Ситка - Ламур Луис

— Вам будет интересно услышать, что графа Ротчева срочно отозвали обратно в Санкт Перербург, и он выразил пожелание доплыть до Сибири на «Сасквиханне» вместе с вами.

— Письмо подписано Ротчевым?

— Да. Он хочет, чтобы вы привезли еще один груз пшеницы в Ситку, и тогда вам будет позволено взять обратный груз пушнины.

— Я подумаю.

Жан Лабарж подошел к своему столику и упал в кресло лицом к комнате. Это вполне могло оказаться западней, средством заманиьт его в Аляскинские воды, где «Сасквиханну» могли спокойно арестовать. С другой стороны, русским меньше всего нужен скандал на дальних берегах Аляски. Если подпись на запросе графа Ротчева была подлинной, он согласится. Граф явно не полагался ни на единый корабль под командованием барона Зинновия... Груз пшеницы принесет в Ситке хорошие деньги, а закупив на севере меха, он мог получить достаточно крупную прибыль... и он снова увидит Елену!

Или нет? Вебер ничего не сказал о княгине. Она могла опередить Ротчева и отправиться в Санкт Перербург раньше. Жан пожевал нижнюю губу, раздумывая над ситуацией... но у него нет причин отказываться... он едет.

Ситка нежилась в теплом утреннем солнце, когда Жан Лабарж прошел по проходу в бревенчатом складе. Многое изменилось. Оборудование износилось, одежда на людях — тоже, и было очевидно, что с родины приходит мало кораблей.

Вахтенным офицером был Данкан Поуп, и Коль вместе с Жаном сошел на берег. На улицах многие слонялись без дела. Большинство были крутые «промышленники», те же самые люди, которые зверствовали над местными и дрались с индейцами-тлингитами. Много было бывших заключенных, преступников, пригнанных из Сибири; другие приехали на Аляску с разных концов света.

Оставив Коля в городе, Жан стал подниматься к губернаторскому замку один. По обеим сторонам улицы выстроились лотки торговцев, индеанки с интересом поглядывали на него, а одна даже наклонила голову, словно кивая. Лабарж ответил на приветствие, если это действительно было приветствием.

Перед ним стоял замок Баранова. При мысли о том, что он может увидеть Елену, его сердце забилось. Он дурак, что вообще думает о ней, но факт оставался фактом: он не мог не думать ни о ком другом. И пока жив Ротчев, она не сделает ни единого движения, чтобы приблизиться к нему, да и ему не позволит.

Дверь открылась, как только он ступил на крыльцо, и слуга поклонился.

— Капитан Лабарж? Граф Ротчев ждет вас!

С клотящимся сердцем пройдя через фойе, Жан вошел в дверь и увидел, что Ротчев с протянутой рукой поднимается из-за письменного стола. Он выглядел постаревшим и более усталым.

— Мой друг! Мой дорогой друг! — Его искренность была очевидной. — Капитан, было время, когда я не ожидал увидеть вас опять, но это хорошо, что мы встретились! Поверьте мне, это хорошо!

Тепло приветствия затронуло в его душе ответную нотку, и Жан вдруг понял, что любит этого прекрасного старика с лицом ученого и всегда готовой вспыхнуть в глазах улыбкой.

— Я рад вернуться сюда, — сказал он просто.

— Вы привезли пшеницу?

— Да, и кое-что другое тоже. — Он в нерешительности помолчал. — Как поживает княгиня? Она здорова?

— Ждет не дождется, чтобы увидеть вас. Ты присоединишься к нам, дорогая?

Елена быстро повернулась от стола, где готовила чай, и он заметил, как прервалось ее дыхание, как быстро поднялась грудь и как мило и радостно она улыбнулась.

За чаем Ротчев все объяснил. Директором компании — или номинальным директором — был Зинновий. Послания Ротчева в столицу были перехвачены, и хотя к ним отнеслись с вежливым уважением, стало ясно, что отчет арестовали. Его требования на проезд в Россию отклоняли, объясняя все отсутствием кораблей.

— Я уверен, что единственная причина, по которой нас оставили в живых — страх наказания. Но, — он улыбнулся, — поверьте, наша радость по поводу вашего приезда относится именно к вам, а не к вашему кораблю, мы все счастливы снова видеть вас. Мы скучали, нам не хватало свежих лиц. Даже прелести Ситки стали надоедать из-за отсутствия новых впечатлений. — Граф стал объяснять, что после того, как Зинновию не удалось поймать Лабаржа, барон вернулся в Ситку и начал активно заниматься перестройкой жизни в колонии. Вначале это выглядело как желание увеличить действенность сторожевых кораблей, но скоро оказалось, что из замка стали исчезать верные люди, а их заменяли ставленники Зинновия. Письма из Санкт Перербурга убедили Рудакова, что здесь всем правит Зинновий и что бы ни написал граф Ротчев в своем отчете, все будет отвергнуто. Ротчев с женой были, по-существу, арестантантами и все корабли, входящие или выходящие из Ситки, проверялись представителями Зинновия. Вначале все делалось исподтишка. Зинновий либо избегал их, либо был излишне вежлив, но скоро устроил все так, что стал единоличным правителем.

— А как же жители Ситки?

— Большинство из них запугано, тем не менее, Зинновия они ненавидят. Сейчас, по-моему, барон беспокоится. Когда пришли приказы, отзывающие меня в Санкт Петерберг, он стал дружелюбным и чрезвычайно вежливым.

— Он знает, что я здесь?

— Он был разъярен... но даже он рад получить пшеницу в это время года, и я сказал ему, что не доверюсь ни одному кораблю, который находится в гавани Ситки.

Позже Ротчев вернулся за свой письменный стол и оставил их одних. Когда дверь закрылась, они долго стояли, глядя друг другу в глаза.

— Жан, Жан, — сказала Елена наконец, — ты не имеешь понятия, как мы скучали о вас!

— Мы?

— Александр тоже. Иногда мы думали о вас, как о нашем единственном друге. Вы не имеете понятия, что означает иметь кого-то, кто придет на помощь, если его позовут. Александр несколько раз так и сказал. Он... он не так молод, и не смог бы выдержать некоторые неудобства, связанные с путешествием в открытой лодке. Если бы не это, мы могли бы попытаться.

— Он плохо с вами обращался? Я имею в виде Зинновия?

— Он не осмелился. По крайней мере, пока не осмелился бы. Но подождите, пока вы с ним встретитесь. Он ведь изменился.

— Изменился?

— Возможно, снашивается внешняя сторона, но он стал более жестоким. Он не такой официальный, как был прежде, не такой аккуратный. Он много пьет, и ходит в «деревню» слишком часто, чтобы это приносило ему пользу. Как-нибудь ночью кто-нибудь его убьет. За последний месяц он ни с того, ни с сего застрелил одного индейца, а нескольких жестоко выпорол.

— Как насчет вас? Зинновий позволит вам уехать?

— Александр считает, что он не посмеет меня тронуть, но жаль, что я не разделяю его уверенности.

В комнате загустели тени, и Лабарж забеспокоился. Он подбирал команду не только за морские навыки, но и за умение драться; если они встретятся с людьми Зинновия, может разразиться беда.

— Я не могу остаться, сказал он, но даже не сделал попытки подняться. — Что будет, когда вы вернетесь в Россию?

— Мы не имеем понятия, что ждет нас в Санкт Петербурге. Александр полагает, что здесь можно сделать многое, но это потребует от человека особых качеств.

— И я никогда не увижу вас снова.

Она рассеянно коснулась чашки пальцами.

— Нет... если только вы не приедете в Санкт Петерберг.

Он рассмеялся.

— И что же я там буду делать? Я не придворный. Хотя, — он улыбнулся, — один американский моряк там хорщо пристроился — тот, которого звали Джонс.

— Джон Поль Джонс? По-моему, он лучше управлялся с кораблем, чем с императрицей. — Она повернулась к нему лицом. — Вы никогда не говорили о себе. Какой была ваша мать?

— Как можно ответить на такой вопрос? Она была маленькой женщиной с большими карими глазами. Она обычно брала меня с собой в болота и учила целебным свойствам трав. По-моему, она происходила из хорошей семьи, в свое время вполне обеспеченной. Она рассказывала мне о доме, в котором они жили: когда-то он был очень красивым, но потом постепенно обветшал.

Он помолчал.

— Она была уверена, что я стану большим человеком, и все твердила, что неважно, где начал человек свой путь, важно, куда он пришел. Она полагала, что болота были хорошим местом для начала. Может быть, она была права?