Элита элит - Роман Злотников

— С каким комендантом? — не поняла ее Сима. — С этим толстым, что ль?

— Да нет, который в Бресте, — пояснила Вилора.

— Так чего сидишь-то?

Вилора аж вздрогнула от того, как резко изменились тон и голос Симы.

— Давай беги к своему немцу — пускай едет! А то только вино с ним пить горазда!

Вилора взвилась, разворачиваясь к Симе:

— Ах ты… ты что такое говоришь? Какой он мой-то?

— А ты ударь меня, — зло бросила Сима, — тебе нынче все можно. Ты с немцами вон вино пьешь. А Пашка мой… — Она резко развернулась и двинулась прочь, гордо вскинув голову.

А Вилора осталась стоять, давясь слезами и изо всех сил закусив губу, чтобы не разреветься в голос…

— Фрейлейн лейтенант?

Вилора оторвалась от стола в процедурной, сидя за которым плакала, и подняла голову. В проеме двери стоял все тот же толстый фриц, ставший первопричиной всех ее мучений. Ну да, конечно, а кого еще она там могла ожидать?

— Ну чего еще?

— По-моему, вам необходимо осмотреть ваш пациент.

Вилора шумно выдохнула.

— Не буду я никого осматривать.

Толстяк удивленно вздернул голову.

— Ви хотеть расторгнуть тот договор, который ви заключить с герр гауптман?

Вилора стиснула зубы. Расторгнуть?.. Ох, как ей этого хотелось! Раз они все так с ней, так пусть возвращаются обратно в прачечную. И Симкин Пашка тоже пусть сидит в подвале. Но… она ведь комсомолка. А значит, должна быть стойкой. И думать прежде всего о других. А это… ну ведь она же была готова на муки. Только тогда подразумевалось, что мучить ее будут враги. А друзья будут ее поддерживать и гордиться ею, но отчего-то все получилось наоборот. Что ж… она должна вынести и это. И все равно спасти всех. И даже Симкиного Пашку. Когда-нибудь потом, в будущем, они поймут, что она сделала для них, и оценят ее жертву. И вот тогда… Что будет тогда, у Вилоры не вырисовывалось. Потому что настоящие герои, которых понимали и оценивали, всегда при этом героически погибали. А ей погибать пока не хотелось. Тем более пока с героической гибелью не складывалось, потому что все, кто погиб до сих пор, сделали это как-то не слишком героически. Не спасая кого-то или не забирая с собой тучу окруживших их врагов, как она читала в книжках, а походя, от пулеметной очереди или одиночного выстрела из пистолета. Никому и ничего своей гибелью не доказав.

— Так ви идти?

Вилора тяжело вздохнула.

— Да, сейчас. — Она поднялась на ноги и, подойдя к рукомойнику, наскоро умылась. После чего пару раз провела гребешком по волосам и, подтянув стоявшую рядом санитарную сумку, накинула лямку на плечо.

— Пошли.

Едва они вошли в горницу, как в глаза Вилоре тут же бросился стол. Он стоял на том же месте и явно был сервирован, только сверху еще укрыт наброшенным широким рушником. Она остановилась и, сурово поджав губы, развернулась к толстяку.

— Передайте герру гауптману, что я с ним ужинать не собираюсь.

Офицер молча выслушал ответ, затем перевел взгляд на Вилору и несколько мгновений рассматривал ее. Затем улыбнулся и заговорил. Толстяк тут же начал переводить:

— Герр гауптман не настаивает. Тем более что он собирался предложить поужинать только после осмотра. Ему не терпится поскорее выполнить данное вам обещание и посодействовать освобождению остальных ваших товарищи. Так что если ви после осмотра винесете вердикт, что он есть транспортабелен, он готов завтра же выехать в Брест-Литовск для встречи с комендант.

Вилора слегка помягчела. Готов, значит… это хорошо. Конечно, с таким ранением ему надо бы еще полежать, и, если бы это был советский офицер, она бы непременно настояла на этом, но что касается фрица… В конце концов, если даже и подохнет — туда ему и дорога. Так что она непременно вынесет вердикт, что он готов к транспортировке.

К ее удивлению, рана выглядела вполне прилично. Нигде никаких нагноений, а по краям уже даже начала затягиваться. Не слишком объяснимо для, считай, первого дня. Наложив новую повязку, Вилора сообщила, что пациент вполне может выдержать небольшой переезд, вымыла руки и уже совсем собралась идти, как офицер снова заговорил:

— Герр гауптман интересуется, кушать ли ви сегодня хоть что-нибудь.

Вилора нахмурилась. Какой там ела — кусок в горло не лез. Но не говорить же этому… И она молча кивнула. Толстяк неодобрительно покачал головой:

— Не следует говорить неправду. Я точно знать, что ви ничего не кушать.

— А вам-то какое дело? — огрызнулась Вилора.

В этот момент офицер вновь подал голос.

— Герр гауптман предлагает вам немного перекусить, — тут же включился толстяк. — Если ви не хотеть, то не будет никакой вино. Но он настоятельно рекомендует вам попробовать настоящий французский гусиный печень. Они называть это фуагра.

Дюжий танкист, непонятно как возникший у стола (когда Вилора только вошла в избу, его точно не было), сдернул с него широкий рушник, открыв взору девушки небывалое великолепие. То, что стояло на столе сейчас, не шло ни в какое сравнение с завтраком. И если с утра она думала, что словосочетание «скромная трапеза» было всего лишь риторической фигурой речи, то сейчас вынуждена была признать, что да, завтрак был именно скромным. От увиденного Вилора почувствовала, как ее рот наполняется слюной. И сразу же жутко заболел живот. Девушка едва не охнула. Ведь действительно за весь день во рту маковой росинки не было. И не будет. Ну не Симку же просить пожрать принести. А к остальным она и сама не подойдет. Вилора нерешительно покосилась на дверь и растерянно пробормотала:

— Ну если только чуть-чуть…

Дюжий танкист понял ее без перевода и изящным движением отодвинул стул.

Ужин, несмотря на ее опасения, прошел хорошо. Первые десять минут, пока Вилора, настороженно косясь на немцев, осторожно пробовала все эти деликатесы, которые со сноровкой опытного официанта подкладывал ей на тарелку танкист, мужчины деликатно молчали. Гусиная печень, которую толстяк обозвал странным словом «фуагра», произвела двоякое впечатление. С одной стороны — понравилось. С другой — ее почему-то подавали с вареньем, а мясное с вареньем в голове как-то совершенно не ассоциировалось. После смерти матери все заботы по хозяйству легли на ее плечи, поэтому готовить Вилора умела, и неплохо. Но вот такое сочетание ей даже в голову не приходило. Очень понравилось воздушное печенье, которое герр гауптман обозвал берлинским.

Уже в самом конце, когда они пили чай, офицер внезапно что-то сказал танкисту, и тот, отступив в тень, через минуту возвратился с изящным альбомом в красивой кожаной обложке. Раскрыв альбом, он положил его перед Вилорой, и та с некоторой растерянностью обнаружила, что смотрит на молодого веснушчатого парня с теннисной ракеткой в руке.