Наноид. Исходный код - Сергей Ермолов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Из моего мозга могли стереть прошлое. Я старался продумать все тщательно. Я не знал, как действует мозг или как импланты контроля сознания контролировали тело. Я не знал, есть ли способ разрушить мою личность – например, нажать какую-нибудь кнопку и тем самым стереть всю мою прошлую жизнь, всю память и опыт.
Но если это было возможно, если мою память уничтожили так полно, что не осталось даже ощущений прошлого опыта, то можно ли считать, что я остался той же личностью, что раньше?
Я знал, что импланты памяти могли и не иметь никакого отношения к моей личности. Память можно стереть, но я по-прежнему останусь самим собой – так будет, если убрать имплант памяти. Но если кто-то убрал мой прошлый жизненный опыт, значит, тому, кто это сделал, нужно было устранить саму личность, собравшую этот опыт. Главное – осторожность: вот из чего состояла игра, в которую я оказался втянут.
Мне показалось, как будто кто-то шептал мне, о чем сейчас думать. Я понял, что мои опасения за свою жизнь неестественны.
– Закрой глаза и отключись, – приказал «кто-то», и я послушался.
Ощутил, как в глубине головы, где-то в самом ее центре, родилась легкая щекотка. Побежала вдоль позвоночника, отдалась в печени, где установлен метаболический имплант, проникла в глаза. Под опущенными веками замелькали цветные вспышки – обрывки образов, цифры, буквы. Несколько зеленых огоньков, множество желтых, три десятка пульсирующих тревожным светом красных сигналов.
Несколько минут, пока шла перенастройка имплантов, я чувствовал себя уязвимым и беззащитным. Видимость не превышала полуметра, вытяни руку, и ее тут же поглотит темнота. Зрение стало бессильно, а процесс перезагрузки систем имплантов, достиг уровня сорока процентов и остановился.
В голове начали возникать обрывочные, невзаимосвязанные воспоминания, словно кто-то вторгся в память и торопливо просматривал мою жизнь, иногда задерживая внимание на случайном эпизоде. Ощущение неприятное, но знакомое.
Я ощутил беспокойство, как будто произошло что-то важное, что я забыл. Фрагменты воспоминаний ускользали. Я цеплялся за последние рациональные мысли, пытаясь выбраться из болезненных галлюцинаций. Иногда среди людей мне встречались те, кто были убеждены, что человек не только тот, кем он сам себя считал.
Когда рождается человек, он обладает телом и разумом, которые обладают многими функциями. Некоторые из них сложны, и требуются годы, чтобы научиться ими пользоваться. А иногда это не удается. И тогда кто-то начинает руководить человеком. Руководство это осуществляется опытными существами.
Никогда не следовало принимать необдуманных решений.
Я испугался того, что мне могло присниться. Кто мог знать, чему наноиды научились за последние годы?
Я обдумывал сложившуюся ситуацию. Вариант первый – кто-то обманывал меня. Вариант второй – я был сломан. Вариант третий – это была реальность. Но я не мог понять, что это значило.
Я ждал. Давно бы уж пора привыкнуть, что рассчитывать можно было только на себя самого. Надеяться на помощь со стороны, по меньшей мере, было наивно.
«Готовься к аварийному отключению».
«Зачем это?»
Если вдруг человек осознавал, что он другой, и получал неоспоримое свидетельство этого, что происходит тогда?
Разумеется, никто не обязан раскрывать истину. Также никто не обязан верить самому себе.
Я ощутил острое покалывание в мышцах. Смутные, почти неразличимые тени скользили на краю сознания. До слуха вдруг долетел жалобный звук, похожий на детский плач.
Я ощутил, что совершил ошибку – серьезная и очень обидную.
Сейчас четыре утра. Так, по крайней мере, показывали часы. Последний раз я спал, часто просыпаясь, в ночь пятницы. Как мне тогда казалось, у меня был план. Но я перестал обманывать себя, что у меня все под контролем.
Всю свою сознательную жизнь я посвятила погоне за информацией и ее анализу: цифры и факты. Но я не смог всегда остаться спокойным и рассудительным.
Что я видел? Что слышал? Я рассматривал каждое событие в прошлом, выделяя детали. Мне надо было точно понять, как много я знаю или как мало.
Я всегда знал: прошлое меня настигнет – несмотря на все меры предосторожности, выдуманные истории и все, что я сделал для того, чтобы от него избавиться.
Мне нравилось думать, что я сам принимал решения. Мне нравилось думать, что все сознательно и продуманно.
На что я рассчитывал? На то, что вернется прошлое и все будет по-другому? Что я ничего не почувствую?
Главное – не думать о том, что может произойти. Я решил повторить попытку завтра и включил информационный монитор.
На экране передо мной нонокс жил своей жизнью. Свет приглушен, патрули вернулись, ворота были закрыты.
«Нонокс 815» – это один из ноноксов, которые держались в полной изоляции, закрывшись от внешнего мира. Внутрь старались не пропускать никого чужого и никого не выпускали. Вся информация о внешнем мире блокировалась, так что обитатели не имели понятия о том, что происходило вне их реальности.
Я вспомнил, что мне не понравилось то, что я увидел в огромном пещерообразном ангаре нонокса. Маленькая камера на стене следила за мной, поворачиваясь на шарнире, пока я шел по железобетонному полу. Вокруг валялся разнообразный мусор: раздавленные банки и обрывки бумаг, замасленные тряпки и металлическая стружка. Выброшенные распечатки контрольных карт.
Когда-то это был обширный многоуровневый подвал под большим зданием, состоящий из нескольких сотен коридоров и тысяч помещений. А теперь он превратился в нонокс сопротивляющихся людей. Но не основной, в этом я был уверен.
А значит, никакой ошибки в действиях машин могло и не быть. Возможно, это часть их плана. Слишком тонко и слишком далеко вытянутая власть машин.
На душе стало совсем плохо. Что-то было не так. Ощущение всевозрастающей угрозы не покидало. Я не понимал, где допустил ошибку, чем спровоцировал преследование. Проще было убедить себя в том, что имеешь дело не с человеком, а с машиной,
Кроме того, я понимал, что кто-то взломал личные мысли, доступные только мне, и коды доступа к личным имплантам.
Глава 18
«Ты человек, – говорила мне Анна. – Это твой народ. Ты принадлежишь к человеческой расе».
Я тряхнул головой, загнанный в тупик сложившейся ситуацией. Лишь одна вещь проступала во всем этом. Одна вещь, которую я должен сделать. Одно обстоятельство, которое должно было быть выполнено. Тогда все остальное не могло иметь никакого значения.
Мне никак не удавалось завязать разговор, а она, похоже, испытывала почти такую же неловкость из-за молчания, как и я.
Она молчала несколько минут, однако выражение ее лица было красноречивее слов. Я увидел, что она прищурилась, на ее губах появилась презрительная усмешка, и понял, о чем она думает. Я даже знал, какими словами она скажет мне все.
Но я
