничего не известно. Мне с трудом удавалось подобрать слова, чтобы рассказать, какой она была в жизни, какой в действительности она была. Да, вот она, суть проблемы, ее темная сущность. Мы совсем не знали нашу мать. Особенно остро мы это почувствовали после воспоминания Мелани.

– Что ты. собираешься предпринять? – спросила меня Анжель.

– Когда поднакоплю сил – после похорон, после Рождества, мы с Мелани пойдем навестить бабушку.

– Зачем?

– Потому что я уверен – она что-то знает о моей матери и той женщине.

– Почему ты не хочешь поговорить об этом с отцом?

И правда, почему? Она попала в точку.

– С отцом?

– Да, а почему бы тебе не поговорить с ним? Думаешь, он ничего не знал? Он же был ее мужем.

Отец. Передо мной встает его стареющее лицо, его фигура. Его непреклонная суровость. Его авторитарность. Чертова статуя Командора…

– Пойми, Анжель, я никогда не разговариваю с отцом.

– Я, знаешь ли, тоже, – говорит она нараспев. – Но только потому, что он давно умер.

Я не могу сдержать улыбку.

– Ты хочешь сказать, что вы когда-то поссорились и с тех пор у вас эдакое радиомолчание? – спросила она.

– Нет, – ответил я. – Я никогда в жизни не разговаривал с отцом. Мы никогда не разговаривали, как обычные люди.

– Но почему? – спрашивает она озадаченно.

– Так уж сложилось. Мой отец не из тех, кто станет дискутировать с плодами от чресл своих. Он никогда не позволяет себе демонстрировать любовь или нежность. Он хочет всегда, каждую секунду быть шефом, быть самым главным.

– И ты не сопротивляешься?

– Нет, – вынужден я признать. – Я никогда не сопротивлялся, потому что так было легче. Я жил в худом мире, но это был мир. Иногда я восхищаюсь наглостью моего собственного сына, потому что сам не осмеливался в его возрасте пререкаться с отцом. В семье Реев было не принято разговаривать друг с другом, обсуждать свои мысли и чувства. Единственное, что мы получили, это образование.

Анжель поцеловала меня в щеку.

– Хм-м-м. Не допускай той же ошибки по отношению к собственным детям, любовь моя.

Было интересно смотреть, как она знакомится с Мелани, Люка и Марго, которые позже вернулись домой. Они могли встретить Анжель холодно, ее присутствие могло вызвать у них раздражение, особенно если учесть количество грустных событий, обрушившихся на нас. Но тонкий юмор Анжель, ее привычка говорить правду в глаза, ее искренность им понравились, я в этом уверен. Когда она сказала Мелани: «Я – знаменитая Мортиша, очень рада с вами познакомиться», возникла неловкая пауза, но Мелани тут же засмеялась, потому что была рада этому знакомству. Марго за чашечкой кофе стала расспрашивать Анжель о работе. Я потихоньку улизнул с кухни. Единственный, кого Анжель не удалось пленить, был Люка. Он, надувшись, сидел в своей комнате. Незачем было спрашивать, в чем причина. Она была очевидной. Он дулся из солидарности с матерью. Видеть в моей квартире другую женщину, которая мне к тому же так очевидно нравится, было для него непривычно. Я не ощутил в себе сил, чтобы поговорить с ним об этом. Только не сегодня. Но придет время, и я обязательно это сделаю. Я не стану вести себя, как отец, не стану молчать о важных вещах.