Полина; Подвенечное платье - Александр Дюма

Вы справедливо считаете, что объяснение между нами должно состояться; оно будет иметь место, если вам угодно, даже сегодня. Я поеду верхом и буду прогуливаться в час-два пополудни в Булонском лесу, по аллее ла Мюет. Я не имею нужды говорить, что мне приятно будет встретить там вас. Что же касается свидетелей, то я совершенно согласен с вами: они не нужны при нашем с вами свидании.

Мне не остается ничего более сообщить на письмо ваше, как упомянуть о своих чувствах к вам. Я бы искренне желал, чтобы мое сердце могло внушить мне те же чувства, которые вы питаете ко мне. К несчастью, мною движет лишь совесть.

Написав и отправив это письмо, я пошел к матушке; она спрашивала, не приходил ли кто от Горация, и после ответа, что я дал ей, она заметно успокоилась. Что касается Габриэль, то она испросила позволения остаться в своей комнате – ей позволили. К концу завтрака лошадь уже была готова. Приказания мои были исполнены в точности: к седлу была прикреплена кобура, в которую я поместил пару прекрасных дуэльных пистолетов, уже заряженных; я не забыл, что граф Гораций никогда не выезжал без оружия.

В одиннадцать часов с четвертью я уже прибыл к условленному месту: так велико было мое нетерпение. Я направил лошадь к аллее, проехал ее всю и когда повернул назад, то заметил всадника на другом ее конце: это был Гораций. Узнав друг друга, мы пустили своих лошадей галопом и встретились на середине аллеи. Я заметил, что у него, как и у меня, была седельная кобура.

– Вы видите, – обратился ко мне Гораций, улыбаясь и учтиво раскланиваясь, – что желание мое встретиться с вами было никак не меньше вашего, раз я, как и вы, прибыл раньше назначенного часа.

– Я сделал сто лье за сутки, чтобы иметь эту честь, граф, – ответил я, тоже кланяясь.

– Я предполагаю, что причины, заставившие вас так скоро приехать, не являются тайной, и я надеюсь о них услышать. Хотя не буду скрывать, что для меня желание узнать вас и пожать вам руку вполне могло стать серьезным основанием, чтобы совершить подобную поездку в еще более короткий срок. Однако я не настолько тщеславен, чтобы думать, что подобная причина вынудила вас оставить Англию.

– И вы считаете справедливо, граф. Вещи гораздо более важные, такие как забота о моем семействе, честь которого едва не скомпрометировали, были причиной моего отъезда из Лондона и прибытия в Париж.

– Ваши речи, – произнес граф, снова вежливо кланяясь и с улыбкой, становившейся все более и более язвительной, – позволяют мне надеяться, что истинной причиной этого возвращения не было письмо госпожи Нерваль, в котором она уведомляла вас о предполагаемом союзе между вашей сестрицей и мной.

– Вы ошибаетесь, – возразил я, кланяясь, в свою очередь, – я приехал единственно для того, чтобы воспрепятствовать этому супружеству; оно не может состояться.

Граф побледнел, и губы его сжались; но почти тотчас он снова обрел спокойствие.

– Надеюсь, – сказал он, – вы оцените, с каким хладнокровием я выслушиваю те странные ответы, которыми вы меня удостаиваете. Это и есть неоспоримое доказательство моего желания сблизиться с вами – и это желание так велико, что я имею нескромность продолжить нашу беседу. Не окажете ли вы мне такую честь, милостивый государь, не возьмете ли вы на себя труд объяснить мне, чем я заслужил эту слепую антипатию, выражаемую вами так открыто? Поедемте рядом, если хотите, и окончим наш разговор.

Мы пустили лошадей шагом и со стороны наверняка походили на друзей, которые просто прогуливаются.

– Я слушаю вас, – произнес Гораций.

– Сначала граф, позвольте мне, – сказал я, – поправить суждение ваше о том мнении, которое я имею о вас. Это не слепая антипатия, а рассудительное презрение.

Граф привстал в стременах, как человек совершенно выведенный из терпения; потом, приложив руку ко лбу, сказал голосом, в котором трудно было уловить хоть малейшее волнение:

– Подобные чувства довольно опасны, чтобы их питать и, в особенности, говорить о них человеку, которого вы совершенно не знали прежде.

– А кто вам сказал, что я не знаю вас совершенно? – ответил я, смотря ему в лицо.

– Однако, если память меня не обманывает, я встретился с вами впервые только вчера.

– Но, тем не менее, случай, или, скорее, Провидение, уже сводили нас; правда, это было ночью, когда вы меня не видели.

– Вы говорите загадками, – сказал граф, – освежите мои воспоминания.

– Я был в развалинах аббатства Гран-Пре, ночью с 27 на 28 сентября.

Граф побледнел и положил руку на седельную кобуру; я сделал то же движение; он заметил его.

– Что же с того? – не сдавался граф, стараясь сохранить самообладание.

– Я видел, как вы вышли из подземелья, как закопали ключ.

– И какое решение вы приняли вследствие всех этих открытий?

– Не допустить, чтобы вы убили Габриэль де Нерваль так же, как вы покушались на жизнь Полины Мельен.

– Полина не умерла?.. – вскрикнул граф, останавливая лошадь и забыв на этот раз о хладнокровии, не покидавшем его ни на минуту.

– Нет, она не умерла, – ответил я, тоже останавливаясь. – Полина жива, несмотря на то письмо, которое вы ей написали, несмотря на яд, что вы ей оставили; несмотря на три двери, которые вы заперли за ней и которые я открыл закопанным вами ключом. Теперь вы понимаете меня?

– Совершенно! – воскликнул граф, запустив руку в седельную кобуру. – Но я не понимаю одного – отчего вы, владея такими тайнами и доказательствами, еще не донесли на меня?

– Оттого, что я дал священную клятву и обязан убить вас на дуэли, как если бы вы были честным человеком. Оставьте в покое ваши пистолеты, потому что, убив меня, вы можете ухудшить свое положение.

– Вы правы, – ответил граф, застегивая кобуру и пуская лошадь шагом. – Когда мы деремся?

– Завтра утром, если хотите, – предложил я, тоже отпуская поводья своей лошади.

– Где же?

– В Версале, если это место вам подходит.

– Очень хорошо. В девять часов я буду ожидать вас у Швейцарского озера с моими секундантами.

– С двумя вашими друзьями, не так ли?

– Разве вы имеете что-нибудь против них?

– Я намерен драться с убийцей, но не желаю, чтобы он брал себе в секунданты обоих своих соучастников. Это может происходить иначе, если позволите.

– Объявите свои условия, – сказал граф, кусая губы в кровь.

– Нужно, чтобы свидание наше осталось тайной для светского общества, каков бы ни был его исход; мы выберем себе секундантов из офицеров Версальского гарнизона, для них мы останемся инкогнито; они не будут знать причины дуэли и станут присутствовать только для того, чтобы после не было предъявлено обвинение в убийстве. Согласны ли вы?