Расцвет и упадок государства - Мартин ван Кревельд

Только во время гражданской войны ситуация временно изменилась. Большинство историков согласны, что бунт против Карла I был инициирован нетитулованным мелкопоместным дворянством ― землевладельцами, которые составляли не менее трех четвертей Палаты общин[239]. И все же именно города во главе с Лондоном обеспечили финансовую силу, а также подходящую идеологию в форме пуританизма. Готовность городов участвовать в войне означала, что она велась в гораздо больших масштабах и приносила больше разрушений, чем любая из предыдущих войн. Этому способствовало и то, что Англия к тому времени, благодаря упадку дворянства как военной силы, стала преимущественно открытой страной с небольшим количеством современных укреплений, способных выдержать серьезную атаку. Ситуацию спасло то, что в результате полутора веков правления могущественных Тюдоров контроль центрального правительства над всем королевством уже давно не ставился под сомнение. Протекторат, возникший в результате войны, был более сильным и более централизованным, чем монархия, место которой он занял. И именно Кромвель вывел Англию, бывшую гораздо меньше и слабее Франции или Испании, на тот путь, который привел ее к обретению в XVIII в. статуса великой державы.

Если английские города не создавали серьезных проблем для центральной власти, то в других странах, прежде всего в Италии и Германии, дело обстояло иначе. В Италии с ее римскими традициями города появились рано и, возможно, никогда полностью не исчезали. Хотя некоторыми из них управляли епископы, почти но всех случаях они не были основаны представителями феодальной знати и не управлялись ими[240]. С самого начала города резко выделялись на фоне сельской местности; они не были выделены из окружающих территорий путем предоставления привилегий, наоборот, самые сильные из них начали завоевывать окрестности для создания своих сельскохозяйственных и торговых пригородов. Бесконечные войны, развязанные в основном из-за торгового соперничества, разделяли города между собой. По мере того, как в результате этих войн маленькие города были оттеснены на обочину, выделились пять больших городов ― Генуя, Венеция, Милан, Флоренция и Рим, которым удалось стать практически полностью независимыми политическими сообществами. Могущество городов, как в Италии, так и вне ее, достигло вершины во второй половине XV в. благодаря созданной ими сети торговых и банковских связей.

Однако власть над другими обычно имеет свою цену, и итальянские города не были исключением. Как это было хорошо известно самому выдающемуся флорентийскому историку Франчес-ко Гвиччардини, древние города-государства, такие как Спарта, Афины и Рим, были обязаны своим происхождением добровольному сожительству деревень. В частности Рим, проводивший политику завоеваний, смог сделать из своих итальянских подданных добровольных союзников, с которыми он делил радости и беды вплоть до «союзнической войны» 91 ― 89 гг. до н.э. Не так было в средневековых итальянских городах. По мере того, как их власть становилась ощутимой за пределами крепостных стен, они не включали в состав корпорации граждан жителей сельских окрестностей, а также малых городов, попавших в орбиту их влияния. Вместо этого они просто стремились эксплуатировать их с помощью пошлин, налогов и различных других форм экономической дискриминации, предназначенной для того, чтобы предотвратить развитие промышленности[241]. Эти города не только не могли рассчитывать на то, что их подданные будут сражаться за них, но даже нуждались в собственных вооруженных силах, чтобы держать их в повиновении. Следовательно, они никак не могли создать национальную армию и вынуждены были полагаться на наемные войска. Наемники стоили дорого и, как правило, были не склонны сражаться с должным рвением, не говоря уже о том, что периодически они восставали против своих хозяев и захватывали власть.

Результаты такой политики стали очевидны после 1494 г. В экономическом и культурном плане Италия превосходила другие страны; однако ни в количественном, ни в качественном отношении итальянские армии не могли сравниться с зарубежными, гораздо более сильными, которые вторглись на полуостров и стали воевать друг с другом на территории Италии. Нередко этих иностранцев с радостью приветствовала, как минимум, часть населения, которая стремилась (как в Пизе) заново восстановить свою независимость или (как во Флоренции) заменить олигархическое правительство на демократическое или наоборот. Почти на полвека Северная Италия превратилась в поле битвы. Здесь испанцы, французы и войска Священной Римской империи сражались друг с другом, и на каждой из сторон воевали яростные швейцарские наемники. По мере того, как они завоевывались то одними, то другими, город за городом терял свою независимость и подпадали под централизованное управление, только осуществляемое не национальным правительством, а правительствами других стран. Несмотря на надежды Макиавелли, высказанные в последней главе его «Государя», из пяти кандидатов только двум ― Венеции и Риму ― удалось выжить как независимым государствам. Венеция, экономическое могущество которой пошло на спад после 1550 г., была слишком мала, чтобы играть значительную роль, и вскоре превратилась в город из царства грез, нереальность которого так хорошо отражена в картинах Каналетто. Рим же, благодаря своей уникальной роли в церковной жизни, по-прежнему был полной противоположностью тому, чем могло бы быть и за что могло бы выступать итальянское национальное государство.

В Германии города были более многочисленны, и история их происхождения была более разнообразна, чем где бы то ни было. Некоторые, особенно на юге, имели очень древние корни, будучи основаны как римские колонии; другие, особенно на севере, были созданы абсолютно ex novo[242] в течение периода великой миграции на восток между XI и началом XIV в.[243] Для северных городов в целом и для городов, объединенных в Ганзу (изначально название имело значение An-See ― «на море»), в частности, переломный момент в их судьбах настал во второй половине XV в. Перелом был связан с изменением мест обитания сельди, бывшей основным продуктом питания населения, а также с ростом экономической конкуренции со стороны голландцев, которая вела к экономическому упадку[244]. Если в Англии (и, как мы увидим, во Франции) обычно король защищал города от худших бед, которые могла причинить знать, то в Германии император был слишком слаб и находился слишком далеко, чтобы играть эту роль, тем более, что средоточие его власти уже начало перемещаться в Богемию и на Дунай.

Так, уже в 1442 ― 1448 гг. курфюрст Бранденбургский воспользовался спорами между патрициатом и гильдиями Берлина, чтобы лишить этот город права на самоуправление. Примерно с 1480 г. появляются сообщения о случаях, когда горожан лишали права давать убежище беглым крестьянам, когда их облагали пошлинами и даже заставляли выполнять разные повинности, такие как перевозка товаров, принадлежащих лорду. К 1500 г. в Бран-денбурге не осталось вольных городов; со временем эта система распространилась по всей Пруссии. Правовые различия между городом и селом были по большей части ликвидированы ― все жители в равной степени подпали под деспотическое правление герцогов. К XVIII в. вместо того, чтобы дышать воздухом свободы и участвовать в торговой революции, которая сделала английские и французские города богатыми, любой прусский город, выбранный для расквартирования королевского гарнизона, считал это большой удачей.

Некоторые из членов Ганзы забили тревогу, столкнувшись вскоре после 1500 г. с новыми угрозами. Было проведено немало конгрессов, принимались различные схемы реформирования союза и придания ему более централизованного характера, включая создание того, чего ему не доставало больше всего ― системы налогообложения и общей армии. Однако этого было слишком мало, и зашевелились они слишком поздно. Германские города, хотя и многочисленные, обычно были меньше, чем итальянские[245]. Окруженные многочисленными мелкими дворянскими угодия-ми, большинство городов так никогда и не смогло создать основу независимой власти, распространяя свое господство на сельские окрестности. В течение последующих 100 лет некоторые из них были просто аннексированы правителями Дании, Швеции и Пруссии ― стран, с которыми ранее эти города могли иметь дело на равных. Другие, хотя и сохранили свой статус независимых вольных городов, однако потеряли политическую (но, как показывают примеры Франкфурта и Гамбурга, не обязательно экономическую) значимость. Тридцатилетняя война ударила по некоторым городам гораздо сильнее, чем по другим; однако, продемонстрировав военную немощь Ганзы, война не стала для нее похоронным звоном. Некоторые попытки возродить союз все же были предприняты после 1648 г., но они не увенчались успехом[246]. Только на востоке Балтийского моря, где короли Польши оказались слишком слабы, чтобы играть роль, аналогичную роли германских князей, некоторые города, такие как Данциг, сохранили свои привилегии до XVIII в.