Свет в океане - М. Стедман

Ральф потер палец.

– Будь у меня сын, я бы гордился, окажись он хоть наполовину таким, как ты. Ты хороший человек, Том. И счастливый, с такой женой и дочкой. Думай только о том, как сделать их жизнь лучше. Парень на небесах дал тебе второй шанс, и я думаю, что ему не так важно, что ты сделал или не сделал раньше. Живи настоящим. Исправь то, что сегодня еще можно исправить, и оставь остальное в прошлом. И пусть об этом болит голова у ангелов, дьяволов или кого там еще, кто за это отвечает.

– А горечь? От горечи-то никуда не деться! Она разъедает душу как рак, если ничего не сделать, – пробормотал Том, мысленно продолжая разговор с Ральфом.

На следующий день после беседы со шкипером он сидел с Люси в зеркальном коконе световой камеры и полировал латунные детали, а девочка понарошку угощала конфетами тряпичную куклу.

– А у Ляли папа тоже ты? – поинтересовалась она, поднимая на Тома лучистый взгляд голубых глаз.

Том остановился.

– Я не знаю. Может, спросишь у самой Ляли?

Девочка наклонилась и, пошептавшись с куклой, объявила:

– Она говорит, что нет. Ты только мой папа!

Лицо малышки уже перестало быть круглым, и теперь в нем угадывались будущие черты. Волосы посветлели, утратив прежний темный оттенок, бледная кожа, голубые глаза. Интересно, на кого она будет похожа: на отца или мать? Том подумал о светловолосом мужчине, тело которого он предал земле. При мысли о вопросах, которые начнет задавать девочка по прошествии лет, у него по спине побежали мурашки. Сейчас, глядя на себя в зеркало, он понимал, что походит на своего отца в этом же возрасте. Время неизменно выявляло сходство. Партагез был маленьким городком – если в младенце мать может и не узнать своего ребенка, то, глядя на взрослую женщину, разве она не заметит, как они похожи? Эта мысль не давала ему покоя. Зачерпнув тряпкой в банке чистящего порошка, он принялся яростно тереть детали, пока в глазах не защипало от пота.

Тем же вечером Том стоял на веранде и смотрел, как солнце садится за горизонт. Маяк он уже зажег, и теперь до утра на башне было делать нечего. В голове постоянно крутился совет Ральфа: «Исправь то, что сегодня еще можно исправить».

– Вот ты где, милый, – раздался голос Изабель. – Люси уснула. Мне пришлось прочитать «Золушку» целых три раза! – Она обняла Тома за талию и прижалась к нему. – Мне так нравится, как она перелистывает страницы, делая вид, что читает. Она все сказки знает наизусть!

Том промолчал, и Изабель, поцеловав его в шею, сказала:

– Мы можем лечь пораньше. Я, конечно, устала, но не настолько…

Том по-прежнему не отрывал глаз от воды.

– А как выглядит миссис Ронфельдт?

Изабель не сразу сообразила, что он спрашивал о Ханне Поттс.

– Зачем тебе это?

– А как ты думаешь?

– Она совсем на нее не похожа! У Люси светлые волосы и голубые глаза. Наверное, унаследовала от отца.

– Уж не от нас-то точно! – Он повернулся к жене. – Иззи, мы должны ей сказать.

– Люси? Но она еще слишком маленькая.

– Нет, Ханне Ронфельдт.

Изабель с ужасом на него посмотрела:

– Зачем?

– Она заслуживает того, чтобы знать.

Она содрогнулась. Иногда она и сама задумывалась, что было хуже: знать, что твоя дочь мертва или что жива, но увидеть ее невозможно. Изабель отлично представляла всю глубину страданий Ханны и в какую муку превратилась для нее жизнь. Но она также не сомневалась, что, признав хоть на мгновение правоту Тома, она совершит роковую ошибку.

– Том, мы уже приняли решение. Нельзя ставить свои угрызения совести выше блага Люси.

– «Угрызения совести»? Господи Боже, Изабель, мы говорим не о краже монеты из чьей-то коллекции! Речь о жизни ребенка! И жизни ее матери, раз уж на то пошло! Каждое мгновение нашего счастья украдено у нее! Это не может быть правильным, какие бы доводы мы себе ни приводили.

– Том, ты устал, расстроен и сбит с толку. Утром ты на все посмотришь другими глазами. Я не хочу больше говорить об этом сейчас. – Она коснулась его руки и постаралась унять дрожь в голосе. – Мы… мы живем не в идеальном мире. И должны с этим смириться.

Он смотрел на жену, не в силах избавиться от чувства, что ее не существует. И что вообще ничего не существует, ибо между ними пролегла бездонная пропасть, по обе стороны которой находились две разные реальности, не имевшие больше никаких точек соприкосновения.

Люси особенно нравилось разглядывать фотографии, сделанные во время приезда в Партагез.

– Это я! – говорит она Тому, сидя у него на коленях и показывая на лежавший на столе снимок. – Но тогда я была еще маленькая. А теперь я большая девочка.

– Конечно, милая. Тебе исполнится целых четыре года.

– А это, – авторитетно заявляет она, – мамина мама!

– Верно. Мамина мама – твоя бабушка.

– А это папин папа.

– Нет, это мамин папа. Твой дедушка.

Люси на него озадаченно смотрит.

– Понимаю, что легко запутаться. Но бабушка и дедушка не мои мама и папа.

– А кто твои мама и папа?

Том пересадил Люси с одного колена на другое.

– Моих маму и папу звали Элеонора и Эдвард.

– Они тоже мои бабушка и дедушка?

Том ушел от ответа.

– Они оба умерли, милая.

– Понятно, – сказала Люси и кивнула с таким серьезным видом, что Том засомневался, так ли это на самом деле. – Как Флосси.

Том уже и думать забыл о козе, которая заболела и умерла несколько недель назад.

– Да, как Флосси.

– А почему умерли твои родители?

– Потому что они были больные и старые, – ответил он и добавил: – Это случилось уже очень давно.

– А я умру?

– Нет, Лулу, я такого не допущу.

В последнее время вопросы маленькой девочки постоянно выбивали его из колеи. Чем шире становился ее словарный запас, тем больше у нее появлялось возможностей познавать окружающий мир и определять в нем свое место. Тома постоянно мучило, что ее понимание жизни и себя будет основано на одной большой лжи, к появлению которой и доведению до совершенства он тоже приложил руку.

В световой камере маяка все сверкало: Том всегда содержал ее в порядке, но теперь он надраил все металлические детали чуть не до зеркального блеска. В последние дни от него постоянно пахло лаком для металлических изделий. Призмы переливались разноцветными россыпями огней, в помещении не было ни пылинки, все узлы механизма плавно скользили и никогда еще не работали так надежно и слаженно.

Однако с жилым домом дела обстояли не так благополучно.

– Ты не мог бы замазать хотя бы эту трещину? – спросила Изабель, когда они сидели на кухне после ужина.

– Замажу, когда подготовлюсь к инспекционному осмотру.

– Но у тебя уже давно все готово! Мы же не королевский визит ожидаем!

– Я просто хочу, чтобы все было в полном порядке, вот и все. Я же тебе говорил, что у нас появилась возможность переехать на маяк в Пойнт-Мур. Он стоит на берегу, рядом с Джералдтоном. Мы будем возле людей. И за сотни миль от Партагеза.

– Было время, когда ты и слышать не хотел об отъезде с Януса.

– Времена изменились.

– Времена не изменились, Том, – сказала она. – Ты сам всегда говорил: если кажется, что маяк изменился, то дело вовсе не в маяке.

– Тебе виднее, что изменилось. – С этими словами он поднялся и, забрав гаечный ключ, направился к сараю, ни разу не оглянувшись.

В тот же вечер Том, прихватив бутылку виски, отправился к скалам смотреть на звезды. Глотая обжигавшую небо жидкость, он подставлял лицо ласковому бризу и разглядывал созвездия.

Остановив взгляд на луче маяка, он вдруг горько рассмеялся. Вспышку света было видно издалека, а сам остров всегда оставался во мгле. Маяк служил другим людям и никогда не освещал то, что было расположено рядом.

Глава 21

Празднование, устроенное в Партагезе три месяца спустя, было, по местным меркам, довольно пышным. Из Перта прибыли директор Управления торгового флота и губернатор штата. Местных почетных гостей представляли мэр, начальник порта, викарий и три из последних пяти смотрителей. Все они собрались, чтобы отметить сорокалетнюю годовщину маяка, открытого на Янусе в январе 1890 года. По этому случаю семье Шербурнов был предоставлен краткосрочный отпуск на материке.

Том провел пальцем под накрахмаленным воротничком, чтобы хоть немного ослабить давление на шею.

– Я чувствую себя как рождественский гусь, – пожаловался он Ральфу, пока они стояли за кулисами и украдкой поглядывали на собравшихся. Городские инженеры, служащие порта и Маячной службы, словом, все, кто был связан с маяком на Янусе долгие годы, уже сидели на стульях, расставленных на сцене ровными рядами. Сквозь открытые окна зал наполнялся громкими трелями сверчков. Изабель с родителями сидела сбоку, а Люси устроилась на коленях у Билла Грейсмарка и рассказывала ему детские стишки.

– Помни о бесплатном пиве, сынок, – прошептал Ральф на ухо Тому. – Даже Джок Джонсон вряд ли будет долго сегодня распинаться в таком-то одеянии. – Он кивнул на лысого, обливающегося потом мужчину в мантии, отороченной горностаем, и с цепью мэра на шее, который расхаживал взад-вперед, готовясь выступить с речью перед собравшимися в ратуше горожанами.