Верняк - Ричард Пратер

– Да, но что у нее там внутри? Сверхмощные маленькие батарейки?

– Собственно, там нет того, что вы называете батареями. И нет никаких вращающихся или двигающихся частей.

– Но ведь эта ваша чертова штука никуда не подключена. Из какого же источника она берет энергию, Дев?

– Конечно, подключена. – Он указал на полированный штырь, спускавшийся из центра платформы и заглубленный в почве.

Я знал, что в днище холаселектора имеется маленькое круглое отверстие, в которое плотно входил верхний конец штыря. Стало быть...

– Он подключен к земле, – сказал Дев.

– Неужели? Когда в следующий раз у меня в квартире погаснет электричество, я вставлю вилку от лампы в газон.

– Единственное, чего вы хотите, Шелл, это острить. Тесла верил, что это возможно – черпать энергию из земли в любой точке ее поверхности, и для этого не требуются никакие приспособления или динамо, кроме динамо старой матушки-Земли. Черт, да ведь земля по своей сути магнит. Большой, конечно, но нам станет понятнее, если мы мысленно уменьшим ее размеры до фута или нескольких дюймов. И вот вам пожалуйста – круглый магнит... два полюса – северный и южный, магнитные потоки вокруг всего ее тела, от одного до другого полюса. Она вращается в пространстве, которое напичкано другими магнитными потоками и огромным количеством энергии. Но давайте закругляться. – Он посмотрел на часы. – Мне надо быть дома.

– Может, прямо сейчас и отправимся, чтобы особенно не спешить?

– Немного времени еще есть. Я собираюсь кое-что рассказать вам, Шелл, и слушайте внимательно, мой подозрительный друг, потому что следующая минута может изменить вашу жизнь в корне и сделать вас фантастически богатым. Эта скважина, ныне покинутая, имеет глубину шесть тысяч двести футов. Самая глубокая скважина на этом участке уходит в землю на шесть тысяч футов. Теперь вы можете видеть, – он дотронулся до листка, где делал какие-то пометки, – какое показание мы получили, точнее, какое показание вы получили, Шелл. Что оно означает? Что внизу на глубине в три четверти мили, наибольшей, на которую велись в этом месте разработки, залегает значительное количество углеводородов.

– Вы говорите, что те, кто начинал вести разработки в этом месте, не стали бурить на достаточную глубину, верно?

– Не совсем. Они взяли свое – добрались до весьма прибыльной зоны и выкачивали столько, сколько хотели. Но за двадцать пять лет тот горизонт полностью истощился. Но они не знали, ни один живой человек, кроме меня, не знал и не знает, а теперь вот знаете еще и вы, Шелл Скотт, это то, что на три четверти мили вглубь от этого места есть еще один горизонт, еще один резервуар, полный нефти и газа. Причем газа столько, что его давления хватит, чтобы заставить нефть подыматься на поверхность без всякого насоса – она польется рекой, забьет фонтанами, стоит прикоснуться к этому месту. Я пока не проверил всего участка, но готов побиться об заклад, что под нами залегает не менее ста миллионов баррелей, и они только дожидаются, чтобы кто-нибудь пришел и взял их.

Он помолчал.

– Конечно, кто-нибудь, кто понимает, что здесь есть нефть.

Я только хлопал глазами. Некоторое время я только хлопал глазами.

Сто миллионов баррелей? Сто миллионов баррелей? И всего на глубине трех четвертей мили?

– Не точно трех четвертей мили, что составляло бы три тысячи девятьсот шестьдесят футов. Но примерно на сто шестьдесят футов меньше. Придется бурить что-то за пределами шести тысяч семисот футов глубины.

Я присвистнул.

– Помню, что первая скважина, которую вы проверили, та, где до сих пор работает насос, заставила стрелку сдвинуться только на двадцать делений. Здесь та же самая стрелка начала выделывать черт-те что и успокоилась, только когда перевалила за отметку «100». Конечно, я не думаю, что это означает нечто удивительное.

– Чтобы быть точным, скажу, что стрелка дошла до отметки в «сто двадцать шесть». И это на шкале, где максимум – «сто восемьдесят». А это означает много. Чем больше показания, тем богаче залежи, тем массивнее нефтеносный слой в этой точке. Это не говорит, правда, о размерах поля, о его границах, я должен еще проверить весь этот участок, снять сотни показаний, выявить, так сказать, его края и в их пределах определить разные глубины, толщу, концентрацию залежей углеводородов. И на основе этих данных рассчитать вероятные размеры залежей.

Он провел рукой по волосам и кое-где взъерошил их.

– Это, собственно, как рентген, только здесь вместо рентгеновских лучей вы используете сочетание ультразвуковой, резонансной и лазерной технологий. И получаете голограмму, двухмерную карту, которую можете воспроизвести. А двухмерную карту вы можете спроектировать в трехмерное пространство – вот вам и данные для анализа.

Я покачал головой, посмотрел на его замечательный прибор, который начинал мне казаться все менее и менее похожим на «дудлбаг».

– Этот маленький приборчик, должно быть, стоит несколько миллиардов, – сказал я.

– Пока что я получил за него шестьсот тысяч.

– Шестьсот тысяч долларов?

– А чего же еще? Не земляных же орехов. Если бы не последние достижения физики твердого тела, науки о молекулярном строении вещества, в микроминиатюризации, то, несомненно, все эти неоспоримые достижения должны приписываться исключительно гению Девина Моррейна, о котором мы услышим гораздо больше, когда этот маленький приборчик будет стоить в десять раз дороже и будет больше, чем мой дом.

Он снова посмотрел на часы, добавив:

– К которому мы сейчас устремимся как можно скорее.

– Может быть, не слишком быстро, а?

Дев понес свой прибор к автофургону. И здесь, прежде чем он уложил свое чудо на место и запер на замок, я бросил на прибор последний взгляд. И, признаюсь честно, довольно невзрачный «ящик» со шкалами и пластиковыми кружками, предстал передо мной как настоящий магносонантный холаселектор.

Когда Дев выбрался наружу, я сказал, оглядываясь на заброшенную скважину, где мы только что были:

– Сто миллионов баррелей, а? Настоящей нефти, которую можно продать не за земляные орехи, а за доллары. Повторите мне, что вы не валяли дурака и не шутили.

– Я прям как стрела, честен и известен выдающимися добродетелями.

– О'кей, вам не надо лгать, чтобы убедить меня. А сколько мы теперь требуем за баррель нефти? Доллар? Два?

– Скажем, три с половиной, если нефть среднего качества. Но больше, если в ней низкое содержание серы – меньше примесей, поэтому она дороже. Но вы должны учитывать, что цены на нефть любого качества будут расти и расти.

– К чему я клоню, Дев... Вы ведь не пытаетесь разыграть меня? И уж простите, что у меня остались некоторые сомнения насчет вашей абсолютной правоты, искренности, мотивов и даже здравого смысла. И вот почему. Вы толкуете о трехстах пятидесяти миллионах долларов и сидите на этом коровьем пастбище, ожидая, когда первый попавшийся малый, который это унюхает, начнет здесь бурить и выкачивать вашу нефть.

– Блестяще. Сто миллионов баррелей по три доллара пятьдесят центов за баррель равно тремстам пятидесяти миллионам долларов. Неужели вы это сосчитали в уме, а?

– Считать деньги – мой дар. О'кей, если нефть находится здесь и это не пустая болтовня, тогда почему вы сами...

– Почему? Похоже, что вы, – он щелкнул большим и указательным пальцами, – довольно славный малый...

И это было все.

Поэтому, когда он начал забираться за руль своего «CMG», я сказал:

– Так оно и есть. И я готов биться об заклад, что вы не преувеличиваете. Я еще подумал с минуту и добавил:

– Но у меня могут зародиться кое-какие мрачные подозрения, если я в вас ошибусь.

Когда я уселся на пассажирское место и защелкнул ремень безопасности, а мои ноги прочно уперлись в пол, Дев искоса посмотрел на меня.

– Минуту назад вы упомянули о мотивировке. Это, а также то, что вы заговорили о миллионах, навело меня на забавные размышления. Только вы и я знаем об этом поле, и если вы недостаточно порядочный, честный и благородный парень, то у вас есть то, что я называю отличным мотивом убить меня. Хотя это не обязательно.

– Рад, что вы об этом подумали, – сказал я. – Серьезно, я не могу придумать более смешной причины для убийства, чем триста пятьдесят миллионов долларов.

– А я могу. Четыреста миллионов. Или несколько миллиардов.

– Ха-ха. Но я тоже размышлял, Дев, пока вы занимались тем же самым. Я не мог не задуматься вот о чем. Что, если бы я, кипя коварством и алчностью, тюкнул бы вас по голове, потом превратил все свое земное имущество в наличность, закупил оборудование и просверлил бы здесь дырку глубиной более шести тысяч семисот футов. И там, на дне, набрел бы на большое поле люцерны?

– Чего?

– Не важно. Вся эта нефть действует мне на нервы. Поехали.