Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 2. 1941–1984 гг. - Виктор Петелин

Еще многое будет сказано и о том, что с такой силой утверждается в «Тихом Доне»: надо до конца бороться за душу человека из народа, человека труда, прорывающегося в поисках социальной справедливости, сквозь обман и заблуждения, к истине, к свету. С первых же страниц «Тихого Дона» его читателя как бы окутывает любовностью его автора к людям труда, к земле, на которой они живут, страдают и сражаются за свое счастье. Любовностью, иногда внешне грубоватой, но никогда не сентиментальной, а сердечной по сути своей, пронизывающей и изнутри окрашивающей страницы «Тихого Дона» неповторимым лазоревым светом.

Но разве не за это же самое и ополчаются сегодня наши идеологические противники за рубежом на «Тихий Дон», на его автора? Нет, не классово однородным монолитом предстает в «Тихом Доне» казачество, как хотелось бы им представить его задним числом: «А в Пономареве все еще пыхали дымками выстрелы: вешенские, каргинские, боковские, краснокутские, милютинские казаки расстреливали казанских, мигулинских, раздорских, кумшатских, баклановских казаков». По силе своего идейно-художественного впечатления и воздействия на читателя эта сцена казни Подтелкова и Кривошлыкова принадлежит в «Тихом Доне» к тем его страницам, где талант автора достигает своей наибольшей мощи. Только тому и дано было написать о гибели подтелковцев с такой силой скорбного сострадания к ним, чье сердце сжигаемо было ненавистью к их палачам. Вспомним, как «двое офицеров в черных масках взяли Подтелкова и Кривошлыкова, подвели к виселице». Так нахлобучивает башлык на свой волчьего склада лоб и бывший есаул Половцев, въезжающий через десять лет, в канун коллективизации, в хутор Гремячий Лог.

Но если половцевым не удалось отлучить трудовое казачество от революции на полях гражданской войны, то почему бы не попытаться нынешним литературным половцевым отлучить его от Советской власти задним числом? Вот здесь-то они и наталкиваются на непреодолимое препятствие – на «Тихий Дон» Шолохова, в котором с неотразимой силой показано, как совершался этот исторический перелом в мировоззрении трудовой массы казачества, поворот к Советской власти. И убедительность коллизий и образов «Тихого Дона» такова, а власть его над умами и сердцами миллионов людей настолько велика, что невозможно поставить под сомнение эту правду, воплощенную кистью Шолохова в образах несравненной мощи. Такое нельзя было придумать, и никто не поверит, что все это лишь плод воображения автора. Тем более, что у автора «Тихого Дона» есть одно неповторимое свойство, отличающее его от многих других писателей разных времен, – как бы вырубать из самой действительности ее огнедышащие и кровоточащие пласты и переносить их на свои полотна, брызнув на них каким-то особенно ярким светом, окропив их живой водой.

И, усвоив уроки сокрушительного краха первой клеветы на автора «Тихого Дона», эти литературные половцевы теперь уже решили действовать исподволь. Подкрадываясь издали, нахлобучивая на волчьего склада лбы башлыки, а перед этим отсиживаться в боковушках у островновых в ожидании своего часа.

Нет, мы отчетливо видим классовую природу этой новой волны клеветы, которую обрушивают на «Тихий Дон» из-за рубежа наши идейные недруги. Их начисто не устраивает «Тихий Дон», особенно его вершина, четвертая книга, потому что Григорий Мелехов, трудовое казачество под пером у Шолохова, как это и было в действительности, все больше и больше «приближаются» к коммунистам. А поэтому надо бы отцедить из «Тихого Дона» его лазоревое стремя, по которому Григорий Мелехов выгребается к берегу Советской власти. Вот бы чего хотели наши идейные недруги, буржуазные идеологи и перебежчики, эти литературные половцевы и островновы, вот во имя чего и закручивалась в их волчьем становище новая интрига вокруг «Тихого Дона» и его автора.

Нет, они совсем не знают мой народ. Как не знали его те, родственные им и столь близкие по классовой природе, кто в годы нашествия на нашу страну уже возликовал было, выйдя к Волге, и вдруг обратным, могучим движением вогнувшейся до предела пружины общенародного страдания и мужества был отброшен, а затем и выброшен из пределов нашей Родины.

Есть такие пружины и в великой сокровищнице духа нашего народа. Есть в ней и могучее творение Михаила Александровича Шолохова «Тихий Дон», который сегодня вновь и вновь оказывается в самом эпицентре международной идеологической борьбы, на переднем горячем крае великой схватки добра со злом, правды с клеветой, света с мраком.

Не случайно же перед моими глазами сейчас начертанная историком из Бронетанковой академии карта с такими знакомыми и близкими по «Тихому Дону» наименованиями: Вешенская, Казанская, Еланская, Миллерово, через которые и в годы Великой Отечественной войны проходила линия фронта. В красных кружочках на карте читаю: «22-й танковый корпус», «243-й танковый полк», «646-й отдельный танковый батальон», бойцы которых, перейдя в наступление, мощным движением пружины отбросили и выбросили врага с родины бессмертного «Тихого Дона».

Ю.В. Бондарев, первый заместитель председателя правления Союза писателей РСФСР, секретарь правления Союза писателей СССР, лауреат Ленинской и Государственной премий

Перечитывая «Тихий Дон»…

Не «свирепый реализм», а редкостная искренность свойственна большим талантам типа Льва Толстого.

«Тихий Дон» – раскрывшиеся врата на длинном пути к истине.

Говорят, есть Шолохов времен «Тихого Дона» и есть Шолохов поздний. Какой из них лучший? Да какое дело читателям и самому Шолохову до этого мнения критиков, расчленяющих и разделяющих на части художника.

Не от любви ли ведется отсчет времени, не это ли мгновение начала жизни? Живет ли вообще человек, лишенный любви?

Как синонимично похожи понятия «любить» и «верить».

В душе Григория – противоречия, враждующие между собой смертельно. В третьей книге повержены, разбиты, в крови две толстовские добродетели – любовь к ближнему и умиротворенность.

От «Тихого Дона» исходит сияние человечности, свободы, красоты, правды. Все здесь ново: и мысль, и форма. И от всего этого входит в душу спокойная радость, начинаешь верить в силу искусства.

Это – «вечное произведение», наполненное гулом грозной поступи истории.

Для Гёте борьба с демоном была смыслом его жизни. Он одержал победу. Одержал победу и Шолохов, исповедуя одно – правду…

«Тихий Дон» – лицо времени или разрушение времени?

Роман этот находится в дальней родственной связи с великими эпопеями – «Илиадой» Гомера и «Войной и миром» Толстого.

Живописец: «Я должен видеть».

Музыкант: «Я должен слышать».