В тени Петра Великого - Андрей Богданов

Федор Алексеевич и его Дума свято исповедовали родовой принцип (особенно активно реализуя его в поместно-вотчинном законодательстве). Так, уже 23 февраля 1676 г. государь указал и бояре приговорили, что за службу отцов, погибших еще на русско-польской войне (с 1654 г.), землями в вотчину безусловно должны жаловаться дети (№ 631). В то же время само дворянство, из различных соображений нередко посылавшее на службу сына вместо отца, племянника вместо дяди или брата за брата, просило государя изменить указ Алексея Михайловича и жаловать за службу действительно служивших, а не их родственников. 20 марта 1677 г. государь и бояре удовлетворили эти прошения частично: при желании родственников, записанных в службу, но не бывших на ней, жалованье получали они, а не действительно служившие (№ 684).

В том же месяце марте, 12-го числа, Федор Алексеевич именным указом повелел московским дворянам и жильцам, записанным в эти чины из городовых дворян с 1670–1671 гг., нести военную службу с теми городами, откуда они попали в московский список: надо полагать, имеются в виду воеводские разрядные (регулярные) полки. Это охватывало регулярной военной службой изрядное число лиц Государева двора (что стало особенно ясно после военно-окружной реформы). Но прямо покуситься на привилегии московского дворянства государь не отважился: было объявлено, что в городовых (более низких по чину) списках эти лица значиться не будут, то есть свой статус не уронят (№ 683). Как уступку этой категории дворян можно рассматривать указ от 22 августа 1677 г. о неназначении городовых дворян и детей боярских в воеводы, если на то не будет специального царского распоряжения по каждому кандидату лично (№ 704).

Не только служить в регулярстве, но вообще служить московское дворянство приходилось заставлять. 15 января 1679 г. Федор Алексеевич велел объявить с Постельного крыльца стольникам, стряпчим, московским дворянам и жильцам: ему «ведомо», что у них по домам живет немало способных к службе детей и братьев, племянников и свойственников. Всех их государь повелевал представить в чины и записать в полковую службу, угрожая уклоняющимся, что они совсем не получат чинов, а то и будут написаны «с городами» (№ 747). К 17 марта 1679 г. бояре нашли способ привлечь дворян на службу: приговорили, что поместья будут закреплены за отставными дворянами только в том случае, если их дети состоят в службе или они сами вновь начнут служить (№ 754). Речь в первую очередь шла о военной службе, но для московского дворянства она обычно оказывалась парадной и смыкалась с придворным церемониалом, который требовал Демонстрировать роскошь и величие Государева двора.

Федор Алексеевич не одобрял театр, но уделял театрализованным придворным действам большое внимание и неукоснительно следил за выполнением придворными актерских функций. Церемонии действительно производили большое впечатление на народ, заблаговременно предупрежденный глашатаями и собиравшийся посмотреть на них огромными толпами, а также на иностранных гостей. Вот, например, как описывал встречу польского посольства под Москвой его участник чех Бернгард Таннер. Взору приезжих представилось «блестящее войско… в разноцветном одеянии, со множеством труб и литавр». Младшие придворные — жильцы — составляли «новый, не виданный дотоле отряд воинов. Цвет длинных красных одеяний был на всех одинаков; сидели они верхом на белых конях, а к плечам у них были прилажены крылья, поднимавшиеся над головой и красиво расписанные; в руках — длинные пики, к концу коих было приделано золотое изображение крылатого дракона, вертевшееся на ветру. Отряд казался ангельским легионом. Кто не подивился бы на такое чудное зрелище, того по справедливости я счел бы слепым и среди цветущего сада!».

О появившихся следом царских стольниках Таннер рассказывает: «Сознаюсь, что мне не под силу описать как следует убранство их, разнообразие одеяний и прочее великолепие этой вереницы — необычайную их пышность, красу и блеск можно разве вообразить! …На них ловко сидели красные полукафтанья, а другие, вроде плаща, были накинуты на шею, мастерски вышитые, подбитые соболем; они называют их ферезями. На каждой ферязи на груди по обе стороны виднелись розы из крупных жемчужин, серебра и золота. Они носили эти ферязи, отвернув их у правого локтя и забросив за спину. Блиставшие на солнце каменьями, золотом и серебром шапки придавали еще больше красы этой веренице». Кони были украшены толстыми золотыми и серебряными цепями, бряцавшими, когда всадники горячили коней; особый звон издавали также конские наколенники и подковы с цепочками. Пересев на свежих коней «в еще более пышной сбруе», всадники эти «начали — удивительно сказать! — не касаясь земли перескакивать с одного седла на другое, выказывая такую ловкость, что все в изумлении залюбовались на их искусство».

Последовавший далее торжественный прием, как и все такого рода протокольные мероприятия, был тщательно продуман, вплоть до деталей царского облачения.[232] Еще готовясь к своему венчанию на царство 18 июня 1676 г., Федор Алексеевич проявил большое личное участие в уточнении деталей этой традиционной церемонии. Помимо серьезных изменений в чине венчания (о которых мы расскажем ниже) царь позаботился приставить более пышную свиту у скипетра, державы и прочих инсигний (дьяков и дворян в золотой одежде), снять слова «в холопстве» из объявления о сборе на Ивановской площади «иноземцев, которые ему, великому государю, служат в холопстве», и дать строгие распоряжения охране.

Стрельцам было указано «людей боярских и иных мелких чинов отнюдь никого не пускать» на Красное крыльцо и в дворцовые переходы, чтоб никто не толпился и не заступал путь главным участникам действа. Так же следовало заблаговременно «выслать из церкви (Успенского собора. — Авт.) народ, незнатных людей и очистить» место, «чтобы золотчикам было где стать и от множества народа тесноты великой не было». Стряпчим, дьякам и гостям государь еще 16 июня повелел явиться на венчание в золотых одеяниях — нарушителей следовало гнать с Постельного крыльца, от Садовых дверей и проходных сеней перед Золотой палатой в темный закуток между Столовой и Сборной палатами.[233]

Распоряжения, как должны выглядеть и вести себя «золотчики»,[234] делались в царствование Федора Алексеевича беспрерывно, а 19 декабря 1680 г. государь издал сводный указ о торжественной одежде придворных чинов от бояр до дьяков. Ныне и «в предбудущие годы» им повелевалось на великих церковных праздниках являться к выходам либо всем в золотых ферязях, либо в бархатных, либо в шелковых, согласно приложенной росписи трех групп праздников (№ 850). Однако заставить всех выполнять подобный указ было затруднительно. 6 января следующего 1681 г., распекая стольников, стряпчих и дворян московских за представление к военному смотру самого малого числа дворовых людей «с боем », Федор Алексеевич милостиво похвалил явившихся к крестному ходу на Иордань в золотых ферязях, объявил, что допускает к ходу пришедших в бархате, а надевших шелка или сукно не велит пускать и приказывает им стать подальше, «от тех золотчиков особо» (№ 855).

В октябре 1681 г. вместо старинной длинной одежды (ферязей, охабней, однорядок) Федор Алексеевич приказал всем служилым людям московского списка носить особое платье — короткие кафтаны.[235] Этот указ волей-неволей выполнялся, поскольку в старинной одежде стрельцы не пропускали в Кремль, и вызвал изрядное число откликов. Даже в надгробной эпитафии было упомянуто, что царь «преубыточные для народа одежды переменил». Царский монах-летописец Боголеп Адамов увидел в реформе идейный смысл: «платье народу российскому повелел носить от татар отменное», а петровские летописцы отмечали, что «сей царь Федор Алексеевич переменил древнее российское платье», «древнюю неудобную одежду» (причем мужчинам и женщинам).[236]

Подобными регламентирующими указами изобилует петровское время, но Федор вынужден был и в этом отношении предвосхитить деяния брата. Еще 26 октября 1676 г. появился именной царский указ с боярским приговором, категорически запрещающий лицам всех чинов являться в Кремль на извозчиках (№ 664). В конце царствования Федор Алексеевич разразился указом, кому сколько по чину и времени года впрягать лошадей в кареты и сани: боярам, в зависимости от случая, от 2 до 6, а спальникам, стольникам, стряпчим и московским дворянам — не более одной лошади в сани, а летом ездить только верхом (№ 902). Зато несколькими месяцами ранее этим младшим категориям придворных было велено не сходить с лошадей и не кланяться в землю при виде боярина — эта честь только для самодержца (№ 875).