Лермонтов и его женщины: украинка, черкешенка, шведка… - Михаил Казовский

Главный начальник III Отделения собственной его императорского величества канцелярии, шеф жандармов граф Александр Христофорович Бенкендорф прибыл на доклад к самодержцу в понедельник 21 сентября 1838 года к двум часам пополудни. Был он в полной форме лейб-гвардейского жандармского полуэскадрона: темно-синий мундир, эполеты, аксельбанты, голубая лента через плечо. Плоские бакенбарды, небольшие усики — аля Николай I, и высокий лоб, уходящий в лысину; под глазами мешочки.

О нем доложили, Бенкендорф вошел, отрапортовал. Император поднялся из-за стола, предложил сесть напротив в кресло и устроился сам. Александр Христофорович сообщил, как идет работа над проектом новой линии железной дороги — между Петербургом и Москвой. Деньги требуются немалые. Император кивал: да, немалые, но что делать, это веление времени, вон в Европе сколько уже дорог, а в такой огромной России — не смешно ли? — только из столицы в Царское Село и Павловск.

Обсудили настроения в петербургском и московском дворянстве. Николай спросил: не усилить ли цензуру над прессой? Иногда проскальзывают в печать сочинения сомнительного свойства. Бабушка, Екатерина Великая, при ее либеральных взглядах поступала с вольнодумцами жестко.

Бенкендорф ответил:

— Мы читаем все публикации, ваше величество: явной крамолы нет.

— А неявной? — скривил губы Николай.

Шеф жандармов развел руками.

— Тут, как говорится, трактовать можно всяко. Скажем, басни у Ивана Андреевича Крылова — аллегории и полунамеки; но за аллегории как осудишь?..

Император отрезал:

— Никаких аллегорий нам не нужно. Да, Крылов — великий баснописец, русский Лафонтен, но печатать все, что ни напишет, тоже не годится.

Перешли на «кружок шестнадцати». Самодержец поинтересовался: не прообраз ли это новых тайных обществ? Не пора ли пресечь их сборища?

— Я бы повременил, — высказал свое мнение Александр Христофорович. — Разговоры они ведут порой хоть и скользкие — например, о необходимости вольности крестьянству, — но решительных шагов никаких не предпринимают, целей изменить существующий порядок не ставят. Болтовня, не больше.

Николай неодобрительно покачал головой.

— Знаем мы, что порой выходит из пустой болтовни. Пресекать надо в корне. — Он помолчал, задумавшись. — Впрочем, разгонять их впрямую не надо. Просто разобщить: одного — в одну часть, другого — в другую. Кто ваш информатор?

— Граф Васильчиков Александр Илларионович.

— Надобно его поощрить негласно. А что там Лермонтов? Как себя ведет?

— Служит ревностно. Великий князь Михаил Павлович[43], опекающий лейб-гвардию, отзывался о нем неплохо.

— Да, я слышал. Но к тому же слышал, что корнет читал у Карамзиных некую поэмку… в центре которой — гений зла. Как сие понять?

— Аллегории, больше ничего.

— Опять эти аллегории! Где нет четкости и ясности, там сидит дьявол — Господи, прости! — Император перекрестился. — Наблюдайте, наблюдайте, Александр Христофорович. Коли перейдут дозволенную черту, станем принимать меры.

— Неусыпно наблюдаем, ваше величество. Вся империя у нас под контролем.

Николай поднялся.

— Вашими бы устами да мед пить! — Он тяжело вздохнул. — Да, империя! Нет печальней участи быть хозяином такого пространства — от Восточной Пруссии в Европе до земель Калифорнийских в Америке. Четко управлять невозможно, везде воруют. Если не воруют, так вольничают. Матушка Россия словно необъезженная кобылка! И не слушается никак! — Он улыбнулся. — Ничего, объездим.

Бенкендорф кивнул.

— Непременно объездим, ваше величество.

«Здравствуйте, Мишель.

Извините, что давно не писал, было много дел, ведь теперь у нас горячая пора и идут нешуточные бои. Вспоминаем о прошедшем годе как о райской поре: развлечения, музыкальные вечера и спектакли давно забыты. Мы сейчас в составе войск под командованием генерала Вельяминова и стоим под Ольгинской. Наша цель — окончательно очистить от мятежников Черноморскую линию. И одновременно с нами действует генерал Граббе в Дагестане и Чечне по поимке Шамиля. Заварушка крупная.

Но погоды стоят прекрасные, солнце — точно летом, спелый виноград, персики, мандарины. Ходим черные от загара, будто эфиопы, только зубы белые так и сверкают. В море же купаемся изредка, но когда случается — райское блаженство!

Я читал Вашего „Купца Калашникова“ и буквально дрожал от восхищения. Боже, какой Вы молодец! Все на месте и все к месту, словно зарисовки с натуры, вместе с тем эпический стих, романтическая возвышенность — очень впечатляют. Поздравляю с удачей!

Сам почти не пишу — нет на это ни времени, ни желания. Иногда одна мысль в мозгу: поскорей бы убили! Но Господь для чего-то меня хранит.

Обнимаю, буду ждать ответного письмеца.

«Милый Мишико.

Ничего, что рискую так Вас называть? Я надеюсь, Вы не в претензии.

Наше все семейство кланяется Вам.

Наш papá часто вспоминает о Вашем пребывании на Кавказе, а когда прочитал „Купца Калашникова“, был в таком восхищении, что неоднократно пил за Ваше здоровье. Наша mamá по весне расхворалась, кашляла пресильно, мы в тревоге провели несколько недель, но теперь уже все в порядке и она здорова.

В декабре намечена свадьба нашей Като с князем Дадиани. Сразу сделалась такая значительная, умудренная, меньше стала смеяться и скакать, говорит — не тараторит, как раньше. Да, забавно: маленькая Катенька превращается во владетельную княгиню, ведь Мегрелия — это очень обширная область на западе Грузии, примыкающая к Черному морю (греки называли ее Колхидой, и сюда ходили аргонавты за золотым руном), а дворец Дадиани — в Зугдиди. Спрашиваю Катю: а не страшно повелевать народом? Дурочка хохочет: мол, чего бояться, и не боги горшки обжигают. Дай ей Бог, конечно, но боюсь чего-то, ведь народ в минуты безумия совершенно неуправляем, и ужасная смерть А. С. Грибоедова тому примером…

Всех нас опечалила смерть Григория Нечволодова. Умер в одночасье у себя в Дедоплис-Цкаро, там же упокоен. Славный подполковник, добрый человек. Генерал-губернатор назначил его вдове пенсию, но, конечно, ей одной с двумя маленькими девочками будет трудновато. Постараемся помогать ей, чем сможем.

Жду от Вас письма. Расскажите подробно о своей жизни. Не женились ли? Этот вопрос до сих пор волнует в Тифлисе кое-кого. Эта кое-кто до сих пор не замужем…

Будьте счастливы.

Мусина-Пушкина пропустила две репетиции, и участники спектакля уже стали подумывать, не пора ли искать ей замену, как она приехала и сказала, что лежала с головной болью, не могла подняться, но слова учила и теперь знает назубок. В доказательство спела куплеты Юлии: