Почти книга для почти людей - Леонид Лебедев

И слух о необыкновенных познаниях и способностях Перманента распространялся очень далеко. То Перманент начал учить китайский язык, освоив английский. То он общается со знаменитым диссидентом на равных. А то еще на два факультета начал ходить, получив в итоге три диплома, экономический, юридический и мехматский. Что собой представляли его дипломы по экономике и юрнаукам — Бог весть. А вот о мехматском известно достоверно, что защищал его Перманент на самом что ни на есть импортном аглицком языке. Завершил он свое выступление на защите. Попросили задавать вопросы. И тут встает один мехматский профессор, который и вообще-то ни фига в английском не педрит, да и спрашивает: «Похоже, что мы прослушали довольно подробное описание, кто что сделал по этому вопросу. А не могли бы вы сказать, что сделали лично вы?» Ответил Перманент, но по-английски, что перманенсия инсиденсии, значит… И посрамил он спрашивающего, поскольку тот и по-русски бы это вряд ли понял, а тут по-английски. Словом, получил Перманент свой диплом с отличием. И тут же завел визитную карточку, на которой и по-русски, и по-английски сообщалось, что Перманент является магистром математики. Дело это было в середине семидесятых, когда о магистрах, визитках и прочем слышали лишь самые продвинутые юзеры колбасы.

И взяли Перманента ассистентом на кафедру. И хоть кафедра была и математическая, однако в аудитории только и слышалось, что о перманенсии. Завкафедрой не выдержал и перевел Перманента в НИИ самым младшим научным сотрудником. И тут оказалось, что о перманенсии Перманент может говорить часами, а вот пару формул самому написать — непосильный труд. А если напишет… Словом, вытурил его многострадальный шеф. Не слышно было о Перманенте ничего, но всплыл он вдруг на ниве экологической — начал сохранять окружающую среду. Сначала на крупном заводе, а потом и в городском масштабе. А потом опять исчез из поля зрения.

И вот однажды включаю я телевизор, а на экране посмоктывает гаванской сигарой Перманент. Корреспондент его заискивающе спрашивает, как он понимает такое-то постановление правительства, в разработке которого он участвовал, а в ответ уже вся страна слышит, что перманенсия инсиденсии есть эвиденсия.

Подхожу я к своему знакомому, который учился в одном классе с Перманентом и спрашиваю: «Ну что, видел Перманента по телеку?» Несколько опешивший, но политически корректный товарищ мне отвечает: «Да, есть в правительстве такой уважаемый и очень знающий Перманент Перманентович Хренобой.» «Так это же и есть наш Перманент!» — говорю ему. «Не может быть! Наш Перманент такой мудак!» А на следующий день он тоже посмотрел по телеку на Перманента: «Да, наш мудак!»

И поперло Перманенту. По рассказам, первые интеллектуальные шаги в правительстве Перманент совершил, организуя турпоездки в теплоходе с девочками, оркестрами и прочим для разных шишек. И дальше герою поперло.

И стал Перманент одним из самых выдающихся реформаторов. Как уже говорилось, сгорел на работе. Но остается выдающимся демократом, автором многочисленных идей и разработок, на которых держится наше законодательство. Ну и перманенсию инсиденсии от него можно услышать по-прежнему на разных круглых и квадратных столах.

А знающие люди говорят, что он таки и был одним из самых умных среди тех реформаторов. Аминь…

Ps. А если кто интересуется, почему фамилия ему Хренобой назначена, то я уж не знаю и как объяснить-то… Так, коинсиденсия…

Поневоле задумаешься, почему это так получается, что практически все, кто производит что-то полезное, относятся к категории лузеров. А не-лузеры это те, что сгребают и перераспределяют.

Приятель занимается проектированием автоматизированных точных весовых систем. Компании, связанные с перевозками крупных грузов вагонами или камазами, получают от его разработок изрядную экономию, за счет того, что у них перестают красть как свои, так и чужие, цифры от 5 % до 10 %. Все задокументировано, системы хорошо известны, поскольку первые подобные системы безотказно пашут уже 15 лет в количестве штук двухсот на всех крупных дорогах многострадальной Росси, принося дорожникам весьма серьезные деньги. А также двум орлам, которых он нанял в качестве финансовых управляющих. Но не ему. Еще но. Состоит оно в том, что это не весы, которые можно поставить в уголок, а целая система, которую надо подогнать под нужды производства, включая выдаваемые системой документы и прочее. Такая подгонка занимает приличное время, несколько месяцев, у более чем квалифицированных граждан, которые выставляют заказчику весьма скромные суммы, чтобы получить что-либо вроде 1000 баксов в месяц на ведущих разработчиков. И каждый раз это становится неодолимым препятствием для новых русских: «Как это так? Этим голодранцам надо заплатить 15 тысяч баксов зарплаты да 25 на макетные испытания и оборудование? Удавлюсь!» — «Да ведь вы потом каждый месяц будете иметь 100 тысяч!» — «Да за что я им буду платить 15 тысяч-то, за то, что они что-то там на бумажечках почиркают и пальчиком по клавишам потыкают?!» Впрочем, схема не всегда такая. Иногда все обещается выплатить. Но обещания звучат ровно до первой подписи на распоряжении о переводе денег. И это там, где все на поверхности — и высокотехнологический продукт, и примеры, сколько он приносит, — все есть.

После чего все эти разговоры о том, что надо страну делать технологическим лидером, звучат насмешкой. Кому делать, если сверху есть только болтающие, а те, у кого есть деньги, существуют как предприниматели только за счет сверхприбылей, которые они своей глупостью доводят до просто прибыли? Нанотехнологии… Приезжал тут один гражданин, российский теоретик нанотехнологический. Спросил я его, в чем же заключаются его нанотехнологические разработки. Оказалось. что раньше он месил уравнения под одним названием, а теперь их же под нанотехнологическим. «А где технологии?» — «Ну, может, кто применит уравнения где-нибудь, тогда, может, и появятся.»

Когда-то была наивная уверенность, что стоит ввести частника в медицину, как… То же относительно всяких ремонтеров и подобных. И в этой наивной уверенности не было уголка для мысли, что оттого, что кто-то стал частником, ни в голове у него ничего не добавилось, ни в ручках-крючках умения не прибавилось. И что если был разгильдяем, так ответственного отношения у него хватит не более, чем на полчаса.

Элиты всех стран опасаются суровых мрачных революционеров, которые выведут на улицы озлобленный народ, который покрошит всю элиту. Такая опасность есть, конечно. Большей частью она приводит к дворцовым переворотам, когда верхушка элиты сдает дела, но куда она дальше отправится — это решение тех самых суровых, которые сами часть элиты, только нижняя. А чего надо бояться действительно, так это смеха. Когда появятся массовые политические анекдоты, когда народ будет рыготать над своими правителями, которые и сами с удовольствием будут рассказывать эти же анекдоты — вот это действительно конец всей элиты. Тогда народ не надо никуда выводить — он все свое время проводит на улице.

Стоит только начать: «В России две», как хор подхватывает: «дураки и дороги». Это уже вроде как аксиома. Только это неверная аксиома. В любой стране был период паршивых дорог, даже там, где они раззамечательные сейчас. А что касается дураков, так я всегда говорил и продолжаю настаивать, что ум распределен по народам, народностям, по любым большим группам людей, довольно одинаково: процент дураков везде примерно один и тот же. Хуже того, чем выше уровень формальной образованности в группе, тем процентное содержание дураков относительно среднего уровня выше. Этому можно дать и чисто теоретическое обоснование: просто ограниченный человек, затратив все свои умственные способности на изучение чего-то специального, в остальных отношениях совершенно оказывается неразвитым, то есть дураком. И особенно это заметно, когда гражданин начинает пыжиться от достигнутых успехов. Этот же эффект хорошо заметен в среде новых богатеньких буратин.

Но если процентное содержание дураков везде одно и то же, то почему в одной стране это жуткая беда, а в других тоже дураки есть, но не оказывают они решающего влияния? А потому что в России умники боятся связываться с дураками, и не только умники, но и все. И так уж устроена наша культура, что кого боятся, того и «уважают» больше. А больше всего боятся, когда дураки действуют группой — а они обычно встречаются кучками. Стабильных союзов умников я никогда не наблюдал, а объединения дураков — сплошь и рядом.

О совках и говнюках

Регулярное обвинение кого-то в совкости меня всегда радует. Я — совок. Родился я совком и совком умру. И почему я совок? И что это значит? Воспитание я получил советское, хоть и не очень уверен в его советскости. Может, проблема не в советскости, а в чем-то другом. Но то, что то, что в меня было вбито в детстве, называется сейчас совковостью — это точно. Так что будем исходить из советскости. Помню, что первые полгода был счастлив, когда стал пионером. Правда, очень скоро таскать галстук мне не понравилось — я его начал пихать в карман, завязывая уже перед входом в школу, потому что иначе на входе стояли дежурные с училкой, которая вполне могла отправить домой за галстуком. Или за сменной обувью. И сейчас я галстуков не надеваю. И клятву пионерскую я не уважал. Почему-то еще с детства в меня было вбито мамой, что если я что-то пообещал, то обязан выполнить. А причины, почему не выполнил, должны быть очень серьезными. Поэтому все эти «торжественно обещаю» мне казались утрированными и дурацкими. Как позднее казались утрированными обожествление бюстов, знамен, гимнов и прочего. И сейчас то же самое. Но по-прежнему считаю, что свои обещания я обязан выполнять, Даже если бы мне хотелось забыть о них порой. Хотя никакими карами нарушение обещания мне не грозит. Кроме той, которую я сам на себя наложу. Совок, одним словом. Довольно типичный.