Слова. Том II. Духовное пробуждение - Старец Паисий Святогорец

Те, кто умирают геройски, не умирают. А если отсутствует героизм, то ничего хорошего не жди. Знайте также, что человек верующий будет и отважен! Макрияннис[163], несчастный, что пережил он! И в какие годы!

– Он как-то сказал, Геронда: "Закоптились глаза мои".

– Да, его глаза закоптились. От напряжения и тревоги, которые он переживал, его глаза словно дымились. Живя в нелегкие времена, он от боли и любви постоянно жертвовал собой. О себе он не думал, никогда не брал себя в расчет. Борясь за Отечество, он не боялся смерти. Макрияннис переживал духовные состояния. Если бы он стал монахом, то, думаю, немногим бы отличался от Антония Великого. Несмотря на свои раны и увечья, он делал по три тысячи поклонов [в день]. Когда он делал поклоны, его раны открывались, внутренности вываливались наружу, и он сам вправлял их на место. Три поклона моих стоят одного поклона его. Пол перед ним был мокрым от слез. А если бы на его месте оказались мы? Да мы побежали бы в больницу, чтобы нам оказали медицинскую помощь! Мирские люди станут судить нас!

Тот, кто не берет в расчет себя, приемлет божественную силу

– А на войне, Геронда, приходилось ли вам подвергаться опасности?

– О! Да разве только однажды или дважды? Это сейчас я размышляю о том, как помогал [мне] Бог, и сильно волнуюсь. А тогда я об этом не думал, особенно о смерти. О ней я не думал совсем. Когда ты решился на смерть, тебе ничего не страшно. Решимость на смерть равна по своей силе тысяче телохранителей. Смерть – это безопасность. На войне эмблемой отряда священных добровольцев является череп. Это значит, они решились умереть. Тот, кто ради блага другого человека или ради общего блага забывает о самом себе, приемлет божественную силу. И посмотрите, если человеком движет жертвенность, то Бог покрывает его. Помню, как однажды мы окопались за одним утесом. Я вырыл небольшой окопчик и маленько укрылся в нем. Ползет один: "Пусти и меня", ползет другой: "И меня тоже". Я дал им залезть в окоп, потому что они просили меня об этом, а сам остался снаружи. Ночью, когда начался сильный артобстрел, один осколок чиркнул меня по голове. Каски на мне не было, один капюшон. "Ребята, – кричу, – в меня осколок попал!" Щупаю рукой голову – крови не чувствую, снова щупаю – ничегошеньки! Осколок чуть-чуть чиркнул по голове и только сбрил волосы от лба до темени: оставил на моей голове чистую полоску в шесть сантиметров шириной.

Вы не жили в трудные годы, в оккупацию, вы не видели войны, врагов, горя. Я желаю вам не видеть всего этого, но потому вы и не понимаете, что это такое. Однако наши годы похожи на бурлящий и свистящий котел. Необходимы закалка, отвага и мужество. Если что-то случится, то смотрите, не окажитесь совершенно неподготовленными. Готовьтесь уже сейчас, чтобы вы смогли дать отпор трудностям. И Христос как сказал: "Будите готови"[164], – не так ли? Сегодня, живя в столь сложные годы, нам надо быть не просто готовыми, а трижды готовыми, чтобы не сказать больше! Может быть, нам придется встретить не одну лишь внезапную смерть, но и другие опасности. Итак, прогоним прочь от себя стремление устроиться поудобнее! Пусть в нас работает любочестие и присутствует дух жертвенности.

Сейчас я вижу, как что-то готовится, вот-вот должно произойти и постоянно откладывается. Все время маленькие отсрочки. Кто переносит эти сроки? Бог ли отодвигает их? А ну-ка, еще месяц, ну-ка, еще два!.. Так все и идет[165]. Но раз мы не знаем, что нас ждет, то развивайте в себе, насколько можете, любовь. Это самое главное: чтобы была между вами не ложная, а истинная, братская любовь. Если есть добрая заинтересованность, боль, любовь, человек всегда действует правильно. Доброта, любовь – это сила. Храните, насколько можете, тайну и не пускайтесь на откровенности: ведь если тайну будут знать "только ты, да я, да он, да звонарь Симеон", то что из этого выйдет? Даже и по простой глупости вы можете сделать зло, а потом биться головой о стену. Посмотрели бы вы, как хранят тайну в армии! Если ты понимал, что можешь попасть в плен, то первым делом надо было уничтожить позывные: разрезать запись на кусочки и проглотить. Один раз, оказавшись в опасной ситуации, я так и сделал, потому что если бы позывные оказались в руках мятежников, то они узнали бы, что в таком-то месте [находятся наши] войска, что у них нет продовольствия и тому подобное. И тогда они послали бы радиограмму в [наш] центр, чтобы прилетела [наша] авиация и сбросила им продовольствие, а на наши головы – бомбы. Понятно? [Зная позывные], они бы связались с центром от имени правительственной армии. Если ты был радистом и попадал в плен, то тебе, чтобы ты выдал позывные, клещами выдергивали ногти. И ты предпочитал быть с выдранными ногтями, но не быть предателем. Одному [радисту] для того, чтобы он рассказал содержание радиограммы, жгли огнем подмышки, и он не признался, словно онемел. Он не поведал врагам тайны и поэтому стал исповедником. А женщины перевозили документы для армии в седлах мулов и были готовы на смерть.

Смерть на войне способна весьма умилостивить Бога, потому что человек, павший смертью храбрых, жертвует собой, чтобы защитить других. Те, кто от чистой любви жертвуют своей жизнью ради того, чтобы защитить сочеловека, своего ближнего, подражают Христу. Эти люди – величайшие герои, их боится, трепещет и самая смерть, потому что от любви они презирают смерть и таким разом приобретают бессмертие, находя под могильной плитой ключ от вечности и без труда входя в вечное блаженство.

Вся жизнь монаха является жертвой

Вся жизнь монаха естественным образом помогает ему иметь любовь, жертвенность. Он отправился в путь для того, чтобы умереть за Христа. Это значит, он вышел в путь ради жертвы. У монаха нет [мирских] обязанностей, поэтому ему необходимо развивать в себе дух жертвенности. Мирянин умирать за Христа не собирался, и потом у него есть обязанности мирские: он заботится о своей семье, о своих детях, поэтому спрос с него не такой строгий, у него есть оправдание. Например, на войне человек семейный стремится избежать опасности, чтобы его дети не остались на улице. О том, что если избежит опасности он, то могут убить кого-то другого, у которого тоже есть дети, этот человек не думает. Ну, это еще куда ни шло: здесь, по крайней мере, присутствует забота о своей семье. "У меня, – скажет такой человек, – дети на улице останутся". Он может, совсем не веруя в иную жизнь, стремится спасти жизнь эту.

– То есть, Геронда, монах должен постоянно жертвовать собой?

– Ведь мы уже сказали, что вся жизнь монаха есть жертва. А в противном случае, зачем мы становимся монахами? Если монах в этом отношении хромает, он не монах. О какой духовной борьбе можно потом говорить? Если отсутствует жертва, то места для духовной борьбы нет. А если нет жертвы, то, сколько бы ни старался монах жить духовно, все будет без толку. На Святой Горе говорят, что такая духовная жизнь под стать чучелам огородным: монах, ведущий такую духовную жизнь, не то что бесов изгнать не может, ему ворон гонять, и то достижение. Когда человек горячо берется за подвиг, предстоящий ему в этой жизни, то божественное пламя в нем тоже горит. Если этого божественного пламени нет, то он ни на что не годен. Это пламя дает ему радость, дает ему отвагу, дает ему любочестие. Это то, о чем сказал Господь: "Огня приидох воврещи"[166]. Когда есть этот божественный огнь, то и псалмопение, и молитва монаха, будь она за себя или за других, имеет результат. Особенно женское сердце, когда очистится, обладает большой силой и в молитве весьма преуспевает, становится "радаром". А тот, у кого нет любочестия, жертвы, будет иметь или мирскую радость, или мирское расстройство; радования же духовного такой человек ощутить не может.

Потому я и говорю вам: возделывайте жертвенность, братскую любовь. Пусть каждая из вас достигнет состояния духовного, чтобы, оказавшись в трудной ситуации, она смогла выбраться из нее сама. Не находясь в духовном состоянии, человек трусит, потому что любит самого себя. Он может и отречься от Христа, может предать Его. Вы должны решиться на смерть. Тут вон люди мирские, которые даже в рай не верят, жертвуют собой. А мы верим в то, что ничто не проходит даром, что в нашей жертве есть смысл. Мирские люди, находясь в полном неведении, будут жертвовать собой, подвергать свою жизнь опасности ради того, чтобы защитить другого, а монахи не будут приносить себя в жертву? Мы отправляемся в путь для того, чтобы умереть ради Христовой любви. Обязанностей мирских мы не имеем, и если у нас нет еще и жертвенности, то что мы вообще тогда делаем? Да над нами и муравьи станут смеяться! Видела, как муравьи высмеивают людей? Лентяев высмеивают!

– Геронда, а возможно ли такое: у меня есть готовность помочь другим, но побуждающие к этому мотивы не чисты?

– Это всегда видно. Когда побудительные мотивы не чисты, дух не находит покоя, понимает это и старается очистить их. На меня произвела сильное впечатление душа одной женщины, приходившей на днях. Узнав, что кто-то болен и страдает, она не может уснуть: мучается и плачет. А сама живет в миру. Она поделилась с кем-то тем, что с ней происходит, и в ответ получила: "Может быть, это вражье искушение". Да разве может такое происходить от искушения? Диавол может обмануть человека лишь в том случае, если он делает такие вещи напоказ, и тогда переживания будут ложными.