Любовь и испанцы - Нина Эптон

Что касается девушек, то они в большинстве своем отвечали на вопросы гораздо короче, с большей оглядкой на условности, и достойных внимания исключений из этого правила нашлось немного. Знания о сексе они получали от матерей, в возрасте двенадца-ти-тринадцати лет; некоторые девушки, аналогично юношам, добавили, что эти объяснения были неполными, недостаточно понятными и не подготовили их в полной мере ко вступлению в мир и контактам с мужской половиной человечества.

Однако причиной таких слабых знаний и боязни их пополнить для многих девушек был страх нарушить «одиннадцатую» заповедь: «Не знай ничего о сексе и знать не желай».

Студентки университетов, с которыми я говорила в Каталонии и Галисии, считали, что в их невежестве и боязни коснуться избранной мной темы виновато монастырское воспитание, суть которого ничуть не изменилась с тех пор, как их матери закончили пансионы при тех же монастырях. (Мои анкеты в монастырских школах подчас заполнялись чуть ли не украдкой. Одна девушка боялась, что настоятельница рассердится, если узнает, что та заполняла анкету с вопросами о любви и сексе, и просила меня позвонить ее подругам в другой монастырь, чтобы удостовериться, что конверт с анкетами, оставленный в приемной, действительно попал по назначению, а не был конфискован. Она спросила: «Почему аббатиса была в шоке, когда мой novio прислал телеграмму, что он приедет в Сантьяго, а в конце приписал abrazos[92]?»)

«Большинство думающих студенток сознают, что сексуальные проблемы существуют, но мы недостаточно осведомлены о них, в Европе эти вопросы обсуждаются более открыто,— сказала студентка, учившаяся в Барселоне и в Галисии,— но мы не делаем ничего, чтобы исправить положение. Мы никогда не делаем никаких выводов». (Заметьте, насколько часто испанцы говорят о Европе словно о другой части света, где абсолютно все не так, как у них; разумеется, отчасти это соответствует действительности, но пора бы им, после стольких веков ментальной изоляции, уже начинать избавляться от этой привычки.)

Студентка из Барселоны добавила: «Нет большого смысла продолжать наши дискуссии по двум существенным причинам: во-первых, большинство девушек хотят выйти замуж и любая форма сексуальной свободы может существенно снизить их шансы; а во-вторых, сильнейшее давление общества, семьи, религии, выражением которого является созданный ими идеал целомудрия и “женской чести”, чрезвычайно воздействует на наши умы».

Так как католическая церковь запрещает контроль за рождаемостью и планирование семьи, я имела смелость спросить, что думают об этом молодые. Все студентки были в ужасе и заявляли, что это «преступно» или «бесчеловечно». Две из них сочли, что это «может приносить пользу человечеству, до тех пор пока не противоречит учению церкви». Учению церкви... Чему же она учит? Насколько я могла судить, духовенство в своих взглядах продвинулось вперед ровно настолько, чтобы рекомендовать — и то немногим избранным — чрезвычайно ненадежный метод Огино{131}. Метод этот настолько очевидно не внушает доверия, что в Мадриде детей, родившихся несмотря на использование дозволенных мер предохранения, фамильярно называют oginitos. Один столичный молодой врач сказал мне, что духовник разрешил ему использовать проколотый иголкой презерватив, так чтобы нельзя было сказать, что вероятность зачатия сведена к нулю — ибо это запрещено церковью!

Большинство студентов также не одобряли контроль над рождаемостью как действие, противоречащее религиозным принципам, но некоторые согласились, что это было бы выходом, так как нет смысла беднякам рожать по четырнадцать и более детей, которых они не в состоянии прокормить.

Когда выпускники университетов женятся на девушках, закончивших монастырские школы, им, наверное, достаются довольно непросвещенные в сексуальном плане жены. Кстати, трудно определить, насколько эти студенты «религиозны». Мне говорили, что два-три года назад среди них распространяли официальную анкету, результаты которой были столь неутешительными, что они попросту не были обнародованы. Среди студентов оказалось изрядное количество циников, которые ходят в церковь только из страха, «как бы кто чего не сказал, если они не будут туда ходить», и как бы это «общественное мнение» не сказалось на их учебе в университете, где клерикалы играют первую скрипку. С другой стороны, в Испании я повсюду встречала множество действительно набожных молодых людей. В порядке рискованного предположения можно отметить, что две трети молодежи отходит от церкви, хотя, возможно, и не высказывает вслух своего мнения, тогда как одна треть остается верными и убежденными приверженцами католицизма.

Что же касается доступного «немногим избранным» метода Огино, то молодая женщина из Понтеведры, вышедшая замуж за современно мыслящего молодого человека, смеясь, вспоминала, как ее духовник, рассказав ей об этом способе, добавил: «Но, разумеется, крестьянам о таких вещах говорить не нужно, они этого не поймут». «Хотя,— заметила она,— как раз крестьянки-то и выиграли бы больше всех от контроля за рождаемостью в любой его форме». Мы беседовали шепотом в кафе. Рядом за столиком, вместе с мужем и несколькими подругами, сидела увядшая женщина. «Вы можете подумать, что нашей соседке стукнуло полвека,— заметила моя подруга,— а на самом деле ей и сорока еще нет. Она уже заработала себе какую-то болезнь матки и все равно каждый год рожает. Думаю, ей следует поменять духовника. Надо будет порекомендовать ей моего, чтобы он что-нибудь подсказал. Думаю, она делает уксусные спринцевания — а это не очень-то полезно, не так ли?» Есть и акушеры, промышляющие криминальными абортами, но кто мы такие, чтобы бросать камни в них или в тех, кто прибегает к их помощи? Слишком уж хрупок для этого наш собственный стеклянный дом!{132}

Один просвещенный врач убедил пациентку сменить духовника. Элегантная молодая женщина вместе с мужем приехала к доктору в Виго. Современные и обеспеченные, эти супруги имели двоих очаровательных детей; жили очень счастливо, но несколько месяцев назад у жены появились невротические симптомы, беспокойство, бессонница. Заметно охладела она и к половой жизни с мужем. До этого, как уверял врача достойный сострадания супруг, отношения между ними были «лучше некуда». Понадобилось несколько бесед с доктором, чтобы жена призналась, что ее сексуальная жизнь с мужем «чересчур захватывала ее, доставляла слишком большое наслаждение». Муж разбудил чувственность, дремавшую в ней, и она с присущими галисийкам живостью и пылом отдалась любовной игре, с которой муж, по-видимому, знакомил ее изобретательно и умело.

Внезапно (вспомнив, чему ее учили монахини) молодая жена начала сомневаться: должна ли она так наслаждаться сексом? Не грешно ли это, как относится к этому церковь? Пребывая в растерянности, она попросила совета у своего пожилого духовника, который в ужасе воздел руки к небу. «Dios mio![93] — возопил он замогильным голосом, выслушав ее исповедь.— Dios mio! Бедная дочь моя, во что он тебя втянул! Совокупление предназначено для продолжения рода, и грешно получать от него какое бы то ни было удовольствие», и т. д. Святой отец продолжал выкладывать бедняжке все заскорузлые идеи, сохранившиеся от средних веков, пока она не пообещала, что будет повиноваться своему духовному отцу и отучится слишком жарко обнимать мужа — что и сказалось неблагоприятно на ее здоровье.

Женщине очень повезло в том смысле, что доктор был знаком с более современным и либеральным священником, к которому и отослал ее вместо того, чтобы самому пытаться лечить, так как знал, что врачебные методы не изменят религиозное сознание пациентки. Я узнала, что женщина вскоре полностью выздоровела и снова нормально и счастливо зажила с мужем. «Не правда ли, очень плохо,— заметил врач, рассказавший мне эту историю,— когда они пытаются помешать вам устроить маленькую оргию с вашей собственной женой?»

Был в практике этого доктора и другой случай, когда пациента пришлось отослать к духовнику, но вторая история весьма отличалась от предыдущей. Действующим лицом на этот раз оказалась практичная крестьянка из рыбацкой деревни в районе северных rias Галисии. Вера в колдовство и магические силы по-прежнему очень сильна в этих отдаленных уголках страны, особенно среди женщин, да и мужчины подчас пользуются этим. Одно из наиболее живучих поверий связано с meigallo{133}. Определение этого таинственного понятия звучит настолько туманно, что им можно объяснять какие угодно случайности. Meigallo может представлять собой чары, вызывающие болезнь, сглаз, проклятие, вынуждающее людей действовать, повинуясь странному влечению. И есть ведьмы, известные во многих деревнях, которые умеют не только излечить, но и набросить meigallo на тех, кто имел несчастье их оскорбить. Некоторые из этих колдуний отличаются любвеобилием и могут набрасывать что-то вроде meigallo на мужчин, которых желают завлечь в свои сети.