Дневник Серафины - Юзеф Крашевский

20 ноября

Ни минуты нет свободной, столько свалилось на меня дел! Итак, сначала решено ехать в Вену, и без нового платья, в котором приличествует появиться при дворе, никак не обойтись. На здешних портных нельзя положиться: они понятия не имеют, как надо быть одетой для такого случая, поэтому пришлось выписать платье из Вены. И вообще приходится обзаводиться множеством вещей. В доме целый день толчется народ. Без папы я совсем бы пропала: он у меня на посылках — бегает по городу, торопит мастеров, торгуется с лавочниками. Но ему это не в тягость: в награду его озарит благостный свет. Барон сказал: звание камергера ему обеспечено, и должность обещал такую, чтобы поскорей заслужить орден.

Папа меня боготворит.

Написала маме и тете, прося их благословения. Они, конечно, будут недовольны, но всем ведь не угодишь…

Так захлопоталась, что не до дневника было. По правде говоря, он уже порядком мне надоел. Замужней даме не пристало заниматься такими пустяками, разве что какое-нибудь из ряда вон выходящее событие заставит опять взяться за перо… К примеру, церемония представления ко двору…

Получила от мамы письмо; она пишет, чтобы я вернула столовое серебро, — наверное, паши письма разминулись. Зачем оно ей в Сулимове? Однако родителей надо слушаться, и я, конечно, отошлю его обратно, но не раньше свадебного ужина.

Завтра свадьба, а сегодня вернулся барон и тотчас же явился к нам. Мне показалось, он осунулся и вид у него растерянный и даже как будто огорченный. Глядя на него, никак не скажешь, что он счастлив, хотя он беспрерывно заверяет меня в этом. Странно: всякий раз, когда отворяется дверь, он испуганно вздрагивает.

Неужели он так взволнован предстоящей свадьбой? Меня куда больше беспокоит, сумею ли я с должным изяществом присесть перед их императорскими величествами и, пятясь задом, не запутаться в шлейфе. Не так-то это просто.

Папе тоже бросилась в глаза перемена в лице барона, но он приписал ее волнению, нетерпеливому ожиданию предстоящего счастья. Он упрекает меня в холодности к жениху.

— Mais, cher pere[71],— заметила я, — ты сам понимаешь, с моей стороны ни о какой любви не может быть и речи.

— Да, но хотя бы из приличия будь к нему повнимательней…

Вместо ответа я лишь пожала плечами.

Сразу после свадебного ужина мы отправимся ночным поездом в Вену. И сегодня пришлось проверять самой, все ли Юлька уложила, что нужно.

Она ходит как в воду опущенная. Во Львове смазливая горничная моментально отбивается от рук. У Юльки одновременно три кавалера — все трое ухаживают за ней, но жениться не собираются, а она с ними любезничает напропалую и надеется окрутить одного из них. Дело неминуемо кончится слезами, и ей будет не до моего гардероба. И без того приходится ей повторять все по нескольку раз.

5 декабря

Пишу уже в Вене. Муж говорит: с представлением ко двору придется подождать до рождества или даже до Нового года.

Мы поселились в прекрасно обставленной квартире на Ринге, — она принадлежит одному венгерскому магнату, уехавшему на несколько месяцев в Пешт. Папа живет с нами.

Даже дневнику не решаюсь признаться в этом, но теперешнюю мою жизнь никак не назовешь счастливой. Правда, я с самого начала не обольщалась. Барон чрезвычайно холоден со мной и сух, никаких изъявлений чувств, никакой откровенности. Наверно, во многом от меня зависит, чтобы он переменился, стал внимательней… Зная его за человека умного и просвещенного, я не теряю надежды преуспеть в этом.

Тем по менее, не будь я фаталисткой, поведение моего мужа должно было бы внушить мне беспокойство, но я, по своему обыкновению, полагаюсь на судьбу и ничего не принимаю близко к сердцу.

Вначале, когда он добивался моей руки, он был всегда оживлен, любезен, и ничто не предвещало в нем теперешней раздражительности, даже угрюмости. Несколько раз я заставала его в кабинете за чтением каких-то бумаг, причем он был так поглощен этим занятием, что даже не заметил меня, а когда я дотронулась до его плеча, испуганно вздрогнул.

Улучив удобный момент, я спросила у него, чем он огорчен, и не скрывает ли от меня неприятностей? Он попытался успокоить меня, сказав, что это плод моего воображения. Папа завел много новых знакомых и вообще очень доволен своей жизнью. Вчера он проиграл в экарте пятьсот гульденов, и мне пришлось дать ему деньги для уплаты долга. Но он поклялся больше не играть в карты. Прямо беда мне с ним, он хуже малого ребенка!

6 декабря

Я не на шутку встревожена. Теперь нет никаких сомнений: муж от меня таится, что-то скрывает, не хочет посвящать в свои дела. Что бы это могло значить?

Я посоветовалась с папой, он объяснил состояние барона тем, что тот играет на бирже и на него так действует связанный с этим риск. И еще ему доподлинно известно: барон получил крупный подряд на строительство железных дорог, кроме того, он занимается банковскими операциями и разными коммерческими сделками.

На всякий случай я решила держать свои деньги отдельно. Вот уж не ожидала от него ничего подобного! Но зачем ему таиться от меня?..

(На этом дневник обрывается. Каким-то образом от владелицы он попал к ее подруге Юзе. Предположение наше подтверждают вложенные в него письма, написанные тем же почерком, что и дневник; они служат как бы эпилогом этой истории. Одно из них сохранилось даже в конверте с почтовым штемпелем.)

Вена, 23 декабря

Дорогая Юзя!

Вчера получила твое письмо. Оно говорит о твоей доброте, в которой, впрочем, я никогда не сомневалась. Ты спрашиваешь, чем помочь мне? Твое сочувствие, дорогая, для меня большая поддержка.

Есть люди, обреченные на невзгоды и разочарования… Не знаю, моя ли в том вина или так мне на роду написано? Но к чему рассуждать? Ах, несчастная я, несчастная!..

Послушай, как было дело. Ты знаешь, мы с папой возлагали большие надежды на переезд в Вену, рассчитывали на влиятельные связи, знатные знакомства…

Барон еще накануне свадьбы был хмур, рассеян, словно его что-то угнетало. Меня это сердило. После свадьбы он тоже не изменился, хотя старался быть со мной нежным, но ласки его были неискренни, притворны. Он часто задумывался, хмурился, и я не раз заставала его в кабинете за чтением каких-то бумаг. Это занятие настолько его поглощало, что он забывал обо всем на свете и приходил в себя, только когда, бывало, дотронешься до его плеча. Папа говорил мне, что у него концессии на постройку железной дороги, крупные подряды, он ворочает миллионами и у деловых людей всегда, мол, забот полно. Но его объяснение меня не успокоило. Представление ко двору откладывалось уже до Нового года. Знатные знакомые, которыми он так кичился, почему-то не посещали нас. Барон ссылался на то, что сейчас не подходящее время, или находил другую отговорку, но при этом наказывал быть готовой к приему гостей.

Папа завел множество знакомств и все вечера напролет играл в карты. Я не предвидела катастрофы. Но на всякий случай приняла меры предосторожности, опасаясь, как бы коммерческие махинации или игра на бирже не поглотили и мое состояние…

Как сейчас помню, 15 числа под вечер я сидела в гостиной — дома никого не было — и листала журнал мод, как вдруг в тишине послышались шаги. Я подняла голову: передо мной стояла Юлька, бледная как мертвец, одной рукой держась за сердце, другой — за голову.

— Что случилось? — спрашиваю я.

— Пани, пани!.. — Голос у нее прервался, и больше она не смогла выговорить ни слова.

Я подумала, она опять морочит мне голову своими дурацкими романами, и с раздражением повторила:

— Говори сейчас же, что случилось? Ты знаешь, я терпеть не могу твоих охов да вздохов!

— Пани, беда… — Она закрыла руками лицо и заплакала.

Не успела я встать и подойти к ней, как с шумом распахнулась дверь и в комнату влетел отец с перекошенным от ужаса лицом, всклокоченными волосами, и, ломая руки, повалился в ближайшее кресло, поводя вокруг обезумелыми глазами.

Не на шутку перепугавшись, я подскочила к нему.

— Ради бога, что случилось?

Его ответ опередил стук в дверь. На пороге появились какие-то посторонние люди; даже не будь на них мундиров, я сразу признала бы в них полицейских. У меня потемнело в глазах.

При виде меня они в нерешительности остановились и переглянулись между собой, словно советуясь, как быть.

Тут папа вскочил с кресла и дрожащим от волнения голосом заговорил.

— Моя дочь всего месяц как стала женой барона, и ее… наше состояние не имеет никакого отношения к его имущественным делам. Ее средства…

Только тогда я поняла, верней, догадалась, что произошла беда, но размеров ее еще не предвидела.

Оказалось, барон уже взят под стражу, он подозревался в присвоении чужих денег и других мошенничествах, каких именно, я толком не знаю.