Год ворона. Книга 1 (СИ) - Бояринов Максим

Со стороны ближайших строений к месту падения бежали люди и пробирались по вспашке машины. Перекрывая доступ к месту падения, из тентованного «Урала» прыгали солдаты во главе с отчаянно и безнадежно матерящимся капитаном, тут же пытаясь выстроить оцепление. Получалось оно жидковатым и не слишком эффективным, но все же большей части незваных зевак дорогу закрыло.

Ближе к огню стояли две пожарные машины и полицейский «луноход» из дежурной обслуги газохранилища. Рядом кружил пожилой старшина с переговорным устройством, что-то кому-то громко и нецензурно втолковывая на повышенных тонах.

По обгоревшей земле среди искореженных обломков метался разнообразнейший народ. С фотоаппаратами, рулетками и какими-то неизвестными майору приборами. Одна из пожарных машин начала выбрасывать пену на догорающий фюзеляж, но тут же тушение было прекращено словно из-под земли выскочившими людьми в штатском, судя по повадкам — областными ФСБ-шниками. «Смежники» наверняка опасались за следы, что будут непременно залиты до полной непригодности для каких-либо исследований. Пожар, впрочем, все-таки продолжили гасить после энергичного вмешательства долговязого «тушилы»- полковника, разогнавшего наследников «железного Феликса».

Но самое страшное ожидало не в эпицентре падения — за периметром обугленного пятна полоскались на ветру четыре непогашенных парашютных купола. Возле одного из них, того, что лежал чуть наособицу, ближе к вертолету, суетились спасатели.

Железо потерпит, главное — люди! Коротко выругавшись, Пашкин вернулся в машину и по широкой дуге, чтобы не втоптать что-нибудь важное в землю, объехал место падения, стараясь подобраться поближе к парашютам, что хлопали будто паруса у клипера, растерявшего такелаж…

Подъехав как можно ближе к первому куполу, Пашкин вылетел из машины, подбежал поближе. И бессильно выругался. К парашюту, что рвало ветром был привязан сломанный манекен — так показалось вначале. Лишь присмотревшись, майор понял, что это тело. Обгорелое и истерзанное.

Прошедший десяток «горячих» командировок, он попытался забраться под гермошлем и прощупать на шее пульс. Пальцы встретили холод. Пашкин машинально поглядел на часы, засекая точное время для рапорта.

Пока он возился, машин и людей у места падения заметно прибавилось. Прямо по полю, грузно переваливаясь, к погибшему самолету подползала черная «тридцать первая» Волга. Следом за ней буксовал дорогущий джип, забрызганный грязью до крыши.

Вскоре за оцепление подтянулись «Скорая», истошно завывающая сиреной, и несколько машин с символикой МВД и МЧС на бортах. Народу становилось все больше. Бестолковых срочников в оцеплении сменили плечистые ОМОНовцы в «сферах» и с АКСУ наперевес.

Пашкин смешался с толпой военных и со стороны наблюдал за происходящим. Подъехавший шеф, отчаянно размахивая руками, объяснял что-то невзрачному человеку с хмурым лицом. В человеке майор признал крупного чина из областного управления ФСБ, полковника Хоронько.

Замыкая парад областных руководителей, на дороге замаячил черный «шестисотый» в сопровождении двух «Гелендвагенов» с охраной. «Губера принесло!» — зашуршали вокруг шепотки.

Губернатор с парой семенящих за ним помощников подошел к группе начальников. Все тут же обернулись к нему и после небольшой и со стороны малозаметной борьбы за право первого доклада, стали поочередно излагать свои мысли и наблюдения, то и дело сбрасывая вызовы беспрерывно звонящих мобильников.

Прервав последний доклад, «крестный отец области», громко, стараясь то ли для набежавших корреспондентов, то ли для московского руководства, которое будет пересматривать видеоматериалы, заявил:

— Я уверен, и моя эта уверенность основана на определенных фактах, что это не авария и не следствие халатности или какого другого «человеческого фактора», а самая настоящая диверсия, или же террористический акт! Я лично возьму на контроль!..

Неприметный человечек, что до этого стоял около съемочной группы, осторожно дернул оператора за рукав и что-то прошептал тому на ухо. Камера немедленно опустилась, оператор с хмурым видом извлек и передал неприметному отснятую карту.

Через некоторое время политические демарши сошли на нет, и на месте катастрофы начала работу областная следственная бригада. Московских авиационных экспертов ожидали часа через полтора. Вскоре обнаружился черный ящик, и для простого гарнизонного особиста здесь не осталось дела. Скорее наоборот, с ними всеми начнут работу столичные следаки… Рация ожила. Личному составу отдела было приказано возвращаться по своим местам.

Майор тоскливо выдохнул. К смертям, некрасивым, порою страшным он по роду службы привык. Но гибель огромной грозной машины и управлявших ею людей, пока что необъяснимая, была чем-то совсем иным…

В ушах до сих пор стояли слова губернатора. Калинкин — политический выдвиженец и небольшого ума человек, но воздух сотрясать даже он просто так не будет. Если уж заикнулся про теракт, то значит, ему какие-то бумажки холуи еще в пути показали. Посмотреть бы на те бумажки да пошуровать в губернских компьютерах по горячим следам…

Возбуждение от поездки прошло, и теперь ему больше всего хотелось спать и есть. Желательно и того и другого побольше. Но отдыхать, похоже, придется еще очень нескоро.

16 Засада в «Марьиной роще»

Спать в Русе ложатся так же, как и встают. В смысле, рано и по солнышку. Поэтому после заката в городке достаточно безлюдно. Так что можно перемещаться, оставаясь незамеченным. Особенно, если знаешь, как это делается.

Наш дом — типовой панельный ДОС. Стандартная пятиэтажная коробка модели «Стройбат ТМ», которых в свое время настроили от Бреста до Владивостока немногим меньше, чем гражданских хрущевок. То есть конструкция известная и изученная. Фонарь, что светит в окно сербинской спальни, бросает на асфальт пятно света, по краям густеет уютная темнота, под покровом которой можно просочиться во двор.

Наш подъезд пятый, но я ныряю в самый дальний от него, первый. Если я все правильно просчитал, то засаду на входе скорее всего поставят, но вот контролировать все подходы к квартире у вражин не хватит ни ума, ни людей.

Стараясь не шуметь, взбегаю на чердачную площадку. Дверь давно уже без замка. Русинские жители любят бухать на крыше, наблюдая закат, так что замки здесь вешать — дело безнадежное изначально. Выглядываю. Вон, тары сколько, но, к счастью, наверху ни души…

Эх, и я бы сейчас грамм сто для храбрости дернул. А потом еще столько, и полстолько, и четверть столько. До полного, как говорится, благорастворения. Но дело есть дело, и желание не переходит грань, где кроме мыслей о пузыре ничего другого не остается. Нервы и адреналин пока что пережигают алкоголизм, ну а там, как отработаю, видно будет…

Выбираюсь на плоскую крышу без малейшего намека на ограду. Залегаю на чуть липком, еще горячем от солнца рубероиде и оглядываюсь, стараясь сильно не маячить головой. Дом стоит на небольшом возвышении, городок и окрестности отсюда как на ладони.

Первым делом осматриваю район около «линии Маннергейма», где осталась Мила. Никакой подозрительной активности вокруг НУПа не наблюдается. Вот и славно.

Избитые оборотни в погонах отогнали ментовский бобик к своей двухэтажной норе. Там он и стоит, печально таращась кругляшами фар. Стало быть, менты слово сдержали, и не в работе. На ближних подходах к дому тоже не видно ни подозрительных машин, ни незнакомых людей. Получается, если комитет по встрече и приготовлен, то хлеб-соль вручить собираются не на входе, а в одной из двух наших квартир. Или на лестнице.

Безнадежно пачкая футболку, переползаю на другой конец крыши. По пути искренне жалею, что живу не в девятиэтажке, где можно было бы пробежаться, пусть даже и на четвереньках, по чердаку, распугивая голубей и кошек, а не изображать из себя беременного удава…

Убедившись, что внимательных наблюдателей поблизости не проявилось, всем сердцем надеясь, что крыша подо мной не решит внезапно раскрошиться, осторожно перегибаюсь через край.